— Решение окончательно, заседание объявляется закрытым, — громогласно произнес судья, последний раз ударяя молотком. Этот удар как будто снял с зала оцепенение. Мгновенно поднялся гул голосов, все обсуждали решение, кто-то спорил и заявлял о несогласии. Лишь три человека в зале сохраняли прежнее положение. Неподвижно сидевший с закрытыми глазами и тяжело дышавший Клод. Ида, склонившаяся к его плечу и сжимавшая его ладонь. И Эдмон, который продолжал стоять и безучастно смотреть прямо перед собой.

Он сохранял это выражение на лице, даже когда его освободили и выпустили в зал. Он оправдан. Он виновен и оправдан. Ценой каких-то непонятных интриг и сумасшедших переживаний, сохранена его пустая и никому, в сущности, не нужная жизнь. Ему задавали какие-то вопросы, поздравляли, но он никак не реагировал на это проявление жизни вокруг. Слава богу, что приставы ещё хотя бы как-то удерживали этих людей и пытались очистить зал. Дождавшись, пока две трети этих жадных до зрелища зевак покинули помещение, он медленным, неровным шагом подошел к первому ряду, где все ещё сидели Клод и Ида, два человека, благодаря которым он не поднялся на эшафот.

— Поздравляю Эдмон, красивая победа, — тихим, слабым голосом произнес Клод, вставая и пожимая руку друга. Сейчас они оба были болезненно бледны и существовали словно не в этом мире, а в каком-то другом.

— Спасибо, Клод. Ты…— Эдмон хотел что-то сказать, желая хотя бы словами отблагодарить Клода за то, что тот лгал ради его спасения, доказывая невиновность того, кто был виновен. Ведь он знал это и все равно пошел на эту ложь и это поведение, несвойственное тихому, невзрачному Лезьё, больше всего пугало Дюрана.

— Не стоит, Эдмон, правда не стоит, — махнул рукой Лезьё. — Ты мой друг. Уверен, ты бы сделал для меня тоже самое.

— Поздравляю, герцог, — кивнула Ида, когда Эдмон перевел взгляд на неё. — Признаться, я даже рада, что вы оправданы.

Эдмон обворожительно усмехнулся, и Клод про себя отметил, как быстро этот человек возвращается в свой привычный образ. Как будто его жизнь не висела сейчас на волоске, как будто его судьбу не решало каждое сказанное слово.

— Приятно слышать, виконтесса, что даже вам моя судьба не безразлична.

— Господин герцог, это… вы… я поражена вами! — защебетала Моник, которая наконец-то подошла, опираясь на руку Жерома. Ида поморщилась: она сейчас была не в том состоянии, чтобы терпеть свою сестру.

— Честно говоря, я тоже поражен, — слегка улыбнулся Жером. — Не знаю даже кем больше, моим братом или вами.

— Если уж быть совсем честным, то я поражен сам, — со своей обычной иронией отозвался Эдмон.

— Я полагаю, мы должны это как-то отпраздновать, — Клод тоже старательно пытался вернуться в свой образ непосредственного молодого человека.

— Непременно, — ответила Ида, переводя взгляд на Эдмона, — В конце концов, не каждый день выигрываются судебные процессы, где на кону жизнь.

***

Для празднования, если это можно было назвать празднованием, был выбран ресторан отеля «Крильон», который в своей великолепный роскоши как нельзя лучше подходил для подобного случая. Клод и Ида, впрочем, выглядели скорее несколько уставшими и измученными, но отказываться от столь радостного события не собирались. Жером вернулся к своему обычному меланхолическому образу, так как в поддержке и ободрении больше никто не нуждался. Зато младшая Воле в буквальном смысле слова светилась от счастья, бесконечно поправляя цветы, приколотые к одолженному у Иды платью. Сам виновник торжества, герцог Дюран, был до крайности спокоен и хладнокровен, как будто прошедший процесс и вовсе его не касался.

