– Шалости? – выдавила из себя девушка спустя несколько секунд, пытаясь казаться как можно более спокойной и беспристрастной. Почему у Тики это получалось, а у неё нет? Тики выглядел таким умудрённым и опытным, таким взрослым на её фоне, что хотелось просто провалиться сквозь землю.

Мужчина в ответ лукаво улыбнулся, легко пробегаясь подушечками пальцев по её спине, вновь оголяя ягодицы и бёдра, вновь рождая своими прикосновениями огонь внутри.

– А ты хочешь назвать это как-нибудь по-другому? – любопытно поинтересовался Тики, хитро растягивая уголки губы в улыбке, и Алана, заалев, надулась, всё-таки скрещивая руки на груди и чувствуя себя слегка обиженной.

Неужели ему так нравилось дразнить её?

– А ты хочешь показать мне ещё что-нибудь? – в тон ему поинтересовалась девушка, щуря глаза.

Микк тихо засмеялся, стреляя глазами в сторону крепко спящего Изу (и как малыш вообще умудрялся высыпаться рядом со своими неугомонными взрослыми?), и несильно укусил девушку за ухо.

– Вот маленькая стерва, – горячо выдохнул он, заставив ее вздрогнуть, и, хотя покраснел сам, поползновений не прекратил. – А тебе так интересно?

Алана забралась руками ему под рубашку, блуждая ладонями по груди, и осторожно, нерешительно затеребила сосок, не уверенная, что может так сделать.

– Я ведь уже у тебя спрашивала, – заметила она вслух, всеми силами стараясь прикинуться, что ничего необычного не происходит, и что сейчас этот мантов пират не гладит ее по ягодицам. И не вылизывает ее шею. И не… – Но ты не ответил мне.

– И вряд ли отвечу, – заметил этот негодяй с хитрым видом. – Кто знает, до чего ты додумаешься и в чем потом будешь себя корить.

Девушка замотала головой, понимая, что он прав, и подумала о том, что не хочет отдавать себя кому-то еще кроме него. И что она не подпустит Линка к себе, если отец отправит ее в ледяные крепости.

Она не хотела этого. Не хотела.

Она хотела быть с тем, кто видит в ней женщину, а не оружие. С тем, кто сравнивал ее с кораллами, а не с ледниками. С тем, кто разозлился, когда она выступила вперед со своими гадкими ведьминскими наклонностями. С тем, кто… кто сейчас прикасался к ней так, словно она что-то очень дорогое и ценное.

– Я не буду себя корить… – буркнула девушка, убеждая себя в том, что это не ложь, и что она ни в коем случае не краснеет.

Однако она краснела, а потому следовало уже прекращать это несомненно прекрасное пробуждение.

Тики, видимо, тоже был такого же мнения: он в последний раз мокро поцеловал девушку в шею, слегка прикусывая кожу, и отстранился с хитрым блеском в глазах, вновь став тем самым властным и снисходительно-лукавым мужчиной, от которого у Аланы все поджилки тряслись, а в груди начинало частить сердце.

– Кажется, пора всё-таки вставать, – со смешком проговорил он, игриво взметнув брови на мгновение, и девушка, кивнув, в очередной раз залилась краской, после чего поспешно встала и, пробормотав что-то про реку, воду и плавание, буквально сбежала от лукавого взгляда золотых глаз.

Тим тут же накинулся на неё, путаясь в волосах и побуждая хотя бы завязать несколько узлов, чтобы они не волочились по земле, и радостно клацнул зубами, приветствуя.

Солнце уже нежило и согревало, когда Алана вошла в воду и почти привычно загребла руками, пускаясь вплавь, но было пока еще рано – весь лагерь спал, и только в одном из шатров кто-то начинал копошиться. Впрочем, нельзя сказать, что день вступал в свои права медленно – напротив, когда девушка вдоволь наплавалась и заслышала ухарские крики Неа где-то чуть выше по реке, было уже довольно поздно, и лагерь явно успели свернуть.

Так в итоге и оказалось. Именно поэтому, наскоро перекусив сунутым ей заботливым Маной яблоком, девушка поспешила к своей карете. По правде говоря, ей больше нравилось ехать на лошади с Тики (хотя это довольно утомляло), но учитывая то, что в Восточной столице они задержались на день именно из-за этой самой кареты, роптать девушка не смела. Да и не было все так уж плохо, на самом деле. Просто ведь день в карете – это скучно, ведь даже Мана проводил с ней не весь день пути, периодически все же садясь на коня.

