Неа поменялся в лице так быстро, что Алана даже виновато прикусила губу, ругая себя за такие подробности. Он нахмурился, ссутулившись, и мотнул головой, тут же становясь спокойным и ласковым в своей братской симпатии. И девушка была готова броситься к нему с поцелуями, благодаря за это.

Неа был не такой, как Тики или Мана.

Он был сострадательным, но не жалостливым. Он был добрым, но не мягкотелым. Он боялся причинить боль, но всё равно сыпал соль на раны с желанием как можно скорее избавиться от этих ран.

И Алана была ему за это невероятно благодарна.

А потому мужчина лишь кивнул и, улыбнувшись, легко ударил девушку в плечо.

– Я рад, что теперь он кончился, – с искренней радостью проговорил он, погладив её по щеке, и как-то ломано убрал руку, возвращаясь к собственной похлёбке.

Алана удивлённо приподняла брови, пытаясь задержать ощущение тепла на коже, куда так нежно коснулся её Неа, и тот многозначительно кашлянул, указывая на замершего у кареты Тики, который подозрительно смотрел в их сторону.

– Он во мне такими темпами скоро дырку прожжёт, – пожаловался мужчина, недовольно пережёвывая овощи, и Алана прыснула, помотав головой.

– Ревнивец, – произнесла она одними губами, глядя хмурому мужчине точно в лицо, и тот завел глаза, поспешно отворачиваясь. Девушка заметила, как полыхнуло краснотой его лицо, и даже не поняла, а просто почувствовала, что улыбается.

Такое отношение оказалось забавным – и приятным.

Старший Уолкер хохотнул, прикусив губу, и покачал головой.

– Вредная ты зубатка, – заметил он, – а уж кусаешься так, что того и гляди руку оттяпаешь. И как вы с Тики вообще целуетесь? – Алана метнула в него смущенно-сердитый взгляд и поджала губы.

– Он не жалуется, – сморщила нос она, не зная толком, что на это ответить. Потому что Микк, кажется, обожал с ней целоваться и выказывал таковое желание при каждом удобном случае.

И не сказать, что девушка была так уж против. Куда там!

– А уж ты-то – тем более, – явно заметив ее реакцию, поддел ее мужчина и совершенно невоспитанно заржал, да так, что совсем смешавшейся Алане захотелось хорошенько отоварить его по голове.

Ну это же просто невозможно! Она тут помогает ему, утешает его, а он над ней издевается!

…нет, эти издевки, конечно, как раз значат то, что друг пришел в себя (то-то и оно – вон как полыхнуло у него в груди), но все же это довольно-таки сердито. Не слишком, конечно, но.

…чем-то вдруг напомнило перепалки Элайзы с Рогзом.

Алана вздохнула, попытавшись найти глазами Лави, к которому привели её воспоминания о старшем брате, и тот обнаружился лежащим под деревом, в отдалении от разбитого лагеря. Одинокий и нелюдимый, он вызывал в груди грусть и вину, и девушка так сильно хотела помочь ему, что просто не находила себе места.

Неужели парень так и будет продолжать ненавидеть её?

С этим, конечно, можно было смириться, но всё равно было нестерпимо больно просто от осознания того, что её ненавидел самый близкий человек после отца.

…который, к слову, тоже, видимо, не питает к ней особо тёплых чувств.

Алана мотнула головой, прогоняя противные мысли, и взглянула на потемневшее небо, на котором уже отсвечивали яркие звёзды. Успевший улепетнуть от нее к шатру Изу, скорее всего, уже видел десятый сон – он ужасно уставал в дороге, отчего буквально сразу же заваливался спать, стоило им устроиться на привал, Тики, хмурясь, проверял карету и лошадей, Мана, кажется, тоже уже спал в своём шатре, да и сама девушка словила себя на том, что уже несколько раз широко зевнула.

– Поверь, если бы у твоего любимого братца тоже были настолько острые зубы, тебя бы это волновало в последнюю очередь, – в итоге сказала Алана, с удовлетворением замечая, как вспыхнул фыркнуший в ответ Неа, и, потрепав его по плечу, встала, прихватив с собой яблоко. – Спокойной ночи.

– Сладких снов, – улыбнулся мужчина как-то уж слишком хитро, и девушка, всё-таки толкнув его в грудь (хотелось, конечно, окатить его водой, но это был бы уже явно перебор), показала ему язык и направилась в шатёр.

