Сейчас могу. Я умею отказываться гораздо лучше, чем соглашаться. Ампутировать всегда проще, чем пришивать оторванное.
— Не хочу об этом говорить.
— Лучше спой, — кивает Джон.
Еще один его плюс — он не настаивает. Или это его способ заботиться. Робб может загонять насмерть на тренировках, уморить своими «еще, еще, еще, три подхода, нет, еще не устала, я сам знаю, когда ты устанешь», хотя по правде никогда не перегибает планку слишком сильно. Теон непредсказуем. Его «да» может быть чем угодно от «да» до «нет» через «может быть» и «не расслышал». Джон — третий угол треугольника. Он как Робб, но у него гипертрофированная жалость. Потому он вроде просит спеть шесть раз, чтобы он поймал ритм, но на третьем бросает. И так до конца и не ясно, это оттого, что ритм найден, или оттого, что он пожалел меня. Жалость разрушает, но наверняка за руку я его не ловила. Назову гибкостью пока, это воодушевляющее определение.
Уходя уходи
Улетаешь — улетай
Через небо протяни
Мне тропинку в рай
Последнее время они играли все подряд. Джона прорвало, он раз за разом подбирал какие-то песни, а может, вспоминал их. Был еще вариант, что у него феноменальная память, но вряд ли…
Спи, шелестит листва
За окном поет пыльный
ветер в водосточных трубах
Спи вечным сном
Целуй меня в губы,
Целуй меня
В губы
От песен Чичериной ей ощутимо становилось легче. Словно проорала свое горе в окно. Пожалуй, Бри уже не держалась за музыку, как за костыль, а могла подбирать что-то более веселое, помогающее вынырнуть из омута бессонницы в жизнь назад. В конце-концов, весна должна была случиться совсем скоро — каких-то месяц-полтора…
***
Две чашки с чаем дымились между их коленями. Удивительная ширина подоконников Винтерфелла позволяла сидеть на них решительно всем, и еще оставалось место для цветочков, нежно любимых Кейтлин Старк. Этот конкретный подоконник был одним из самых широких и глубоких, поскольку в подвале толщина стен была больше. Бри потянулась к своей чашке, едва разминувшись с рукой Джона. Ее чай был еще слишком горячим, и она вернула чашку на место. Джон отхлебнул из своей.
— Как ты можешь пить такой горячий чай? — удивилась она. — Он же просто обжигающий? Я бы уже без языка осталась.
— Не знаю, — пожал плечами Джон, — как-то пью. Не ты первая удивляешься. Мне нравится пить чай горячим. Кстати, ты всерьез считаешь, что нужно создавать группу?
— Тебе — да, мне… — она задумалась, и пропустила тот момент, когда Джон взял ее за руку.
— Мне кажется, — начал он осторожно, — что если делать группу, то вдвоем. Мне нравится с тобой играть.
— Ну да, мне тоже, — ответила Бриенна с улыбкой, — с тобой петь здорово. Ты хорошо играешь.
— У тебя красивый голос, — продолжил Джон, — тембр красивый и диапазон, а еще ты умеешь чувствовать музыку.
— Это ты про что?
Джон не отпуская ее руки начал отхлопывать ритм другой рукой по бедру, спустя пару десятков хлопков Бри поймала себя на том, что кивает в такт. Джон улыбнулся снова.
— Я думала, это называется «есть чувство ритма», — ответила Бри.
— И это тоже, — медленно пояснил Джон. — Ты чувствуешь музыку и хорошо поешь. У тебя выходит красиво.
— Я не думала про свой голос, — честно ответила Бри, отворачиваясь в сторону стекла. Ее немного смущал этот разговор и начинало беспокоить то, что ее рука так и лежала в ладони Джона. — Я как-то иначе представляла красивый женский голос. Высокий, знаешь, переливчатый, чтобы не просто верхние нотки доставать, а чтобы он звенел, как… ну, как соловьиная трель. Слышал когда-нибудь, как поет соловей?
Джон посмотрел на нее так странно, словно она сказала ерунду. Может, я перепутала соловья с каким-нибудь зимородком? Вечно путаю пернатых…
— Бри, я не слышал, как поет соловей. Или не знал, что это соловей, когда слышал его, — пояснил Джон. — Зато я слышал тебя много раз. У тебя красивый голос. И мне нравится его слушать. Ты поешь красиво, и ты становишься такая…
Дыхание перехватило. Нет, пожалуйста, я и так комплименты плохо переношу…
— Ты другая, когда поешь. Знаешь, — Джон посмотрел ей в глаза, — ты становишься красивой, когда поешь.
