Он давно открыл, что это никого не интересует. Люди невнимательны к мелочам. Особенно невнимательны мужчины. Он же, вопреки этому факту, слишком на них сосредоточен. Человек для него может состоять из формы ногтей, носогубной складки и манеры держать чашку. Главное, чтобы он об этом не узнал…легко.

Как убедить девушку, что действительно ею интересуешься? Нет ничего проще. Расскажи о ней наедине то, что она сама о себе не знает. Или мелкие привычки, которых немного стесняется. Подчеркни, что находишь их очаровательными. Это, кстати, правда. Я коллекционирую их взгляды, манеру отбрасывать локон со лба или морщить нос, привычку закатывать рукава или пробовать воду непременно большим пальцем левой ноги, прежде чем ухнуть в водоем. Эффект бывает разным и многое открывает в самом человеке. Кто-то стесняется себя, кто-то весь состоит из эпатажа, кто-то не знает себя и игнорирует свои привычки… Но всегда человек начинает доверять тебе, думая, что ты это все отмечаешь за ним исключительно из-за сильных эмоций. Ошибочное утверждение.

Я патологически любопытен и не могу не отмечать детали. И я знаю чертовски хорошо, что свою слабость надо делать силой единственным возможным способом.

Впрочем, Робб обо мне это знает. Он заметил сам, а Теон не стал отрицать. Иногда важно, чтобы хоть кто-то знал, что у тебя внутри. Это был равный обмен, убеждал себя Теон позже. Я тоже знаю о нем одну вещь, которой он ни за что не поделится добровольно.

И уже не искалечит

Смех лощенных дураков

Ведь запрыгнул ей на плечи

Мокрый ангел с облаков

А движения…

Джендри с блаженной гримасой на лице осторожно тронул барабан палочками. И пошел, пошел, пошел. У него совершенно потрясающая улыбка, когда он счастлив — широкая, с едва поднятыми уголками губ по сторонам. И паучки вокруг глаз. Джендри достались слишком пушистые ресницы, вероятно, от матери. Короткие, но при этом такие густые… Если бы их совместить с глазами Робба — смесь получилась бы гремучая, убивающая девушек наповал. Впрочем, оба справляются с этой задачей по отдельности. И не пользуются этим из совсем разных соображений. Несправедливо.

Теон трогает Робба за плечо, тот внезапно вздрагивает, и парень, пользуясь случаем, пытается вплести в песню свой вокал. Робб против, и придушенным хрипом кончается попытка пения. Вот сейчас вообще непонятно, за что… Из-за двери потянуло холодом.

— Робб, — шепотом спросила Санса в затылок брату, остановившись в раскрытой двери, — пропусти меня, пожалуйста.

Песня кончилась очень вовремя. Бриенна подняла глаза на зал, стушевалась, Санса рванула к ней, Робб к Джону, а Теон, сместившись от проема совсем чуть-чуть, наблюдал за этим человеческим балаганом. Чуть позже он сменил свое место в дверях на подлокотник дивана в самом углу из-за прекрасного обзора и возможности отдышаться. Для ровного счета не хватает только мелких и Джейни, подумал он.

***

Идея зажать ему рот рукой была крайне глупой. Порыв, исполненный слишком сильно. Глаза Теона полыхнули, когда он это сделал, словно предостерегая. Он чувствовал под пальцами губы парня и легкое дыхание, и руку оторвать уже не мог. Должно было случиться что-то еще, чтобы разорвать его захват.

— Роберт, ты не мог бы пропустить меня в комнату.

Санса.

Он разжал захват, отпуская жертву. Чувство потери — вот что он ощущал. Не должен я его отпускать. Ну почему все вот так по-диагонали? Почему я не могу влюбиться в хорошенькую девушку, и ждать ее прикосновений, и держать руки на ее талии…

Все мои флэшбэки завязаны на касания, пронеслось у него в голове.

***

— Я просил двойной блок, а не два одинарных! — кричит он, и прежде чем успевает сообразить, кладет руки на пояс Теона, физически поясняя, толкая к Бриенне вбок, почти роняя. Искры под ладонями. Я не должен никогда просто так его касаться.

И эта чертова прорва похоти в его глазах, мгновенно сменяющаяся сочувствием и уже оттуда лукавством. Либо я брежу, что представляется самым реальным.

