— Что, интересно, сказала бы мама, если бы услышала такое?

— Перестань постоянно предполагать, что сказала бы или сделала бы мама! — не выдержала Жюли, вскакивая с кресла и глядя на Иду сверху вниз. — Тебе она простила бы и не такие слова, а между тем это я, по праву старшинства, должна была владеть «Виллой Роз»! Так к чему мне думать о том, что не принадлежит мне и никогда не будет принадлежать?

— Жюли… — Ида обеспокоенно протянула к сестре руки, намереваясь сказать, что в её состоянии нельзя волноваться, но Жюли резким жестом остановила её, продолжая свою гневную речь:

— Хотя, к лучшему, что это место досталось тебе. Здесь никто и никогда не был счастлив. Меня с «Виллой Роз» не связывает ничто, напротив, меня связывает она.

— Жюли, — снова попыталась сказать Ида, — я понимаю, что у нас мало сестринских чувств, но ты могла бы помочь нам.

— Помочь? — переспросила маркиза Лондор, всё более и более раздражаясь. — Ты могла бы сама помочь себе, но ты отказала Жоффрею Шенье, вместо того, что бы выйти за него замуж и обеспечить себя до конца дней своих!

— Я не люблю его, — негромко ответила средняя виконтесса, сама не зная почему, опустив глаза.

— А я не люблю тебя! — внезапно выкрикнула Жюли. — Пусть «Виллу Роз» продают на торгах! Меня больше ничто не будет связывать! Я буду счастлива, если ты наконец-то исчезнешь из моей жизни!

Проговорив последние слова, Жюли выбежала, громко хлопнув дверью. Ида, побледневшая и тяжело дышавшая, даже не предприняла попытки остановить сестру. Спотыкаясь о ступеньки и путаясь в юбках, Жюли быстро поднялась на второй этаж и, так же громко захлопнув за собой дверь спальни, подошла к письменному столу. Схватив перо, она принялась выводить буквы, которые её не слушались и прыгали по строчкам, потому что Жюли дрожала, так, словно была в лихорадке. Тёмные чернильные пятна расползались по бумаге и яростно скомкав листок, маркиза Лондор бросила его за спину. Она писала Антуану. Это письмо было наполнено жалобами, которые изливались на бумагу столь же бессвязно, сколь необоснованны они были. Она обвиняла всех вокруг, а в особенности Иду, что вся её жизнь сложилась не так, хотя правды в этих словах было очень мало.

Путаясь в словах, предложениях и знаках препинания Жюли кое-как закончила письмо и запечатала его. Если бы её сейчас попросили прочитать его, то она бы не смогла этого сделать, потому что не поняла бы ни одного слова из того, что написала минуту назад — таким неузнаваемым стал её почерк, который обычно был спокойным и округлым, а сейчас стал размашистым и резким. Она не знала, чего ждала от своего мужа. Надеяться на его возвращение было глупо, но Жюли уже дала себе слово, что когда он приедет и заберёт её отсюда, она больше ни при каких обстоятельствах и ни под каким предлогом не переступит порога «Виллы Роз»

***

Ида сидела перед зеркалом в спальне и перебирала свои немногочисленные украшения. Все они раньше принадлежали матери, и продать их для Иды было всё равно, что продать воспоминания о матери, тем более, что их так уже много было потеряно. От мысли, что эти вещи будет носить другая женщина, Ида приходила то в отчаянье, то в ярость. Ни на одной другой даме, пусть даже на первой красавице, эти украшения не будут смотреться так, как они смотрелись на покойной виконтессе Воле. Ни одна женщина не сможет носить их с таким изяществом и грацией, как будто это не они украшают её, а она украшает их.

Ида тяжело вздохнула и захлопнула крышку шкатулки. Поездку в Вильводе, к ювелиру, который оценил бы их и назвал настоящую стоимость, она раз за разом откладывала. И оттого, что не желала продавать то немногое, что осталось от матери, и оттого, что её визиты по подобным вопросам стали слишком уж частыми, и оттого, что надеялась на совершенно невероятное — благоразумие Жюли. Сейчас, Ида старательно прятала от себя эту мысль, ей придётся куда тяжелее, чем в предыдущие месяцы. Возможно, на этот раз сохранить «Виллу Роз» она не сможет и из-за того, что её история заканчивается столь внезапно и некрасиво, виконтесса Воле чувствовала лёгкую обиду на судьбу.

