Сознавая, что уклоняться от ответа он больше не может, Джон вынужденно приостановился и повернулся к ожидающим разъяснений людям, собираясь с мыслями и прикидывая, как лучше всего будет сообщить им о своём странном выборе. Лучший вариант находиться не желал. К собственному глубокому неудовольствию, король понял — придётся сказать всё, как есть. Придав лицу выражение абсолютной уверенности в собственных действиях, Его Величество произнёс с категоричной твёрдостью:
— Так как мне доподлинно известно, что ни о какой табии пророка никто при Нашем дворе никогда не слышал, то честь и обязанность защищать права и требования Шотландии в поединке считаю необходимым поручить единственному разбирающемуся в шатрандже человеку — моему секретарю, мистеру Шерлоку. Не скрою — это было его предложение, но выслушав все вполне убедительные аргументы, я принял решение пойти на подобные крайние меры и очень рассчитываю, что мои советники не только поддержат выбор своего монарха, но и оценят стремление королевского секретаря послужить своему вновь обретённому отечеству.
И, оставив сопровождающих переваривать услышанное, Его Величество резко развернулся на каблуках и зашагал в сторону уже поджидающего вместе с посланным за ним Лестрейдом Преданного.
Шерлок был привычно спокоен и излучал такую невозмутимую уверенность, что недовольное перешептывание среди толпящихся за королевской спиной вельмож слегка подутихло, хотя они и продолжали сверлить молодого человека досадливо-подозрительными взглядами.
— Готов? — негромко спросил Джон, делая вид, что подбадривает секретаря. — Может быть, нужно оружие?
— Нет. Думаю, всё что необходимо, уже подготовлено людьми посланника, — так же тихо ответил Шерлок, кивая с показной благодарностью.
— Тогда вперёд! — бодро произнёс король, стараясь поднять дух всем присутствующим, включая себя. Ощущая в руках лёгкую нервную дрожь, оставшуюся после ранения и всегда возвращающуюся во время особо волнительных моментов, Его Величество стоически проследовал за посольским слугой, ни единым мускулом не выдавая охватившую его душу тревогу.
Двери в отведённый для поединка зал широко открылись, и шотландский монарх, сопровождаемый многочисленной свитой, ступил, наконец, под его украшенный флагами свод.
Посреди зала стоял небольшой стол и два кресла. Остальные кресла — для зрителей — широкими полукругами располагались по обе стороны импровизированной игровой площадки. На столе, к своему глубокому изумлению, Его Величество увидел знакомую, состоящую из белых и чёрных квадратов доску с расставленными на них в необычном порядке фигурами. Не то чтобы Джон был большим приверженцем данной игры, но в юности ему не раз приходилось коротать вечера за подобной конструкцией, и он никак не мог ошибиться.
— Шахматы? — несмотря на невероятное облегчение, Его Величество готов был придушить Преданного, по какой-то причине не пояснившего вчера сути предстоящего боя и поэтому заставившего короля мучиться от переживаний и неизвестности.
— Шатрандж, — полушёпотом поправил Шерлок и пустился в объяснения, — арабский вариант чатуранги, более усовершенствованный, но всё ещё недостаточно динамичный…
— Это шахматы! — шипя сквозь зубы, перебил его шотландский монарх с убийственным видом и для пущей убедительности даже ткнул в доску пальцем. — Почему ты не сказал, что это всего лишь игра? При дворе много прекрасных игроков.
— Я — лучший, — безапелляционно заявил Преданный. — К тому же, шатрандж — это всё-таки не шахматы в привычном вам смысле, а табия пророка — исключительно сложная начальная позиция, требующая досконального знания правил и искушённого в подобных вещах мышления.
— И мы будем решать дипломатический вопрос за шахматной доской? — возмущённо уточнил король.
— А Вы предпочли бы меч или трезубец с сетью?
Джон готов был поклясться, что в глазах этого бессовестного гадёныша блеснуло неподдельное лукавство.
«Да он же специально мне ничего не пояснил! — пришло неожиданное озарение. — Неужели хотел, чтобы я переживал и беспокоился за него? Ему что — это нравится?»
