Дежуривший у дверей апартаментов капитан Лестрейд встретил появление государя со смесью озабоченности и облегчения, пробивающихся даже сквозь сдержанность свойственного командиру лейб-гвардии неизменного почтения. Не смея напрямую осведомиться у сюзерена ни о его собственном здравии, ни о состоянии его избранника, Грегори, тем не менее, выражал физиономией такую тревожную заинтересованность, что Шотландец просто не смог не удовлетворить дружеского любопытства старинного товарища, а заодно и прояснить кое-какие моменты, теперь, ввиду несколько отступившего кризиса, вернувшие себе в глазах Его Величества заслуживающую внимания важность.

Несколькими словами, не вдаваясь в особые подробности, Ватсон унял беспокойство капитана, а затем приступил к расспросам, должным пролить свет на интересующие его самого предметы.

— Грег, почему ты и твои люди оставили пост? — понимая, что для подобного должна была возникнуть безусловно весомая причина, и не желая, чтобы произнесённое им звучало, как обвинение, Джон продолжил, понизив голос: — Когда этот негодяй вошёл, держа под прицелом Её Величество, я решил, что ты уже мёртв…

— Простите, мой король, — несмотря на проявленную монархом участливость командир стражи не мог не чувствовать себя повинным в допущенной оплошности. — Я обязан был предусмотреть, должен был догадаться, что что-то не так, но… Она появилась слишком внезапно.

— Королева? — сердце Шотландца дрогнуло, переживая горечь недавней утраты. Какой бы сомнительной в разыгравшейся трагедии ни казалась ему роль Мэри, погибшая всё же была его супругой и матерью осиротевшего наследника.

Грег покачал головой, отрицая предположение государя:

— Нет. Одна из её служанок. Брела по коридору, бледная как смерть, бормоча, что королева пропала. Я с частью охраны поспешил к покоям Её Величества, но там всё было спокойно. На первый взгляд. Мне доложили, что государыня отправилась прогуляться в оранжерею. Разумеется, в сопровождении стражников. Однако в оранжерее королевы тоже не оказалось, зато мы обнаружили её охранников — мёртвыми, всех до одного. Мы потеряли время… Этот дьявол!.. Не понимаю, как он смог отвлечь оставленных мной гвардейцев… Клянусь, сир! Это были отлично подготовленные ребята.

— У него была Мэри, — тяжело вздохнув, напомнил Ватсон.

— Да, конечно… — Лестрейд покаянно понурился. — Но всё же: справиться с дюжиной наших лучших воинов, при этом ещё и удерживая заложницу?.. Что-то здесь не так, сир! Княжеский Преданный не мог обойтись без помощников. Боюсь, в наших стенах есть предатели, государь.

— Вполне возможно, Грег, — хмуро согласился Шотландец. — Я и сам не могу избавиться от этой мысли. Их необходимо найти, капитан. Всех, кто хоть как-то к этому причастен. И начать, полагаю, нужно как раз с окружения королевы. Но — осторожно и без лишнего шума. Я не хочу, чтобы на Её Величество упала даже тень подозрения… Головой отвечаешь. И за распространение ненужных слухов — тоже. Ты меня понял?

Командир охраны, намеревающийся было что-то возразить, сдержался и коротко кивнул:

— Понял, сир. Не беспокойтесь, я сделаю всё, как надо.

Ни на секунду не усомнившись в том, что капитан Лестрейд выполнит данное обещание со скрупулёзной точностью, и узнав у него, какие из многочисленных дворцовых покоев миссис Хадсон посчитала достойными стать обителью маленького принца, Его Величество направился к сыну, по пути печально размышляя о ещё одном лежащем на нём прискорбном долге: позаботившемуся о чести королевы овдовевшему супругу предстояло позаботиться и о её бренном теле, отдав ему последние надлежащие почести.

Но сперва он увидит малыша!

Марта Хадсон, успевшая обзавестись целым штатом нянек, кружащих возле новорожденного Ватсона с поистине материнскими заботой и вниманием, приветствовала короля в присущей только ей навязчиво-восторженной, однако не лишённой трогательности манере:

— О, Ваше Величество! Я так рада, так рада, что Вы нашли время посетить сына! — щебетала она, чуть не пританцовывая вокруг Джона. — Это значит, что Шерлоку уже лучше, ведь так? Я уверена, что так! Он невероятно сильный юноша. Тем более, что Вы не покидали его ни на минуту… Бедный мальчик! Ах, сир! Такое счастье, что ему удалось спасти нашего дорогого принца. Бедная королева! Мне так жаль, так жаль!

