— Подсудимый, то, что сказала эта девушка — правда?

Эдмон молчал. Каждый в зале с замиранием сердца ждал его ответа. Катрин немного виновато опустила голову, словно извиняясь за то, что выдала эту тайну.

— Да, правда. Хотя скорее это была не угроза, а лишь фраза, брошенная в пылу ссоры. Одна из тех угроз, которые никогда не выполняют, — наконец произнес он и ни один нерв не дернулся на его лице. — Но я хотел бы знать, откуда прелестная мадемуазель знает это обстоятельство. В тот момент, когда я обронил эту фразу, её не могло быть поблизости. Как, впрочем, и вообще кого бы то ни было.

— Подсудимый! — судья ударил молотком, и зал снова загудел, на этот раз выражая одновременно и недовольство судьей и восхищение искренностью подсудимого и его наблюдательностью.

— Протестую! — завопил адвокат. — Если мой подзащитный утверждает, что данные слова были сказаны при полном отсутствии свидетелей, мадемуазель Алюэт должна объяснить, откуда она располагает такими сведениями!

— Протест отклонен! — возразил судья, снова ударяя молотком. Гул в зале стал заметнее, а Катрин Алюэт, это не укрылось от глаз Дюрана, с облегчением вздохнула. Судья был вынужден снова прибегнуть к молотку, чтобы восстановить тишину и прокурор продолжил расспросы:

— А заметили ли вы, мадемуазель Алюэт, что-то необычное в их отношениях незадолго до убийства?

— Да, — кивнула Катрин. — Накануне убийства, в воскресенье, маркиза де Лондор устраивала вечер. И господин де Дюран на этом вечере вел себя весьма странно. Он был, как будто ужасно раздражен.

— Черт бы побрал этих светских сплетниц! — прошептал Дюран, подавляя в себе желание от одолевавшей его злобы пнуть заграждение и тем самым ещё больше выдать себя.

— Что ж, у меня больше нет вопросов к мадемуазель Катрин Алюэт, — объявил прокурор. Судья кивнул и обратился к адвокату:

— Есть ли у защиты вопросы к свидетелю?

— Да, ваша честь, у меня один вопрос, — адвокат поднялся со своего места и не спеша вышел в центр, что бы встать прямо перед кафедрой. — В начале вы упомянули, о том, что вы хороший друг семьи Шенье. Что вы так же были в теплых приятельских отношениях с господином Лораном. Ответьте мне, мадемуазель, упоминал ли кто-то из его родственников или он сам, о том, что мой подзащитный угрожал ему?

— Нет, — покачала головой Катрин, и весь её вид говорил о том, как хочется ей добавить «к сожалению», — Господин Лоран, напротив, всегда очень хорошо отзывался о господине де Дюране, хотя и признавал, что тот его недолюбливает.

— Хорошо, благодарю вас, — сказал адвокат и, возвратившись на свое место, добавил, — У меня больше нет вопросов.

— Мадемуазель Катрин Алюэт, вы можете занять ваше место в зале, — кивнул судья. Катрин развернулась и, подобрав полы не в меру роскошного платья, направилась к своему месту. Встретившись взглядом с Дюраном, она лишь подняла голову и презрительно хмыкнула, на что Эдмон ответил ей божественной улыбкой.

— По делу Эдмона де Дюрана обвинение вызывает третьего свидетеля, госпожу Элен Шенье, — возвестил прокурор.

Элен Шенье вела себя так, как полагается вести себя женщине потерявшей брата при весьма печальнейших и неясных обстоятельствах, то есть была одета в глубокий траур и смотрела исключительно в пол. Глаз она не подняла ни на зал, ни на подсудимого, ни даже на прокурора, когда тот подошел к ней с Библией. Клятву она произнесла так тихо, что, кажется, даже в первых рядах её слов не услышали.

— Вы только посмотрите, бедная женщина, она в таком горе! — шептались дамы.

— Он смотрит на нее с таким вызовом, словно не чувствует перед ней своей вины, — говорили мужчины.

Эдмон и правда не чувствовал своей вины. На его, несколько вольный взгляд, такие люди, как Лоран были для общества чумными больными — одного нужно было сжечь, чтобы не заразить остальных.

— Госпожа Шенье, — на этот раз прокурор был самой обходительностью и встал прямо перед кафедрой, — расскажите суду о взаимоотношениях вашего брата и обвиняемого.