Однако сегодня Алане повезло. Тики чмокнул ее в румяную щеку, прежде чем вскочить на лошадь и уехать немного вперед, а вот Мана устроился в карете рядом с ней и тут же заблестевшим глазами Изу (малыш обожал его рассказы о Тики) и немного натянуто, но все же довольно искренне улыбнулся.

– Кажется, ночь прошла хорошо? – заметил он с самым невинным видом, и девушка тут же смущенно зарделась, потому что это был даже не намек.

Видимо, кто-то определенный в их компании все-таки не спал, когда они с Тики как нашкодившие дети выскользнули с хихиканьем из своего шатра.

Алана пробурчала что-то про то, что да, выспалась она отлично, и Мана понимающе хохотнул, встряхнув головой. Изу же вопросительно перевёл взгляд с одного на другую и недовольно надулся, словно обиженный на то, что никто ничего не собирался ему разъяснять, но вслух в этом не признался, – однако душа его, ярко вспыхнув, сердито дёрнулась в грудной клетке и тут же улеглась, успокоившись.

Алана ласково погладила мальчика по голове, отчего тот сразу же разулыбался, и щёлкнула по кресту Тима, который в ту же секунду перебрался к ребёнку и устроил собственное гнездо у него в волосах.

Мана пронаблюдал за этим с любопытством, и девушка вдруг поняла, что никто в их компании, кроме самой Аланы, Тики и Изу, не знал про внезапно присоединившегося к ним духа более того, что ему вдруг просто захотелось проехаться с русалкой.

А потому следующие несколько часов ушли на то, чтобы рассказать другу про духов, про то, как они относятся к морскому народу, и даже про иерархию среди первозданных детей природы. Тим же принадлежал к духам солнечных лучей, которые получали имена только после того, как проживут больше сотни лет, и которые обожали путешествовать по свету наряду с ветром и облаками. А потому зачастую такие духи наведывались к Алане в бухте, рассказывая про дальние страны и уча чему-нибудь интересному. Один из них, например, умудрился объяснить про азартные игры западного материка, ужасно пришедшиеся ей по вкусу – то ли “покер”, то “пакур”. Духи не разговаривали на человеческих языках, предпочитая им образы и эмоции, а потому тяжело было окружить эти мысли в звуки, соткать из них слова.

Алана, если честно, была более умела в разговорах с духами. После четырёхсот лет одиночества это было даже не удивительно.

Они много времени с Маной обо всем этом проговорили. И о духах, и о храмах, и о заморских землях. Алана вообще-то очень много узнавала от мужчины и за это, пожалуй, любила его больше всего. Мана всегда мог рассказать что-нибудь интересное и отвлечь своими историями от неприятных мыслей. Нет, на этот раз мысли были отнюдь не неприятными, даже напротив. Просто очень… смущающими.

Именно поэтому, когда они снова перешли на череду бесконечных историй о семье, Алана решила, что лучше она будет смущать друга, а не смущаться сама. Она тонко улыбнулась и произнесла:

– Хорошо, что ты со мной здесь, Мана. Мы давно так задушевно с тобой не говорили – последний раз был, кажется, на корабле.

На самом деле это было не совсем так, но девушка здраво рассудила, что тот раз, когда они ехали в повозке (когда Лави только обжег Мане руку), не считается. Ведь там друг много спал и явно хандрил. Здесь же… о, сейчас в Мане жила какая-то лихорадочная решительность, настроенность на что-то. Это как решительность самой Аланы поговорить с отцом на тему своей дальнейшей жизни.

Устыженный, как видно, Уолкер тут же прикусил губу и повесил голову.

– Я… я… Прости, – выдохнул он смущенно и потер рукой шею, на что девушка весело рассмеялась и подсела к нему поближе.

– Все хорошо, - убедительно произнесла она. - Мы оба были заняты, ты не находишь? И… может, пора поделиться событиями?

Ей и правда хотелось помочь Мане. Помочь разобраться в сложившейся ситуации, потому что он был её семьёй, потому что он был дорог ей и наблюдать за его печалью было невыносимо. Алана даже иногда казалось, что это несправедливо: что она счастлива, а Мана – нет.