— А кричишь чего? — и только стук сердца, выкрашивающего грудную клетку изнутри. Бум-бум-бум. Почему ты не скидываешь мои руки? Почему ты мне это позволяешь? Неужели не ясно, что это начало конца. Пусть не знает никто, но ты тысячу раз слышал мои просьбы. Стоило ли открываться вообще, если от этого никакого проку. Лишь ощущение, что в твоем парашюте вдруг образовалась дыра, и он вот-вот схлопнется, и не останется никакой защиты между тобой и небом. Только свистящая пустота, засасывающая со страшной скоростью, словно воронка водоворота. Его глаза втягивают меня и подчиняют. Я должен бороться.

И я снимаю руки с его пояса. И отвечаю резко, и он вспыхивает, и дело кончается дракой. В этом есть некая правильность. Почти ритуал. Словно он дает мне выплеснуть всю энергию легально. Кто кого берет на жалость?

***

Отпустил и пошел к Джону без всякого смысла, просто так.

— Хорошо играл, — приветствовал его, когда Джон поднял голову. Мутный взгляд, словно только что проснулся. Не нравится мне это. Надо что-то делать.

— Не сказал бы, — наконец отвечает Джон, — ты слышал, я два раза сыграл последний куплет, сбился, Бри, правда, вроде не заметила.

— Заметила, почему, — вклинивается Бриенна, — ничего страшного.

Она не видит выражение лица Джона в этот момент, зато его вижу я. Он прикрывает глаза, жмурясь, как кот, который греется на крылечке. Как там? «Помочь не поможет, но блажь с лица снимет.» Беда с этим Джоном. Давай, давай переключайся, делай что-нибудь, помогай, спасай, лечи, только не позволяй себе раз за разом вылетать в окна воспоминаний. Это какое-то неведомое гибельное лесное болото… Один неосторожный шаг — и только пузырьки по поверхности хлюп-хлюп…

— Теперь, когда у вас есть ударник, — замечает в потолок Арья, — сыграйте что-нибудь погромче, а?

Теон сидит на краю дивана, сверху вниз глядит на ее лицо с ухмылкой, пытается дотянуться до голой пятки и пощекотать. Почти получает в лицо коленом. Хорошая реакция. Арья переворачивается и пытаясь уместиться между Сансой и Теоном, задевает обоих, злится и устраивается на краю почти вжавшись в бедро Теона коленями.

Я прислоняюсь к стене, скрещивая руки на груди. Я спокоен или хочу это показать.

***

— Надо поговорить, — замечает Робб за ужином. Я киваю, и мы медленно бредем в сторону спортзала так, словно нам туда дозарезу надо, и никому до нас нет дела. Разве что Джейни, она ждет меня как всегда в своей комнате. Интересно, я успею вернуться до того, как она разденется?

— С Джоном нехорошо, надо что-то предпринять, — продолжает Робб в пустоту перед собой.

— Зачем это надо, лучше объясни? — злюсь я, — последнее время мы говорим либо про Бриенну, либо про Джона. Достало.

— Значит, пришло время поговорить про обоих сразу, — дожимает Робб. — Мне не нравится то, что происходит.

— А что происходит? Из нас двоих наблюдатель — это я, — парирую я, — и ничего подозрительного не наблюдаю, поверь. У Джона не растет хвост, не открывается третий глаз, а Бриенна пока еще не стала парнем окончательно, хотя внешний вид обманчив…

— Ты сейчас специально, да? — останавливается резко, сжимая кулаки, — Выводишь меня, оскорбляя других? И уводишь разговор от темы, черт!

— Нет темы никакой, Робб, твержу как дятел. Клюв, блин, болит. Скоро сотряс будет, — хмыкаю я. — Есть только твои фантазии. Они же придурь. Ты даже обозначить не можешь, что происходит, главный защитник всех обездоленных — брошенных девушек, бастардов, калек…

Робб, видать, терпел достаточно. Сейчас в полутемном коридоре нас только двое, и потому он смыкает руки на вороте моей рубашки, вжимая в стену.

— Есть тема, — хрипит Робб в лицо, — Джон тянется к Бриенне, там что-то происходит, и мы должны вмешаться. Именно вместе, Теон. И я не позволю тебе оскорблять Бриенну или Джона. Не ради них. Ради тебя. Ты закрылся панцирем из сарказма, ощетинился, как морской еж. И тебе тесно там внутри, ты сам задыхаешься от собственного яда, теряешь себя, травишь. Я не позволю тебе загнуться от собственной глупости, Теон, ты заслуживаешь лучшего. Перестань вести себя, как последний дурак…