Встав из-за стола, Ида уже хотела позвать всех немного прогуляться перед чаем, чтобы слуги могли приготовить всё к самой торжественной части праздника, но вдруг дверь распахнулась и в столовую снова вошел Жак, который на этот раз нёс в руках маленькую, сантиметров двадцать в диаметре, корзину. В корзине были ослепительно-белые и кроваво-алые розы. Поставив корзину перед Моник, Жак лаконично объявил:
— Это для вас, мадемуазель Воле.
Среди цветов лежал сложенный вдвое листок бумаги. С трепетом развернув его, Моник прочитала выведенное каллиграфическим подчерком равнодушно-бездушное «С днем рождения, мадемуазель Воле». Но самое главное — это подпись, которая красовалась под поздравлением: Э. Дюран. Моник уже чувствовала вкус своей победы, которая, разумеется, имела аромат розы. Она, Моник де Воле, может собой гордиться. Что она и будет с удовольствием делать, когда расскажет Иде, кто прислал ей эти цветы.
— Я ещё никогда не получала на день рождения цветы, — радостно воскликнула Моник, краем глаза глядя на Иду. В лице средней виконтессы ничего не изменилось, но если бы Моник была чуточку наблюдательней, то обязательно бы заметила, как её сестра вцепилась в спинку своего стула.
— И кто же этот первый счастливчик? — поинтересовалась Жюли.
— Герцог де Дюран, — небрежно ответила Моник.
— Вполне в его духе, — равнодушно констатировал Клод.
— По-моему, это просто великолепно, — как можно спокойнее произнесла Ида. — И где он только достал эти чудесные розы в середине зимы? Неужели пожертвовал из оранжереи?
Это риторическое восклицание осталось без ответа, так как Моник была занята созерцанием цветов и осознанием своей победы, а Жюли, исподволь, наблюдала за Идой. Даже Клод, знавший свою кузину лучше, чем кто бы то ни было из живых, не заметил, как она побледнела и как маска беспечности упала с её лица. Её взгляд, казалось, отразил каждое её чувство с многократным увеличением и в одно мгновение в этих синих глазах пронеслись и безнадёжность чувства, и смирение, и желание бороться одновременно. Жюли, как ни была она ненаблюдательна, смогла уловить эту мимолётную тень. И смутная мысль, догадка, уже в который раз, закралась в её сознание.
***
Последний раз, когда маркиза Лондор видела свою сестру в слезах, приходился на 22 ноября 1848 года. С тех пор, Ида не проронила ни одной слезы в те моменты, когда её мог кто-то видеть, позволяя себе подобное только оставшись наедине с самой собой. Считая слёзы одновременно и непростительной слабостью, и непозволительной роскошью, она жестоко корила себя, но сегодня всё же не смогла их сдержать. Из всех ударов, которые приготовила для неё судьба, встреча с герцогом Дюраном и любовь к нему, несомненно, казался самым страшным. Она пережила смерть матери, смерть отца, разорение, насмешки общества, и вот теперь Бог или иные высшие силы, в насмешку, послали ей человека, который забавляется ею и перестанет это делать лишь тогда, когда одержит победу. Но допустить такого Ида не могла и потому лихорадочно решила, что скорее умрёт, чем признает своё поражение. Потеря будет не велика. Вся округа с радостью погуляет на её похоронах. Если она не сможет добиться от него взаимности, то и его гордости она не даст торжествовать.
Жюли стояла, надёжно скрытая мраком коридора, и смотрела в приоткрывшуюся от сквозняка дверь спальни сестры. Со странной отрешённостью на лице она глядела на Иду, которая лежала на кровати, вцепившись руками в одеяло и сотрясаясь всем телом от беззвучного плача, в котором она, казалось, задыхалась. Маркиза должна была бы чувствовать моральное удовлетворение, от того, что её ненавистная сестра наконец-то получила по заслугам, но слёзы Иды почему-то отдавались в её сердце тупой болью.
Вся округа считала эту девушку непроницаемой, циничной и расчетливой, а она до безумия любила мужчину, который меньше всего для этого подходил, и оберегала это чувство так хорошо, что в течение трёх месяцев никто всерьёз не предположил его наличия. А теперь, по воле случая, эта тайна была в руках Жюли и ей ничего не хотелось с этой тайной делать. Скорее, хотелось даже выдать себя, броситься к сестре и утешить её, уверяя, что этот человек не стоит её слёз, а рыдания лишь смывают её красоту.