— Это действительно приятно, — чуть слышно шепнул Шерлок. — И забавно. А теперь позвольте преданному слуге исполнить свой долг и отстоять справедливость Ваших интересов, мой король.
Монарх в Джоне потерял дар речи от такой беспрецедентной наглости. Джон в монархе онемел от первого явного проявления собственной воли его подопечного: всё, в чем участвовал Шерлок ранее, было объяснимо стремлением к благополучию своего Господина, но в этот раз действия Преданного имели несколько необычный оттенок — Шерлок оставил Его Величество в неведении, потому что ему самому было приятно чувствовать джонову тревогу! Да, это было наивно и по-детски, но кто сказал, что в своих загнанных, придушенных эмоциях Преданный до сих пор не оставался ребёнком? Его учили не испытывать чувств, выжигать их на корню, но никто не объяснял, что нужно делать, если они вдруг станут разрешёнными и просочатся сквозь треснувший камень запретов.
Поражённый этим неловким проявлением человечности, король занял предназначенное ему почётное место и с некоторым усилием заставил себя сосредоточиться на происходящем в зале.
Египетский посол — необычайно важный и больше обычного надменный — встал рядом с подготовленным «полем для сражения» и произнёс громко и торжественно:
— У великого царя Гаданфара было два сына-близнеца: Азиз и Азим. Когда их отец умер, оба брата пожелали занять его престол, и ни один не хотел уступать другому. И собрали они войска великие и пошли друг на друга войной. И смерть пришла в каждый дом, и возроптала земля, политая кровью и слезами. И когда пришло время последнего решающего боя, между двумя армиями встал великий пророк Мухаммед, посланный Аллахом из садов возвышенных, чтобы прекратить братское кровопролитие. Призвал он наследников царских и передал им волю Творца и Высшего Судьи: решить их спор не кровью и смертью, а мудростью и знанием. Взял пророк в руки свои доску для древней игры шатрандж и расставил на ней фигуры так, что ни один из братьев не имел преимущества, но должен был выиграть, сделав всего девятнадцать ходов. Тот, кто победит брата мудростью своей, сядет на престол, а другой будет служить ему верно, иначе прольётся на голову его гнев Аллаха, и душа его будет проклята, и души детей его и всех потомков до девятнадцатого колена. Играли братья, и Азим одержал победу, и сел на престол отца своего, а Азиз служил ему до конца дней своих, ибо такова была воля Всевышнего. Священное Предание велит нам следовать примеру сиих братьев, когда бывает спор между нами и врагами нашими, и если кто попросит о табии пророка, как свидетельстве Аллаха о справедливости притязаний или чистоте намерений, тому отказать нельзя, и пусть Творец в безграничной мудрости своей поможет победить достойному, а проигравшему пошлёт смирение и награду за терпение его в садах вечности.
С видом исполненного долга посол поклонился и указал игрокам на стоящие у стола скромные кресла:
— Начнём же, во славу Аллаха!
Как и сказал Шерлок, шатрандж действительно отличался от привычных Джону шахмат. С замиранием сердца наблюдая за очередным ходом, Его Величество то вроде бы понимал смысл происходящего на доске, получая подтверждение своим предположениям в виде хмурящихся или, напротив, довольных лиц больше соображающих в этой игре египетского дипломата и его приближённых, то совершенно терялся, когда принимаемые им за удачные или провальные ходы вдруг вызывали у иноверных зрителей совершенно противоположную реакцию.
Соперник Преданного — полный и на удивление светлокожий мужчина средних лет, явно не ожидавший встретить на краю Европы достойного противника, к середине партии стал проявлять все признаки волнения, видимо понимая, что может проиграть слишком многое, и явно этого опасаясь. По физиономии Шерлока Джон не мог прочитать ничего — казалось, его совершенно не волнует исход поединка, и играет он не на глазах у власть имущих, способных в один миг изменить не только жизнь любого человека, но и судьбу целых народов, а в какой-нибудь укромной комнатке с таким же любителем да на горсть орехов. Время от времени он задумывался, поднося к лицу сложенные как для молитвы ладони, слегка касаясь губ кончиками длинных пальцев, а потом неспешно переставлял фигуры, картинно задерживая руку над чёрно-белой доской.