***

На следующий день Ида всё же собралась с духом и поехала к ювелиру. Из-за растаявшего снега на дороге уже было грязно. Девушка молча и задумчиво смотрела из окна кареты на темные луга и поля, на которых ещё выделялись белыми пятнами кучки снега. На её коленях лежала маленькая шкатулка, на крышке которой тонкой золотой проволокой был вытеснен замысловатый узор. Ида осторожно придерживала её рукой. В этой шкатулке лежало ближайшее будущие «Виллы Роз» и её обитателей. Девушке не хотелось даже думать о том, что это всё придется продать. Но напрасно она пыталась убедить себя, что это всего лишь камни и золото. Всё, что когда то принадлежало матери, для Иды было её частью. Хотя Ида и уверяла себя, что мать не задумываясь, продала бы все свои украшения, как много они бы для неё не значили, лишь бы её дочери могли жить относительно хорошо, горькое чувство не желало покидать девушку.

Слова ювелира ни сколько не вдохновили Иду и она лишь решила, что в Париже сможет продать свои драгоценности весьма выгодно. Этого должно было хватить, что бы погасить часть долга, а после этого можно было просить кредиторов об очередной отсрочке, что бы со временем сумма стала ещё больше за счёт процентов. Таким образом, эта жертва, которую нужно было приносить с таким трудом, стала бы более, чем напрасной. В этом мрачном расположении духа Ида вернулась домой. В городе она вышла из кареты и отпустила Филиппа на «Виллу Роз», сказав, что желает прогуляться и придёт пешком — ей нужно было немного отвлечься от своих мыслей, что бы приняться за них с новыми силами за ночным бокалом вина, склонившись над счетами.

Спрятав шкатулку в небольшой карман, который был в складках накидки, Ида медленно пошла по главной улице. Была хорошая погода, но людей на улицах было мало. Впрочем, Иде и не хотелось сейчас с кем-нибудь останавливаться и разговаривать, обсуждая последние сплетни. Внезапно её поразила мысль, что скоро наступит весна и в свои поместья вернуться те, кто уезжал на зиму. Начнутся празднования многочисленных дней рождений, которые у половины округи по странному стечению обстоятельств приходились на весну и лето. Ида невольно усмехнулась, в очередной раз подумав о том, что когда во всей округе наступала пора всеобщего веселья, ей приходилось особенно трудно. Будучи натурой ироничной, виконтесса Воле видела в этом насмешку судьбы.

Оторвавшись от созерцания дороги под ногами, Ида подняла взгляд и увидела счастливого и спешащего ей навстречу Клода. Чуть позади шёл, как всегда великолепный, герцог Дюран, и, как всегда молчаливый и задумчивый, Жером.

— Дорогая, очаровательная кузина! — воскликнул Клод. — Сегодня великолепный день, я знал, что ты не захочешь провести его в стенах своего дома.

— Сколько раз я просила тебя не называть меня так, — с натянутой улыбкой проговорила Ида и, слегка поклонившись Эдмону, добавила, — Добрый день, господин Дюран.

— Я тоже очень рад, мадемуазель Воле, — ответил Эдмон.

— Я не говорила, что рада. Я просто сказала вам «Добрый день», — спокойно, даже излишне холодно, заметила Ида.

— Господи, Ида, когда ты, наконец, перестанешь придираться к словам? — воскликнул Жером, всплеснув руками. — А то у нас с Клодом и друзей не останется.

— У вас всегда буду я, — негромко проронила Ида.

— Это было справедливое замечание, Жером, — сквозь улыбку ответил Дюран, поправляя перчатки. — В этом случае твоя сестра была права.

— Вы говорите так, господин герцог, как будто обычно я бываю не права, — усмехнулась Ида.

— Госпожа виконтесса сегодня не в духе, — словно между прочим сказал Клод, обращаясь к Дюрану. — Когда у моей сестры плохое настроение, она затевает споры со всеми подряд и по любому поводу, и, чаще всего, выигрывает, так что остерегись.

— Не слушайте его, господин герцог! — воскликнула Ида, все ещё пытаясь улыбаться. — А то мой милый брат сейчас расскажет обо мне много глупостей. У меня великолепное настроение и будет таковым всю ближайшую неделю, а может быть и месяц.