Глаза близнеца загорелись на какую-то секунду, но тут же потухли снова, и он только сухо усмехнулся в ответ.

— Поговорить о нас, ты только себя послушай! — его голос был немного хриплым — как будто всю ночь он сдерживал стихию в себе, чтобы ничем не выдавать своего присутствия в палатке, и теперь слегка простудился из-за этого холода внутри. — Ты сказал, я болен, — мягко, как блаженному, пояснил мужчина. — Я понял бы, скажи ты, что меня не любишь, но ты… сделал из меня кого-то неправильного. Потому что я люблю тебя.

Это было как обухом. Как громом среди ясного неба. Как…

Неа сказал об этом на трезвую голову в первый раз. Впрочем, и на пьяную он говорил всего лишь однажды. И все же сейчас это было… так иначе. Так… горячо. Так…

— Неа, послушай, я просто… — Мана рванулся к нему, ближе и теплее — всего на мгновенье, но…

— Ты любишь меня? — в лоб поинтересовался у него близнец, и мужчина сглотнул. Он ведь хотел поговорить о другом! Хотя вообще-то об этом, но все же… не время сейчас для этого! Им обоим нужно лечиться от этого, потому что это…

— Неа, сейчас не…

Неа покачал головой, криво улыбаясь, и отпустил его.

— Я понял.

И, не дав Мане и слова вставить или хотя бы заглянуть в его лицо, развернулся и ушёл, растворяясь среди зарослей.

Оставив его одного среди утренних трелей птиц, шуршащего леса, журчания реки и собственных жужжащих роем пчёл в голове мыслей.

Что он вновь наделал?! О духи, почему Мана вновь всё испортил? Неужели он всегда был таким идиотом или эта дурацкая черта появилась совсем недавно?

Мужчина судорожно вздохнул, обнимая себя руками, пытаясь удержаться на дрожащих ногах, но всё равно оседая на землю, и еле сглотнул тугой огромный комок, давясь пытавшимся вырваться наружу рыданиями.

В глазах у Неа, обычно золотых и солнечных, было столько боли, столько разочарования и обиды, что Мана просто не знал, что делать.

Потому что этот букет эмоций брат испытывал по отношению к нему. Впервые, наверное, за всю их жизнь.

Мужчина сделал несколько глубоких вздохов, заставляя себя успокоиться, заставляя дыхание выровняться, а сердце — вновь забиться (потому что, кажется, оно остановилось-остановилось-остановилось без Неа), и медленно встал на ноги, опираясь плечом о дерево.

Нужно было выйти на поляну, к костру, забыться в круговороте рутины и общения с другими людьми. Нужно обучить Алану с Изу грамоте, нужно помочь с танцами, нужно много всего сделать.

А потому предаваться собственной боли и опустошенности, совершенно разъедающей тело истерике было нельзя.

Мана кивнул сам себе и, прикрыв на мгновение веки, шагнул по направлению к шатрам, ощущая себя выброшенной на берег рыбой — такой же безмолвной и отчаянно просящей о помощи.

========== Пятнадцатая волна ==========

Привал устроили часов в восемь. Изу раззевался и явно запарился, потому что-то и дело трещал о речке или озерце, где можно было бы искупаться, чем ужасно веселил Неа. И это было удивительно и приятно, потому что обычно замкнутый и зашуганный, сейчас малыш казался совсем обычным ребенком. Алана, в свою очередь, откинулась Тики на грудь спиной и, пользуясь тем, что лошадь замедлила ход, мягко поглаживала его, млеющего, по бедру кончиками пальцев. Именно поэтому, в общем, сам Микк никак против отдыха не возражал.

Впрочем, дело было не только в этом. Еще одним приятным моментом в копилку был разговор с братом.

— Ты знаешь, я ужасно соскучился по дураку, — признался Неа ему, когда они уже разводили костер. — Мы играли в последний раз еще на корабле, помнишь? Когда только плыли в бухту. Потом стало не до этого и…

Тики даже отрицать ничего не стал. Воровато оглянулся на Алану, о чем-то беседующую по душам с Маной и легко улыбающуюся, и почесал в затылке, подбросив в разгорающийся огонек еще парочку сухих веток.

— Колода-то у тебя с собой? — поинтересовался он без лишних слов. Сам ведь уже не играл давно, так можно было и все свои замашки шулерские забыть, а такого допустить нельзя.