Тяжело вздохнув, маркиза Лондор отступила вглубь коридора и, как можно тише, прошла в свою комнату. Пользоваться этой слабостью было более, чем подло, а расспрашивать Иду, значило лишь разозлить её. Так и не разобравшись в своих мыслях и чувствах, Жюли легла спать.
========== Глава 18 ==========
Снова начались однообразные дни. Единственным, что внушало радость и давало надежду, было осознание скорого наступления весны. Временами выпадавший снег уже не задерживался надолго, образуя на земле причудливый узор ручейков. Было уже шестнадцатое февраля, когда, выйдя на улицу, Ида с радостью увидела, что розы поднимают свои склоненные головы — это значило, что скоро они снова начнут цвести. Она смеялась над теми, кто говорил, будто бы розы нежные и хрупкие цветы, которые нужно подрезать в определенное время, вовремя успеть укрыть от холодов и полить. Цветы возле её дома сами прекрасно заботились о себе и их умению выживать оставалось лишь завидовать.
В саду, за домом, ещё лежали кучки снега, который был сброшен с расчищенной дорожки — этим, по собственному желанию, занимался Жак, который считал своим долгом следить за поместьем, как за своим собственным домом. Руководило им чувство благодарности по отношению к средней виконтессе Воле, которую он искренне уважал за её характер и убеждения и за то, что она несколько лет назад, почти в прямом смысле, «подобрала» его на улице и предложила жилье, должность и небольшое вознаграждение за верную службу. Казалось, преданность молодого человека своей госпоже почти безгранична. Оглядев старые яблони и заметив на ветвях почки, Ида с радостью подумала, что скоро деревья покроются нежными зелеными листьями и белыми цветами. Для всех вокруг наступит пора любви и новой жизни, а для неё — очередная пора борьбы с кредиторами.
Обойдя сад и удостоверившись в том, что её владения содержаться в полном порядке, средняя виконтесса Воле направилась к дому, подумав о том, что когда всё здесь зацветёт нужно будет покрасить стоявшую в саду беседку и обязательно устроить завтрак или просто чаепитие на свежем воздухе, непременно пригласив братьев Лезьё. Поднявшись по широкой лестнице на терассу и бросив последний взгляд на сад, Ида зашла в столовую и остановилась у стола, вновь задумавшись о своём положении.
— Госпожа Воле, — спокойный голос Жака, который стоял на пороге, ворвался в её сознание словно ураган,— в гостиной вас ожидает человек, у которого к вам срочное и важное дело.
— Он хоть представился? — спросила Ида, надеясь, что это был герцог Дюран.
— Он сказал, что вы его узнаете, — ответил Жак, почему-то подняв брови, и Иде показалось, что её дворецкий уже узнал этого посетителя и этот визит не сулит ничего хорошего.
— Наверняка кто-то из кредиторов, — задумчиво прошептала она, проходя мимо почтительно посторонившегося дворецкого.
Решительным шагом Ида вышла в холл и, распахнув двери гостиной, замерла на пороге. Стоявший у окна мужчина медленно повернулся и посмотрел на неё. Свет светил ему в спину, и от этого его черты были плохо различимы, но средней виконтессе и этого было достаточно, что бы узнать его и понять причину его визита.
— Вы… — зло выдохнула Ида, хватаясь рукой за косяк и обессилено опираясь на него.
— Да, я, виконтесса, — усмехнулся мужчина, слегка поклонившись. — Я обещал вам, что вернусь и, вот, я вернулся. Надеюсь, сейчас вы будете любезнее, чем во время нашей последней беседы. Тогда вы были очень несдержанны и, кстати, не очень заботились о выборе выражений. Дамам так говорить не полагается.
— Не вам меня учить меня манерам, Бертран, — проговорила Ида, глядя прямо в лицо визитёра. Это был кудрявый брюнет среднего роста с милым, но очень неприятным лицом. Трудно было сказать, что в его наружности было не так, но что-то сразу выдавало в нём подлеца с замашками наглого авантюриста.
