Мужчина пожевал губы, словно бы собираясь с мыслями, и спустя несколько секунд всё же выдохнул с лёгкой приятельской улыбкой:

– Так Тики узнал про ноги.

И Алана ощутила, как тут же загорелись щёки. Ну почему именно об этом, о духи? Девушка бросила взгляд на Изу, ужасно не желая обсуждать данную тему при мальчике, но тот был полностью поглощён игрой с Тимом, то растягивая его до размеров толстого лосося, то вытягивая ему щёки в разные стороны, то просто почёсывая в разных местах, а потому сбежать от щекотливой темы не находилось возможным.

Алана горестно вздохнула, предпочитая игнорировать ласково-лукавый взгляд мужчины, и мелко закивала.

– Да, – выдавила она, облизываясь и чувствуя, как горитгоритгорит лицо, и вдруг ухмыльнулась. О, в эту игру можно играть вдвоём. – Так Неа про вас всё понял.

Теперь была очередь Маны краснеть.

Что тот, как истинный игрок, и сделал, однако изо всех сил пытаясь казаться как можно более спокойным.

– Это Тики тебе все уши прожужжал? – отстранённо поинтересовался он, глядя куда-то в сторону.

Алана прыснула в кулак, мотнул головой.

– Неужели ты думаешь, что этого не было видно? – ласково спросила она, щуря глаза.

Мана удивлённо уставился на неё, словно и правда искренне верил, что ничего не было заметно, и вдруг его губы растянулись в счастливой улыбке, которую мужчина всеми силами пытался удержать. Словно упоминание того, что Неа так сильно любит его, что это было видно, невероятно обрадовало Уолкера.

Алана тихонько хохотнула, не желая смущать мужчину ещё больше, потому что тот сразу же нацепил на лицо бесстрастную мину, всем видом показывая, что его ничего не волнует, но румянец на щеках горел, да и глаза его сверкали так, словно ничего более прекрасного в жизни он не слышал.

– Это было настолько видно? – всё же в итоге шепнул Мана, и Алана почувствовала, как внутри у неё вновь разливается это тепло. Материнское, семейное, сестринское.

Давно ли она мечтала о том, чтобы разговаривать с братом или сестрой об их проблемах? Давно ли она желала помочь им в решении этих самих проблем?

…давно. Четыреста лет назад.

Алана тонко улыбнулась, приподнимая брови.

– Ты считаешь меня настолько слепой?

Мана пристыженно закусил губу, и девушка всё же рассмеялась, порывисто обнимая его и водя носом по шее.

– Знаешь… – медленно произнесла она, стараясь как можно более тщательно подобрать слова, – мотыльки… они… мотыльки всегда летят на свет, сколько бы тот их ни обжигал.

Мана вздрогнул, рванувшись из ее объятий на какую-то секунду, но тут же снова обмяк и обнял её в ответ, глубоко вздыхая, словно пытался вникнуть в смысл этого сравнения, и зажмуриваясь.

– …к ч-чему ты это? – наконец нерешительно выдохнул он – так, словно знал, о чем идет речь, но не имел понятия, как завести разговор об этом. Так, словно нуждался в совете, но боялся его попросить.

– К тому, что ты, Мана, свет, – Алана осторожно погладила его по голове и закрыла глаза, вдыхая полной грудью и думая о том, что день начался замечательно.

И что вчерашний день был замечательным. И что все ее общение с Тики, Изу и близнецами – было замечательным даже несмотря на то, что она лишилась возможности быстро плавать из-за отсутствия плавников.

Потому что она не была одна. Потому что всегда кто-то был с ней, стремился ободрить ее и утешить.

– Но я же… я…

Девушка отстранилась и легко щелкнула его по носу.

– Ты свет, – для верности она еще кивнула, – и это просто понять. Люди тянутся к тебе как мотыльки, даже если ты делаешь им больно. Им сложно найти выход из темноты самостоятельно, и ты служишь им маяком.

И это не было ложью ни на йоту, Алана так действительно думала.

Потому что Неа было невозможно самостоятельно выбраться из тьмы, что окружала его с каждым днём всё гуще и гуще. Он словно бы тонул в чёрной жиже, но не осмеливался просить помощи, не осмеливался вновь подойти к брату, как делал это раньше – и проваливался всё глубже. И Алана боялась за него. За них.