Изу и правда уже спал, завернувшись в плед так, словно ему было нестерпимо холодно, и Тим устроился в его волосах, оплетая длинным тонким хвостом его шею, а крыльями – плечи, словно пытаясь согреть. Алана присела рядом с ними, ласково проводя по взмокшему лбу мальчика пальцами, боясь, что ребёнку снится что-то ужасное, волнуясь, что ничем в этом случае помочь не может, но Изу вдруг просветлел, и на его бледных губах расцвела лёгкая скромная улыбка.

Девушка вновь ощутила прилив этой материнской любви, этого желания защитить его от всего на свете, обнять и одарить нежностью и лаской, и прилегла рядом, любуясь длинными чёрными ресницами и тенями от золотых крыльев на коже.

Алана совершенно потеряла счёт времени, а потому, когда её вдруг обняли за талию и плавно привлекли к себе, удивлённо вздрогнула.

– Ревнивец, да? – горячо шепнули ей и несильно куснули ушную раковину. Девушка моментально расслабилась, узнавая голос и манеру растягивать слова Тики, и тихо хохотнула. По телу тут же поплыла теплая волна, и прижаться к мужчине захотелось крепче.

– Ну а кто еще? – с озорством отозвалась она, жмурясь и откидывая голову мужчине на плечо. И как этот пират так тихо двигается, что его приближений даже не слышно? – Неа мой родственник, вообще-то, а ты глупостями занимаешься.

Микк как-то непонятно усмехнулся, словно едва сдерживался от того, чтобы ляпнуть что-то, но в итоге сказал как будто не то, что собирался:

– Укре с Ялдом это не помешало.

Алана завела глаза, не желая даже думать о том, какую еще глупость мог ляпнуть мужчина, и повернулась к нему. Глаза Тики отблескивали золотом в сумраке шатра, и он хотел как-то сказать что-то еще, но девушка подгладила его по щеке и чмокнула в щеку.

– Это Укра с Ялдом, – заметила она, – и Неа и Маной. А здесь и сейчас – я и ты. И я тебя люблю, – сказать об этом удалось удивительно легко, слова как будто ждали своей очереди и вылетели изо рта как маленькая невесомая бабочка.

Тики в ответ на это зажмурился на секунду – а потом вдруг перевернул ее на спину, нависая сверху, и поцеловал. Растекающиеся по телу волны стали словно бы горячее, потому что происходящее напоминало чем-то вчерашнее безумие, и девушка шумно выдохнула, во все глаза глядя на мужчину, когда тот чуть отстранился.

Почему это так восхитительно, что невозможно удержаться, о океан. Почему хочется еще больше и горячее. Почему…

– И я тебя – тоже, – выдал Тики, чуть прикусывая ее губу и дергая этот гадкий узел на жакете. Сколько ханбоков она уже сменила, подумать только! А завязывать этот узел сама так и не научилась!.. – Больше всего на свете. И я тебя никому не отдам, поняла?

Алана тонко улыбнулась, чувствуя, как внутри что-то разбухает, как возбуждение бросается горячей волной к животу, как завязывается там в тугой узел, и выдохнула ему в рот:

– Поняла.

Поняла, что ты всё еще маленький наивный мальчик, Тики, который так легко разбрасывается болезненными обещаниями.

Разве можно было говорить что-то подобное? Особенно, сейчас, когда оба они понимали, что будущего – общего, счастливого – у них нет. Алана хотела остаться с ним, но всё её желание меркло рядом с обязательствами. Да и Мариан, сколько бы она себя не уверяла, вряд ли позволит остаться на суше. Потому что… потому что всё ещё шла война, о океан. Русалок всё ещё насиловали, продавали и убивали, северные крепости ненавидели людей, а отец, до сих пор убитый горем, скорее согласится выдать её за Линка и поддержать его политику уничтожения и порабощения, чем мирные переговоры после стольких лет унижения и проливающейся крови.

А потому… как Тики мог разбрасываться такими обещаниями? Сладкими, прекрасными обещаниями, от которых становилось больно. Он ещё был таким мальчиком, оказывается, – наивным и верящим во что-то несбыточное, – что от ласковой улыбки было тяжело удержаться.