Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других…

Голова его — чистое золото;

глаза его — как голуби при потоках вод;

кудри его волнистые, чёрные, как ворон…

Вплетая пальцы в густые тёмно-шоколадные волны и убирая со лба чуть влажные завитки, король поцеловал заалевшую щеку, затем пылающий висок, попутно слизывая мелкие солёные росинки с едва ощутимым ароматом мускуса.

Голова твоя вся покрыта росою, кудри твои — ночною влагою…

Щёки твои — цветник ароматный, гряды благовонных растений;

Как половинки гранатового яблока — ланиты твои под кудрями твоими.

Совершив сие головокружительное восхождение, Джон устремился в обратном направлении, изо всех сил стараясь не торопиться, двигаясь по своим же следам, пока, позволив себе лишь на минуту задержаться в соблазнительном прибежище яремной впадинки, не опустился на грудь, мраморным сиянием напоминающую покрытую цветущими лилиями долину. Здесь Его Величество наметил более продолжительную остановку. Давно заметив, как чутко отзывается Шерлок на ласки этой части тела — да и сам на личном опыте не раз убеждавшийся в том, что абсолютно бесполезные в остальном бугорки сосков при правильном воздействии способны подарить немало удовольствий их владельцу, держа на грани тончайшего наслаждения без угрозы раньше времени закончить то, что хотелось бы продлить как можно больше — Джон приступил к делу с усердием и азартом истого гурмана, дегустирующего изысканное кушанье, исподволь наблюдая, как меняется выражение лица любовника, как трепещут ресницы, прикрывая затуманенную зелень очей, как жемчужные зубы впиваются в будто налившиеся вишнёвым соком уста – губы его — как алая лента, любезны, как лилии, источающие текучую мирру — сдерживая готовый вырваться вздох, как сжимаются и разжимаются тонкие пальцы, цепляясь за прочную сыромять удерживающих запястья ремней. Следуя скорее этим подсказкам, нежели намёкам притихшей, будто решившей оставить их тет-а-тет с возлюбленным Связи, Джон продолжил обольстительную атаку. И его усилия, подкреплённые отточенным мастерством, были вскоре вознаграждены сторицей.

Шерлок застонал низко и бархатно, и от его голоса, звучащего, как само искушение, Джона пронзила сладостная судорога, заставив оторваться от нежно терзаемых розовых жемчужин и устремиться к источнику сего божественного звука. Выпив стон любимого, как глоток драгоценного напитка — должно быть, у амброзии и нектара вкус шерлоковых губ — изощрённый палач вернулся к прерванным чувственным пыткам, присовкупив к ним истомляющие поглаживания. Рука воина неутомимо и ласково плутала по светло-опаловой коже, задерживаясь то на гибкой талии — и стан твой подобен стройному кипарису — то на подрагивающих мышцах подтянутого пресса — живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; ворох пшеницы, обставленный лилиями — то на широко разведённых бёдрах — округление бёдер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника — в блужданиях своих раз за разом касаясь возбуждённого паха, ухоженностью не уступающего цветочным куртинам в королевском парке.

Быстро разгадав и смиренно приняв предложенные Джоном правила игры, Шерлок прилежно исполнял свою роль, кусая губы и сдерживаясь изо всех сил, дабы позволить Его Величеству считать каждый сорванный с упрямых уст стон своим личным безусловным достижением. Но когда от непрерывных ласк, сменяющих друг друга в умопомрачительном водовороте нескончаемого блаженства, тело принца, казалось, готово было воспламениться, к очередному стону прибавилось просительное и почти жалобное:

— Джон, пожалуйста… — на что Шотландец, хищно улыбнувшись, лишь качнул головой:

— Тшшш, Шерлок… Ты же сам хотел, чтобы я тебя помучил. А каким именно способом — это уж оставь решать мне. Итак, ты просишь пощады, насколько я понял?

Умело брошенный вызов попал в точку — своенравный строптивец мотнул взлохмаченной шевелюрой и, откинувшись на подушки, закрыл глаза, готовя свои бастионы к новому приступу всей королевской рати.