Потому что и душа Маны с каждым днём становилась всё рыхлее и рыхлее, словно лишилась того ветра, что постоянно кружил вокруг неё и поддерживал в одной форме.

Что же с ними будет, если они не поговорят? Если не признаются? Не найдут выхода?

Мана вдруг сжал девушку в объятиях сильнее положенного, заставив её удивлённо охнуть, и тихо выдохнул:

– Спасибо.

Девушка похлопала друга по плечу, чувствуя, как губы растягивает непроизвольная, но совершенно точно искренняя улыбка. Она рада была, что тот все, кажется, осознал. Это ведь означало конец общей хандры близнецов. Потому что болели они не друг другом, а из-за отсутствия друг друга. Душа Неа темнела, а душа Маны – рыхлела, и по одиночке эти двое были обречены.

Они с большим трудом (хотя сам разговор того стоил) перешли на какую-то отвлеченную тему (Алана даже не помнила, про что велся диалог дальше) и проболтали до самого вечера. Мана снова рассказывал разные истории, говорил про многочисленные традиции Поднебесной, про песни и сказки своего народа – и Алана ловила себя на том, что очень многое пропустила за эти четыреста лет.

Когда же уже на закате их процессия остановилась на привал, и девушка сбегала окунуться в реку и искупать зевающего Изу (малыш был очарован – и уморен), к костру, где она устроилась с чашкой похлебки и яблоками, подошел Неа.

Это даже не удивило: мужчина частенько подсаживался к ней, просился сыграть в карты, пристраивался под бок, словно маленький ребёнок, признающий в нём старшую сестру, и это стало за такой короткий период времени привычно. Но сегодня в Неа не было этой умилительной растерянности и жажды отвлечься от собственных проблем – сегодня душа в нём словно бы тлела, ужасно уставшая и растерявшая свою мощь, она была почти чёрной, густой, какой-то даже слизкой, и лишь где-то в самой глубине её ещё искрился яркий огонёк.

Алана взволнованно поджала губы, поглаживая запутавшегося в волосах (нужно бы их сейчас причесать) Тима, и ласково улыбнулась мужчине, на котором просто лица не было.

Неужели времени не осталось? Неужели всё потеряно? Неужели уже нельзя спасти Неа?

Девушка вздохнула, облизнувшись, и, принявшись за еду, что бы хоть как-то себя отвлечь от не самых радужных мыслей, услышала обречённое:

– Он хоть что-то обо мне говорит?

Похлебка тут же полетела с коленей девушки на землю, потому что та вздрогнула. Вздрогнула и поспешно заключила лицо мужчины в ладони, заставив его посмотреть на себя.

– Он придет! – горячо заверила она Уолкера. – Он придет к тебе обязательно! Потому что он… он понимает, Неа!

Однако Неа ей не особенно поверил, и это было явно. Но в то же время… его потухшие глаза словно бы засияли, пусть и совсем не так ярко, как могли бы. Словно он не поверил, но пока что еще надеялся. Пытался надеяться.

– Но… он ведь не спрашивал? – голос, однако, у него был все такой же обреченный.

Алана с легкой грустью подумала о том, что сегодняшний ужин из-за ее неуклюжести оказался слишком уж легким, и погладила друга по потной голове.

– Тебе бы отмыться, хороший мой, – заметила она с легкой усмешкой. – А то Мана придет сегодня тебя обнимать, а от тебя несет.

Неа сел, потирая руками лицо и шею, и горько усмехнулся.

– Ты правда думаешь, он вообще прикоснуться ко мне захочет? После того, как я его…

– Он этого хочет, – девушка глубоко вздохнула и щелкнула его по виску (щелбан, это щелбан, напомнила она себе). – Но ты… ты его почему-то в последние дни совершенно не подпускаешь. Выдерживаешь время?

Неа покачал головой, помолчал какое-то время, а потом вдруг признался совершенно убито:

– Не в том дело. Сначала – да, но после его слов… это же просто невыносимо!

Мужчина всплеснул руками, обессиленно уронив лицо в ладони, словно был мальчиком, перед которым внезапно предстало что-то необъяснимое, и замотал головой из стороны в сторону, будто пытаясь избавиться от набросившихся на него мыслей.