Неа просиял и в этот же момент зашарил по карманам.

— Ох, братец! — выдохнул он восторженным шепотом. — Радость ты моя! Всегда знаешь, что мне сказать!

Микк махнул рукой, веля брату прекратить ерничать. Из них двоих старшим был именно Неа, но именно Неа же и слушался Тики как младший брат. Не лишним будет сказать, что как старшего брата Тики слушались все, кроме Шерила, который был его тоже старше, и Вайзли, который был просто раздражающий клоп, слишком рациональный для дальних дорог.

Однако речь не об этом. Неа ерничал и устраивал представления специально, а на самом деле ему было нужно просто отвлечься, поэтому Тики не мог отказать ему в этой возможности.

Тем более, их отношения с Маной, как мог увидеть мужчина, стали ещё более натянутыми. Что же такого мог ляпнуть Мана, что его близнец целый день ходил так, словно у него почву из-под ног внезапно выбили? Однозначно что-то невероятно глупое и оскорбительное. Однако Микк не собирался вмешиваться в их конфликт без приглашения — пусть сами разбираются. А вот помочь отвлечься и просто развлечься — всегда пожалуйста.

А потому и сейчас он с удовольствием следил за тем, как Неа вытаскивает из кармана колоду и ловко раздаёт карты, едва заметно проводя по уже кое-где потрёпанным (ох, чего только им не довелось увидеть) рубашкам. Играли в обычного дурака — без различнейших нововведений, которыми грешили глупенькие мальчишки, в самого старомодного и, так сказать, настоящего: лишь козырная масть и счёт от шестёрок (играть в эту игру с набором для покера Тики вообще считал полнейшим извращением).

Через несколько минут к ним подошла Алана, заинтересованно рассматривая разложенные комбинации с таким сосредоточенным видом, что Микк не удержался от лёгкого прикосновения самыми кончиками пальцев к её колену, тут же заполучив спрятанную в уголках губ довольную, почти блаженную улыбку.

Вечер был замечательный, одним словом. Но тут Алана, незаметно перехватив его руку, прижала ее раскрытой ладонью к своему бедру и озорно сверкнула глазами. И — на-гора выдала, обращаясь к уже успевшему уйти в свои мысли Неа:

— Тики мухлюет, а ты в проигрыше, если хочешь знать. Кончай на волнах качаться, если не хочешь ему продуть!

Тики тут же вскинул голову, чувствуя, как глаза у него ошеломленно округляются. Она что… что, и в карты играть умела?! Да это же просто немыслимо! Откуда русалке знать про карточные игры!

— Ты что?! Откуда ты?.. — язык на секунду как будто отнялся, и все хваленое красноречие куда-то делось. Тики всегда ощущался себя совершенным мальчишкой рядом с Аланой. А если еще и учесть, что сейчас она…

Девушка хитро подмигнула ему — и тут же показала недовольно надувшему губы Неа язык.

— Сестра меня не только языку учила, но не хочу вам мешать, — заметила она как бы вскользь, и Микк вскинул тут же брови, на какой-то момент всерьез озадачиваясь, какая, во имя всех лесных духов, именно это была сестра. Однако явно оскорбленный поучением до глубины души Уолкер его опередил.

— Но это же игра кто лучше сжульничает! — воскликнул он обиженно. — Иди отсюда хвост мочить! Кем вообще была твоя сестра…

На это Алана хохотнула и, протянув свободную от ладони Тики руку, игриво щелкнула мужчину по носу.

— Твоей прабабушкой, между прочим.

Неа замер, уставившись на неё во все глаза, как, впрочем, и сам Микк, а русалка заливисто рассмеялась, вновь заглядывая в карты так, словно знала, чем уже кончится их игра, и мягко прикрыла глаза, ласково улыбнувшись.

В такие моменты она была стократ прекрасней, чем обычно, и хотелось расцеловать её до зуда в губах, но сейчас Тики мог думать лишь о том, что девушка, оказывается, могла играть в карты. И мало того, что играть, — мухлевать!

— Схитрить она любила: постоянно моряков обыгрывала и за победу забирала какие-нибудь интересные вещи, — хохотнула Алана, радостная и сверкающая, и Неа хмыкнул, мотнув головой.