Он, безусловно, был благодарен. И судьбе, и Клоду, и Иде, которая с таким блеском выступила в его защиту, и даже Алин Ферье. Но привычка держаться так, словно его не касается ничего из происходящего на земле, заставила оставить свои эмоции и благодарности для личных встреч. Особенно трудный разговор должен был состояться с Идой. В камере Консьержери время шло медленно и Эдмону его хватило, чтобы понять то, что за этой безумной интригой, затеянной для его спасения, стоит ни кто иной, как виконтесса Воле. Его терзало сразу несколько вопросов, но главным из них был, почему она решилась на такой риск, только ради его спасения? Он мог предположить своеобразную благодарность, но, всё же, желал услышать ответ от самой Иды.

— Вечер сегодня просто великолепный, — не переставая щебетала Моник, переводя сияющие глаза на всех по очереди. — Утро было просто отвратительным, а сейчас погода на редкость хороша. Я так рада, что все это, наконец, закончилось!

— Мы все рады, мадемуазель Воле, — с улыбкой отозвался герцог Дюран.

— Вы должны быть рады больше всех, господин герцог, — продолжала Моник. — Честно сказать, вы меня поражаете. Вас чуть было не осудили за убийство, которого вы не совершали, а вы ведете себя так, как будто и не сомневались в том, что будете оправданы.

— Разумеется, мадемуазель Воле, — с ледяной улыбкой ответил Эдмон. — Как я мог сомневаться в том, каким будет решение суда, если я верю в наше правосудие?

Ида, да и Клод, непроизвольно вздрогнули, так как для них, тех, кто знал о том, как было совершенно так называемое правосудие, слышать подобные слова из уст этого человека было, по меньшей мере, странно. Да и самого Дюрана, если бы не его вечная привычка к саркастичности, эти слова заставили бы передернуться: столько в них было смысла, скрытого между строк.

— Мои сестра и кузен не очень-то верили в него, — осторожно произнесла Моник.

— Ты же знаешь мою склонность к драматизму, — отозвался Клод. — А Ида вообще мало во что верит.

Виконтесса Воле утвердительно кивнула, словно эта характеристика нуждалась в её личном одобрении.

— Я открою тебе секрет, Моник, — меланхолично протянул Жером, — но здесь все готовились к худшему. Но сейчас никто, конечно же, не признается в этом.

— То, что я люблю драматизировать ни для кого не секрет, — усмехнулся Клод. — А Ида оказалась втянута в это исключительно по моей вине. Надеюсь, она простит мне это.

— Я, кажется, совершила благородное дело, — многозначительно приподняла брови средняя Воле. — Одно из немногих, между прочим.

— Как же приятно видеть, что все возвращается на круги своя, — излишне беспечно вздохнул Эдмон, делая небольшой глоток вина. — Знали бы вы, как этого не всего хватает в тюрьме.

Остаток вечера прошел в том же духе, хотя куда менее напряженно, чем предыдущие встречи. Во многом это была заслуга Эдмона, который, как всегда, был сейчас душой компании и, как мог, пытался отвести разговоры подальше от судебной системы. Как и раньше он рассказывал, уже в который раз, заученные и бесконечно пересказываемые истории. Клод, впавший в задумчивость, реагировал на них скорее по привычке, чем вслушиваясь в слова. Ида старалась беспрестанно и как можно естественнее улыбаться. Они оба слишком устали и слишком много знали о произошедшем, на радость не оставалось сил.

Прощание, впрочем, было действительно искренне радостным. Хотя радоваться было нечему. Теперь, когда все кончилось, каждому предстоял не простой разговор. Об этой детали никто старался не думать. Особенно Ида, которой таких разговоров предстояло целых три: с Клодом, с Жюли, и, собственно с Эдмоном.

***

Виконтесса Воле остановила Клода в холле и, кивнув Моник, что бы она шла в номер, отвела его в один из дальних углов, который был скрыт от навязчивых взглядов других постояльцев. Лезьё, не дожидаясь того момента, когда сестра выставит ему обвинение, быстро произнес:

— Ида, послушай, все совершенно не так, как это выглядит.

— Очень хочу верить Клод, — сдвинула брови Ида, строго глядя на брата.

— Да-да, я знаю, что ты ждешь объяснений, но просто поверь, что там не имело место никакое аморальное поведение, — негромким шепотом заговорил Клод, словно это придавало весомости его аргументам. — В смысле, может быть и имело, но не в том смысле, в каком ты можешь подумать.