Вновь усмехнувшись этой самоуверенной готовности и с затаённым восторгом предвкушая, что же будет, когда начнётся основной штурм, Джон возобновил атаку, повторяя ртом уже проложенный рукою маршрут. Но как только королевские уста, осчастливив страстно-нежным вниманием живот и бёдра возлюбленного, нацелились на главный предмет своего тщательно продуманного паломничества, бывший Преданный встрепенулся и попытался возразить, по, видимо, всё ещё не искоренившейся до конца привычке полагая себя недостойным оказываемой чести. Перебив возражения проверенным способом — поцелуем, настолько глубоким, что дыхание их успело соединиться, став одним на двоих — Джон почти серьёзно пригрозил воспользоваться замеченным среди подготовленных приспособлений кляпом, если его избранник не прекратит бессмысленные протесты.

— Мне бы не хотелось этого делать, но не могу же я всё время затыкать тебе рот поцелуями, Шерлок, — заявил он с демонстративной рассудительностью и вновь сосредоточил свои внимательные ласки на бёдрах возлюбленного и маняще проступающих сквозь опаловый атлас кожи подвздошных косточках.

Вожделенный приз, твёрдостью подобный вырезанной из мрамора статуэтке, а цветом и налитой сочностью — нераспустившемуся бутону розы, источал горьковатый аромат и притягивал взор затейливым переплетением тонких голубых вен. Расположившись так, чтобы позволить Шерлоку беспрепятственно наблюдать за своими дальнейшими манипуляциями, и находя в этом дополнительное очарование предстоящей мистерии, Джон для начала осторожно приподнял плотно прильнувший к животу пурпурно-розовый стебель, наслаждаясь его элегантными пропорциями и бархатной поверхностью. Перламутровая капля, подобная утренней росинке, матово поблёскивала на обнажившемся вишнёвом глянце, и Шотландец слизнул её, смакуя непривычный вкус. Шерлок шумно вздохнул, явно намереваясь как-то прокомментировать происходящее, но, памятуя о монаршем предупреждении и, должно быть, не решаясь проверить его нешуточность, лишь плотнее сжал губы, словно собираясь не сдаваться до последнего. Однако намерения Ватсона были слишком серьёзными, а желание добиться своего — почти безграничным, да и опыт, полученный от изобретательного и всегда стремящегося доставить как можно больше удовольствия любовника, представлял собой прекрасное руководство к действию. Не медля более ни секунды Джон принялся обхаживать подрагивающее в его руке сокровище, согревая поцелуями и лаская дыханием, не щадя ни языка, ни горла, превратив собственный рот в орудие утончённого возбуждения и изысканной неги, источник умопомрачительного наслаждения.

Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени её люблю я сидеть, и плоды её сладки для гортани моей.

В том, что старания Его Величества достигают намеченной цели, убедиться было не трудно: и до этого вконец распалённый добровольный пленник, точно позабыв и об отведённой ему роли, и о принципе никогда не просить пощады, вскоре забился в удерживающих его путах, словно птица в силках, выгибаясь в неистовом желании ответить на осыпающие пылающую плоть ласки и оглашая опочивальню всё учащающимися упоительными стонами. И когда Джон, свободной рукой массирующий основание любовного орудия избранника в такт со скользящими движениями собственных губ, бережно проник влажными от слюны пальцами во внутрь изнемогающего от вожделения тела, отыскивая там заветное местечко и мягко, в ритм пульса, надавливая на сию поистине магическую точку, его восхитительный возлюбленный сдался окончательно, выстонав сквозь искусанные уста страстно и умоляюще:

— Джоооон!..

Чувствуя себя безоговорочным победителем, достойно вышедшим из этого поединка с самим собой, и не имея больше сил сопротивляться ни искушающей мольбе своего прекрасного Ангела, ни собственной телесной жажде, Ватсон в мгновение ока расправился с мешающими ремнями, почти виновато сцеловывая с изящных запястий оставленные грубой сыромятью следы и с радостным удовлетворением отмечая, что развязывание пут доставляет ему несравнимо большее наслаждение, нежели завязывание.