— Но оставил-то он её тебе, — раздраженно ответила Жюли, поворачиваясь, наконец, к сестре.

— А кому ещё, моя дорогая? — с презрительной улыбкой проговорила Ида. — Ты ведь даже не соизволила приехать попрощаться с ним, когда он умирал. Ты, видите ли, прекрасно проводила время в Париже.

— Я не хочу об этом говорить, — отрезала Жюли, резко направляясь к дверям с явным намерением покинуть комнату. Правда была неприятна, но ещё неприятней были навязчивые видения полутемной комнаты, бледной Иды с темными кругами под глазами и мужчины с ввалившимися щеками, который лежал на широкой кровати. Средняя Воле была единственной, кто видел, как умер их отец, но она никогда не говорила об этом, никогда не рассказывала, какими были его последние слова и последние минуты.

— Зато я хочу! — крикнула Ида в след сестре. — И я имею право говорить об этом с тобой хотя бы потому, что ты сидишь у нас на шее, имея средства к существованию.

Ответом ей была громко захлопнувшаяся дверь. Несколько мгновений Ида глядела на неё, а затем с глубоким вздохом снова откинулась на спинку дивана.

— Это невыносимо, — наконец прошептала она. — Я не переживу, если у нас отберут и «Виллу Роз», а это рано или поздно случится, если я не погашу все долги. А сделать это без чьей либо помощи я вряд ли смогу.

— Ида, дорогая, мы должны надеяться на лучшее, — произнесла Моник, как можно более кротко глядя на сестру.

— Ты не имеешь дела с озлобленными и нетерпеливыми кредиторами. И, если быть честной, я пониманию их. Когда речь идет о подобных суммах не принято церемониться. Моник, почти все наши деньги уходят на оплату этих бесконечных долгов, но их не становится меньше, — Ида передернула плечами. — Я даже ума не приложу, когда отец сумел их столько наделать. Но, впрочем, важно сейчас не это, а то, что если я не смогу ничего придумать, мы будем вынуждены распродать и этот дом по частям.

Моник сидела молча, склонив голову набок. Когда речь заходила о чём-либо связанном с хозяйством, Иде не было равных: все дела в «Вилле Роз» уже довольно долгое время вела только она. Семья Воле давно утратила своё положение в обществе, во многом благодаря отцу сестёр, который, будучи игроком, проигрывал огромные суммы, впадал в расстройство из-за проигрыша и, желая отыграться, проигрывал ещё больше. Однажды он доигрался до того, что его жена, красавица Ида фон Берг, забрала дочерей и уехала в своё родовое поместье на юге Германии, сказав, что вернётся только тогда, когда её муж перестанет играть. На какое-то время, пока была жива виконтесса, виконт де Воле действительно забыл об играх. Но шесть лет назад, когда его жены не стало, он принялся за игру с ещё большим остервенением и проиграл даже огромное наследство своей жены. Причем не только свою долю, но и доли младших дочерей в двукратном размере. И этот долг, учитывая постоянно набегавшие проценты, невозможно было погасить, продав несколько картин и безделушек. Положение было поистине бедственным, но осознавала это только Ида. Жюли не было дела до того, чем живут её сёстры, она была вполне богата, а Моник считала, что всё, что связанно с деньгами — это мужские дела, а женщина, занимающаяся мужскими делами, не заслуживает особого уважения.

— Какое унижение, — до странности бесцветно проговорила Ида, переводя взгляд на сестру. — И унизительно даже не то, что мы бедны, а то, что об этом знают все вокруг и только и ждут, когда мы потеряем последнее, что бы лишний раз обсудить то, как нужно и не нужно жить. Если это наказание, то я не понимаю, за что.

— Ида, но ещё не все потеряно, — глаза Моник внезапно загорелись живым золотым огоньком. — Одной из нас нужно просто удачно выйти замуж.

— О, да! — иронично засмеялась виконтесса Воле. — Была б я мужчиной, я бы не взглянула ни на одну из нас как на будущую жену. Всё наше приданое — это “Вилла Роз”, дом на побережье и долги.

— Но не всем же мужчинам важны деньги, — возразила Моник.