— Вы знаете, я и Андре, мы всегда были достаточно близки, насколько могут быть близки брат с сестрой, — начала Элен Шенье слабым, прерывающимся голосом, — но он никогда не рассказывал мне о своих знакомых, а я не расспрашивала. Я знаю лишь то, что я видела. Мой брат дорожил обществом господина де Дюрана, я не слышала, что бы он говорил о нем дурно. А вот господин герцог… Я знаю, что он ненавидел моего бедного брата до смерти.

Эдмон криво усмехнулся, подумав, что весь образ мадам Шенье располагает к сочувствию со стороны зрителей и присяжных. А выражения, которые она подбирала, были просто великолепны для того, чтобы положить его голову под нож гильотины.

— А знали ли вы об отсутствии вашего брата в ночь убийства? — спросил прокурор, продолжая доверительно глядеть в глаза свидетельницы.

— Нет. Я обнаружила, что его комната пуста, когда поднялась утром позвать его к утреннему чаю, — мадам Шенье продолжала говорить еле слышно, однако в зале стояла такая тишина, что было слышно, как тикают часы в карманах. — Его вещи были на месте и я подумала, что он просто отправился на утреннею прогулку. Но когда он не явился к обеду… я перерыла все бумаги на его столе, но он не оставил нам никакой записки, как он обычно делал. Я расспросила слуг, на случай если бы он просил передать мне что-то на словах, но он не сделал и этого. Он просто ушел из дома так, что его никто не заметил.

— А какова вероятность, госпожа Шенье, что ваш брат отправлялся на встречу с обвиняемым? — продолжал прокурор.

— Учитывая их отношения, право не знаю, — Элен Шенье пожала плечами и, казалось, была готова разрыдаться. Да, свидетель обвинения она была так себе, подумал Эдмон, но как она была удачно выбрана. Один её безутешный вид заставлял верить в его виновность и проникаться жалостью к ней и её брату.

— У меня больше нет вопросов, — объявил прокурор.

— Есть ли вопросы у защиты? — осведомился судья. Адвокат кивнул и, мельком взглянув на Эдмона, который еле заметно ему кивнул, откашлялся и, встав с места, вышел из-за своего стола и занял то место, где недавно стоял прокурор.

— Вы сказали, что не нашли записки, которую мог бы оставить ваш брат перед уходом, — начал адвокат. — Предполагаете ли вы, что была записка, которая могла заставить его уйти из дома поздно ночью?

— Я могу это предположить, но я не нашла и её, — Элен вытерла наворачивавшиеся на глаза слезы.

— Мог ли ваш брат её уничтожить? — продолжал адвокат.

— Нет, Андре был очень рассеян и всегда действовал по порыву, — покачала головой мадам Шенье. — Он всегда бросал письма на столе или в ящик, и если бы была записка, то её бы нашли. Он сохранял абсолютно любой клочок бумаги.

— Могла ли эта встреча быть назначена в устной форме?

— Нет, мой брат всегда был с нами или у нас на виду и я не видела, что бы он о чем-то говорил с господином де Дюраном, — Элен Шенье снова потянулась к лицу платочком.

— Госпожа Шенье, скажите, — адвокат пристально взглянул на женщину, — за день до убийства вы заметили какие-нибудь странности в поведении моего подзащитного и вашего брата?

— Вы говорите о том вечере, что давала маркиза де Лондор? — переспросила мадам Шенье и, пожав плечами, ответила, — Право нет. Господин де Дюран всегда высокомерен и горд. Таким же он был и в тот вечер. А мой брат… пожалуй, только то, что он весь вечер провел рядом с виконтессой де Воле, но что в этом необычного?

— Да ничего, учитывая предпочтения вашего брата, — не сдержался Эдмон.

— Подсудимый! — судья стукнул молотком и Эдмон был вынужден взять себя в руки, однако в зале уже кто-то зашептался, высказывая предположения о том, что суд старательно хотел скрыть. Элен залилась краской и прикрыла лицо платочком.

— У меня больше нет вопросов, ваша честь, — сказал адвокат, возвращаясь на свое место с видом победителя.

— Госпожа Шенье, можете занять ваше место в зале, — судья ударил молоточком. Элен Шенье кивнула и, продолжая прикрывать лицо платочком, направилась к своему месту, избегая взглядов в зал ещё больше, чем в начале.