Бриенна почувствовала как краснеет.
— Черт! — ругнулся Джон, — я не это хотел сказать. Ты не так поняла, Бри. Короче, ты становишься красивее, словно изнутри светишься, Ох. Ну…
Он пару раз махнул свободной рукой, словно искал какое-то самое нужное слово, а оно ускользало. Ладонь, что держала руку девушки, Джон наоборот сжал сильнее, словно она собиралась ее вот-вот выдернуть. А потом резко, без предупреждения наклонился к Бри и поцеловал, словно это было последним аргументом.
От неожиданности она приоткрыла разом и губы, и глаза, а вот отодвигаться было некуда — за спиной была стена. Что бы сделала Арья в такой ситуации, они обсуждали не единожды. Конечно, расслабиться и наслаждаться. Заодно и целоваться научусь, хихикала подруга. Бри не знала, можно ли считать ее опыт поцелуев достаточным, чтобы твердо заявлять, что умеет. Пока было ясно только, что, как и всегда, она пропустила всю подводящую к поцелую часть, и теперь надо было что-то делать.
Губы Джона ощущались так странно на ее губах. Касание было приятным, теплым и неестественным. Непривычно, словно все должно было происходить как-то иначе. Она еще чуть приоткрыла рот и ненароком ответила на поцелуй, который немедленно углубился. Может быть, Арья права?
Бри чуть наклонила голову, стараясь включиться в поцелуй, поймав некую слаженность в движениях. Кажется, ей начинало нравится. Девушка прикрыла глаза, и под веками немедленно всплыло другое лицо. Серые глаза сменились лукавыми зелеными, темные волосы светлыми. Тело среагировало раньше мозга, шок был слишком силен, потому сначала она замешкалась, вовлекаясь сильнее, и только затем решительно оторвалась.
— Прости, — пробормотала она, глядя в пол.
— Что-то не так? — уточнил Джон нервно.
— Н-нет, все нормально, просто я… — Бри давила из себя слова по капле, — н-не могу.
Смотреть на Джона было страшно и стыдно. Еще страшно хотелось сбежать или хотя бы забрать свою руку из его. Она чувствовала себя разом и бракованной, и виноватой.
— А, ну понятно, — вдруг зло бросил Джон, — дело в Джейме.
Имя хлестнуло словно плеть. Она посмотрела на Джона. Кивнула на грани истерики. Слезы наполняли глаза, готовясь сорваться мучительно серебряными водопадами на щеки.
— Я так и знал, — продолжил он.
— Прости, Джон, — выговорила Бри с трудом.
— Все дело в том, что он Ланнистер, — выплюнул он так, словно все беды этого мира были связаны со львами, — а я даже не Старк. Я бастард, а тебе кого повыше подавай, так?
Бри вырвала руку, зажимая себе рот, соскочила с подоконника и не разбирая дороги умчалась, чудом попав в дверной проем. Она почти ослепла от слез. Никого не было в коридорах, никто не слышал ее сдавленных рыданий, перешедших в полноценную истерику внутри комнаты.
Почему он так обо мне думает? Разве я когда-нибудь сомневалась в нем? Разве для меня кода-нибудь было важно, что он бастард? Но все эти вопросы меркли перед главным — когда призрак Джейме оставит меня в покое? Когда память разожмет свои окровавленные когти?
Утро не принесло облечения. Она проплакала пол ночи и проспала остаток, вскакивая с криком. Ей снилась шайка странных оборванных людей, размокшая от дождей грязь и могучий вяз. На ветке висел в петле Джон, а связанный Джейме лежал без сознания под тем же деревом. Она должна была взять меч и убить Джейме, чтобы спасти Джона. Или выбрать петлю, что туго затягивала ее шею, и тогда Джейме остался бы в живых. Она не стала выбирать, и они умерли все. Джон же перед смертью успел сказать ей: «Это потому, что я не Ланнистер».
Теперь она сидела перед зеркалом и думала. Если вскрыть вены — им всем станет легче? Они все оставят меня в покое?