— Не строй из себя дурочку, хотя тебе это очень идет. Если все мои поклонники всерьез решат жениться и будут выбирать между Анжеликой Бонн и мной, то они выберут мадемуазель Бонн, хотя самая страшная горгулья Нотр-Дама красивее этой девушки. А всё потому, что она богата. Моник, мы принадлежим к тому обществу, в котором всё решают деньги и их отсутствие или наличие.

Ида замолчала, а Моник прикусила губу. Её средняя сестра всегда была любимицей матери: уж слишком они были похожи. Ида могла часами говорить с ней, в то время как Моник не могла и полчаса поддерживать разговор с матерью. Иде разрешалось брать мамины украшения, перешивать на себя её платья и вообще делать многое из того, что запрещалось другим. Уже в четырнадцать Ида танцевала на балах и засиживалась в гостях вместе с родителями и старшей сестрой до поздней ночи. Обычно в такие вечера Моник оставалась в доме одна и завидовала старшим сёстрам. Через несколько лет, когда младшая Воле и сама стала выезжать на балы, нашелся новый повод для зависти — кавалеры, которые находили куда более приятным общество беззастенчиво заигрывавшей с ними Иды, которую не смущали осуждающие взгляды и голоса. Ни один из поклонников средней Воле, разумеется, не собирался

предлагать ей руку и сердце, а время шло и в перспективе Ида могла остаться «вечной мадемуазель», тем более, в обществе в последнее время всё чаще можно было услышать, что виконтесса де Воле-Берг, слишком уж тянет со своим замужеством и младшая сестра вполне может её опередить.

Виконтессой де Воле-Берг Ида назвалась сама, присоединив после смерти матери её девичью фамилию к своей. Отчасти из-за звучности, отчасти для того, чтобы раздражать родных матери, которые старались всячески откреститься от этого родства.

***

Жюли сидела на своей кровати и молча смотрела в окно. Никогда ещё за последние несколько месяцев ей так сильно не хотелось того, чтобы эта война поскорее закончилась, и её муж, на которого ей было, в сущности, наплевать, вернулся бы и забрал её отсюда, а заодно освободил бы от обязанности каждый месяц выплачивать надоедливым сестрам по несколько сотен франков, которые тратились на что-то почти мгновенно. Если бы не обещание, данное Антуану, Жюли уже давно перестала бы поддерживать своих сестер. Маркиза Лондор никогда не вникала в тонкости ведения хозяйства и даже подумать не могла, во сколько обходится сестре «Вилла Роз». Она просто считала, что Ида не в меру скупа и придает деньгам слишком большое значение. К тому же, из-за того, что Ида уже не может, как в былые времена щеголять на каждом вечере в новом платье, теша свое тщеславие и купаясь в мужском внимании, они вынуждены отказываться и оставаться дома всякий раз, когда получают приглашение. Конечно, Жюли могла бы одолжить один или даже несколько своих нарядов сестре, ведь они всё равно скоро ей не понадобятся, но она была более чем уверенна, что Ида только и ждет, когда та уступит ей. Мать и отец, разумеется, простили бы своей любимице любые прихоти и капризы, но Жюли не собиралась уступать своей, как она считала, избалованной сестре. Конечно, жалко, что Моник тоже страдает от этого, но, возможно, это научит Иду быть более уважительной и менее эгоистичной, поняв, наконец, что стоит думать не только о себе, но и о тех, кто по воле случая был от нее зависим. В общем, Жюли было свойственно обвинять всех вокруг в своих собственных пороках, разумеется, не приписывая их себе.

Негромкий стук в дверь заставил Жюли отвлечься от своих мыслей.

— Жюли? Это Моник. Можно мне войти?

— Да, заходи, — Жюли даже не обернулась на дверь. Моник легко прошла по скрипучему полу и уселась на кровать рядом с сестрой. Некоторое время они молчали, пока, наконец, Моник не произнесла:

— Жюли, ты очень несправедлива к Иде. Она очень любит «Виллу Роз», ты знаешь это, и боится, что у нас отнимут её из-за того, что мы что-то кому-то не заплатим.

— Ида — жадное чудовище, которое только и думает о том, чтобы заполучить как можно больше денег, — зло отрезала Жюли. — И если она думает разжалобить меня рассказами о своих нижних юбках и бальных туфлях, то может даже не пытаться. Я обещала помогать вам, и я выполняю свое обещание.