Около сотни лет назад один из предков Джона подарил этот остров необычайно талантливому, но, скорее всего, безумному доктору в благодарность за спасение жизни наследника и королевы — его обожаемой жены. В документах, хранящихся в государственных архивах, было указано имя лекаря — Виктор Франкенштейн. Легенда же гласила, что королеве, слишком тяжело переносящей беременность, придворные медики, так же, как и их приглашённые из-за границы коллеги, пророчили смерть родами. О здоровье наследника говорить вообще остерегались, поскольку правитель Шотландии, будучи уже в достаточно зрелых летах и не имея, кому передать престол, и слушать не хотел о том, что ребёнок может не выжить.

Вот тогда-то и появился странный доктор, который пообещал спасти и мать, и дитя. Король, готовый ухватиться за малейшую, самую призрачную надежду, поклялся выполнить любое желание господина Франкенштейна, если тот действительно выполнит обещанное.

Доктор не обманул — и королева, и наследник действительно выжили, хотя было ли это божественным чудом или заслугой гениального лекаря — никто не мог сказать наверняка. Тем не менее, шотландский король выполнил свою клятву и предложил Виктору самому выбрать себе награду. Тот, не задумываясь, потребовал в своё полное распоряжение уединённый земельный надел, где он бы мог делать всё, что захочет, никому не подчиняясь и ни перед кем не отчитываясь, а также крупную сумму денег на обустройство лаборатории, в которой лекарь собирался проводить свои удивительные эксперименты, пытаясь открыть то ли философский камень, то ли эликсир бессмертия.

Получив всё желаемое, доктор Франкенштейн на многие годы исчез из мирской жизни, сделавшись совершенным затворником, и связь с миром поддерживал исключительно через нескольких слуг, один из которых, как-то изрядно набравшись в придорожном кабачке, поведал жуткую историю, будто бы его хозяин в своей лаборатории режет мертвецов и пытается собрать из частей трупов нового человека, вдохнув в него жизнь посредством хитроумных приспособлений. Конечно, в пьяную болтовню никто особо не поверил, но слухи поползли, подобно огню по сухой траве. Говорили, что доктор ужасно разгневался, узнав о чрезмерной болтливости своего слуги, посчитал это предательством и решил отныне посвятить всё своё искусство и знания одному — воспитанию идеальных слуг, которые были бы преданны своим хозяевам и телом, и душой, и которым можно было б доверять всецело и безоговорочно. Потратив годы на опыты и поиск совершенных способов воспитания, доктор Франкенштейн добился-таки великолепных результатов на этом поприще и даже открыл Школу Идеальных Слуг, предлагая всем желающим приобрести в собственность безупречно преданное существо. Какими именно методами и средствами лекарю удавалось добиться подобного результата — ни он, ни его помощники никогда и никому не открывали, но клиентов у Школы оказалось достаточно, и дело доктора стало вполне себе процветающим и прибыльным.

По всей Европе и даже за её пределами шныряли вербовщики, скупающие младенцев-мальчиков — не моложе одного года и не старше трёх — для того, чтобы в стенах Школы превратить их в идеальных слуг, называемых не иначе, как Преданными. Бедные семьи с удовольствием отдавали «лишних» детей, обольщённые хорошей платой и обещанием, что у их мальчиков будет прекрасное воспитание и счастливая сытая жизнь в дальнейшем. Вербовщики часто не гнушались скупать «живой материал» и у пиратов, чьей добычей порой становились родители с младенцами, и даже у похитителей детей, продававших свой товар цыганам, нищим и тем, кто зарабатывал на жизнь, превращая беспомощных малышей в жутких уродцев, вошедших одно время в моду при многих европейских дворах — как редкие китайские собачки или восточные ковры.

Стоило признать, по сравнению с подобными вариантами, когда-то попасть в Школу для таких детей, возможно, действительно было счастьем, но сейчас…

Джон с детства слышал различные истории и слухи о необычной Школе. Ею даже пугали малышей: «Если уйдёшь далеко от дома, тебя украдут вербовщики!» — говорили матери и няни непослушным сорванцам. И хотя это было ложью — вербовщики школы никогда сами не нарушали закон, похищая детей — тем не менее, нынешнего шотландского короля ужасно коробил сам факт существования этого заведения в пределах границ его родины. К его великому сожалению, никаких правовых возможностей закрыть Школу или запретить её деятельность он не имел — Мастеров-преподавателей, заменивших давно почившего отца-основателя, надёжно защищала дарственная, подписанная венценосным предком Джона и скреплённая печатью Дома Ватсонов. Но и просто смириться с этим рассадником рабства у себя под носом шотландский монарх тоже не мог.

Из размышлений его выдернуло вежливое покашливание мажордома:

— Ужин готов, Ваше Величество! Ваш гость ждёт в столовой.

Какими бы ни были чувства Джона, в этот вечер он решил быть просто гостеприимным хозяином — и только. Поэтому, отогнав все лишние мысли и стерев с лица недовольную гримасу, король вышел к гостю и пригласил его к столу, традиционно заняв место во главе. Чести ужинать с Его Величеством, по уже сложившейся традиции, удостоился так же и капитан Лестрейд, время от времени бросающий на пожилого торговца подозрительно-изучающие взгляды.

— Ну-с, так расскажите нам что-нибудь об этой… Школе, — промокнув губы салфеткой, наконец нарушил неприятное молчание Джон.

— Я думал, Вам и так всё известно, Ваше Величество, — тихо ответил старик, отпивая несколько глотков вина из высокого стакана.

— Не скромничайте, — король улыбнулся, но синие глаза оставались совершенно серьёзными, даже строгими. — Ваши мастера-преподаватели прекрасно умеют ограничивать доступ к информации. Я уже не говорю о тех вещах, которые по всей видимости являются абсолютно секретными с точки зрения Школы. Всё, что мне известно — это в основном слухи, и та немногая правда, которую вы находите необходимым сообщить о себе окружающему миру.

— Я тронут Вашим гостеприимством, сир, но вынужден сказать, что секреты Школы должны остаться секретами. Я не просто не должен, я не могу их раскрыть непосвященному вне зависимости от его статуса и возможности сделать со мной все, что угодно, чего, я надеюсь, уповая на Вашу, сир, репутацию, все же не произойдёт, — торговец говорил со спокойствием человека, много прожившего и поэтому мало чего боящегося. — На данный момент Вы знаете то, что должны знать, а большего… Вот если бы Ваше Величество пожелали стать нашим клиентом…

— Что? Вы смеете МНЕ это предлагать? — гневно сверкнул глазами Джон, слегка опешив.

— Я только говорю, что у постоянных клиентов есть больший доступ к информации, сир, — пожал плечами ничуть не смущенный старик.

Его Величество отложил в сторону приборы и, упершись локтями в столешницу, скрестил пальцы под подбородком. Как бы то ни было, Джон вынужден был признать, что несмотря на довольно дерзкие слова торговца, его свободная и открытая манера держаться импонировала. И что говорить, Ватсон достаточно высоко ценил в людях подобные качества, чтобы сейчас это позволило держать себя в руках, спокойно проясняя свою позицию:

— Такая цена информации слишком высока. Свобода человека для меня превыше всего, а то, чем занимается ваша Школа… В наше время это по меньшей мере безнравственно.

— Вы считаете преданность безнравственной? — Альберто Ромус хитро сощурил один глаз.

— Это всего лишь благовидное название для неблаговидного явления.

— И какое неблаговидное явление, осмелюсь спросить, Вы имеете в виду, Ваше Величество? — с искренним интересом воззрился на короля торговец.

— Рабство, разумеется! Или у вас есть на этот счёт иное мнение? — разговор принимал всё более любопытное развитие в глазах шотландского монарха, к раздражению и возмущению которого стал примешиваться азарт спора с интересным оппонентом. Гостя же, казалось, ничто не могло выбить из однажды обретённой колеи:

— С Вашего позволения, есть! Рабство — это не более, чем термин, сир. Все мы в нашем мире чьи-то рабы: господ, королей, Бога, своих собственных идей. И при этом все мы страдаем — от собственной униженности, от нереализованности, от невозможности воплотить в жизнь мечты и получить желаемое. А наши воспитанники лишены подобных слабостей — мы избавляем их от собственных желаний и эгоистических амбиций, даря взамен радость абсолютного подчинения. Мы делаем этих юношей счастливыми, а их хозяевам даём возможность иметь рядом существо, преданность которого возведена в абсолют.