Мягко поблагодарив кормилицу и за сочувствие, и за взятую над наследником опеку, Шотландец всё же был вынужден несколько утихомирить чрезмерную болтливость пожилой дамы, высказав желание побыть с сыном наедине. Миссис Хадсон, ничуть не обиженная таким поворотом, охотно и относительно кратко ответила на последовавшие за этим вопросы о здоровье новорождённого, а потом, предупредив, что в случае необходимости она будет рядом, удалилась из опочивальни в смежную комнату, с безапелляционностью вожака стаи уводя за собой подначальных ей дам.

Оставшись в одиночестве Джон присел на стул, предусмотрительно придвинутый к колыбельке, убранство которой — богатое, с вышитыми по голубому шёлку королевскими гербами — явственно указывало на то, что лежащий в ней ребёнок, несомненно, принадлежит к одному из славных и древних правящих родов. Так оно, собственно, и было. Вглядываясь в нежное личико, окружённое рюшами и кружавчиками, Его Величество с каким-то благоговейным удивлением вновь отметил необыкновенную схожесть малыша с его отцом. Это обстоятельство делало новорождённого мальчика ещё более дорогим сердцу шотландского монарха — если подобное было вообще возможным. Чистая, ничем незамутнённая, истинно неземная любовь переполнила Ватсона, изливаясь на спящее дитя потребностью немедленно выразить сию всепоглощающую ласку. Джон не представлял, что может испытывать нечто подобное к кому-то ещё, кроме своего удивительного возлюбленного, но маленький ангел, безмятежно посапывающий в кроватке, пышностью напоминающей бутон едва распустившейся розы, завладел чувствами Шотландца, нисколько при этом не соперничая с мужчиной, подарившим ему жизнь, а напротив — дополняя и усиливая то прекрасное и светлое, что родилось в душе Джона вместе с появлением Шерлока и с тех пор только росло и расцветало, превращаясь в источник ни с чем не сравнимого счастья и полноты. И теперь эта полнота ощущалась абсолютной и идеальной.

Не имея особого опыта общения с настолько маленькими детьми, но инстинктивно чувствуя безопасность и правильность своих действий, Ватсон протянул руку и погладил выбившийся из-под чепчика невесомый локон, а затем бережно дотронулся пальцем до крохотной, сжатой в кулачок ладошки, подложенной под покрытую персиковым пушком щёчку. Малыш, не просыпаясь, слегка потянулся, причмокнув пухлыми губёнками, и ухватился за королевский палец с такой уверенной цепкостью, что у Джона не достало смелости отобрать у маленького захватчика свою непосредственную собственность.

Попав таким образом в самый приятный из возможных плен, Шотландец смиренно облокотился о край колыбели и, постепенно растворяясь в охватившем его умиротворении, сам не заметил, как смежил веки — усталость, наконец, взяла своё, воспользовавшись расслабленным состоянием монарха. Впрочем, заслышав чужие шаги — лёгкие, однако уверенные и чёткие — Ватсон тут же очнулся от благостной дремоты и повернул голову в сторону приближающегося визитёра.

Окна опочивальни были занавешены, но даже в наполняющем комнату полумраке Джон не смог не узнать долговязую фигуру Короля-Императора. Немного смущённый тем, что верховный правитель застал его в столь интимной ситуации, приличествующей более сентиментальной даме, чем мужественному воину и государю, Шотландец замер, не зная, как ему подобающе поприветствовать знатного посетителя, при этом не потревожив покой малыша. Но сир Майкрофт, в очередной раз проявляя такт и благородство истинного аристократа, жестом предложил Ватсону не покидать облюбованное место, а сам, отыскав среди многочисленной мебели подходящий стул, переставил его так, чтобы их с королём негромкий разговор не мог помешать здоровому сну наследника. Устроившись подобным, совершенно демократичным образом, Холмс-старший обратился к Джону в своей обычной сдержанно-вежливой манере: