Аллен захихикал.

— Очень в тему ты это сказал… И да, бить буду сильно, — мгновенно становясь серьёзным и оборачиваясь, произнёс он. — Тебе вообще надо отвыкать от сигарет. Когда уничтожите мир, откуда будешь их брать?

Тикки слегка нахмурился, внимательно всматриваясь в лицо Аллена, словно думал над чем-то чрезвычайно важным, а затем кивнул.

— Ты совершенно прав, нужно уже сейчас начинать делать запасы. Действительно, как я сам об этом не додумался… Какой ты молодец, Аллен!

— Тикки! — Раздраженно пробурчал Аллен, толкая его плечом и наконец-то выворачиваясь из объятий Ноя, — я серьёзно между прочим говорил!

— А чем тебе не нравятся сигареты? Нормально же вроде реагировал, а потом отбирать начал?

— Сначала они меня не раздражали, — очень просто ответил Аллен, — а потом я стал искать в моём пребывании здесь хоть какие-то минусы. Чёрт! Голова болеть начинает.

— С этим ничего не поделаешь, — пожал плечами Тикки, — хотя что-то мне это до боли напоминает.

— Знать не хочу, что именно, — ответил Аллен, начиная кружить вокруг стола в поисках чего-нибудь съедобного и не острого, — ты мне всё рассказал о планах Графа? Или опять о чём-нибудь умолчишь?

— Вроде всё — скрепляя пальцы в замок и продолжая наблюдать за юношей, произнёс Тикки. — хотя о чём-то могу не помнить.

— А что там с Апокрифом и Сердцем? И, кстати, раз в меня так вросла Чистая Сила, то разве меня не убьёт вместе с ней?

— Нет, и почему ты опять меня об этом спрашиваешь? Ты не так уж мало времени проводишь с Одарённостью и Мудростью! Почему не спрашиваешь в это время?

— Потому что в последнее время с моей Чистой Силой стала твориться совсем уж полная хрень и меня с ней больше не тестируют и не пытаются заставить её подчиняться! Им, вроде как, нужна причина, а та причина засела в моей памяти, которая никак не вспоминается!

— Хорошо, но почему ты раньше этим не заинтересовался? Я не понимаю..

— Да потому что я был просто рад, что мне оставят Чистую Силу, потом начал её бояться и почти захотел избавиться, и только сейчас могу здраво рассуждать на эту тему, — ответил Аллен, отправляя в рот чудом уцелевший кусочек хлеба, — я страшно хочу есть.

— Пойдём на кухню, спустимся и спросим, что там есть, — поднимаясь, произнёс Тикки.

— Лень.

— Тебя Роад заразила?

— Нет, просто ты мне всё ещё чего-то не рассказал, — ответил Аллен, улыбаясь.

— Ну, ты вообще-то тоже. Что именно ты слышал сегодня ночью, когда чуть не выбил мне глаз?

Улыбка сейчас же сползла с лица Аллена.

— Можно подумать ты, Ной, долго бы без глаза пробыл, — пробурчал он отворачиваясь. — А что я слышал, я и сам не знаю.

— Ну да, только то, что это был Мана, не так ли? — поинтересовался Тикки. — Ладно, не хочешь – не говори. Пойду, спущусь и попрошу принести обед и вот это забрать.

Тикки вышел, а у Аллена на душе осталось неприятное такое ощущение, будто он своим поведением обидел Тикки. Но в конце концов тема Маны была для него слишком личной, чтобы делиться ею хоть с кем-то. Он и себе самому редко позволял вспоминать человека, которого очень хотел бы называть отцом. И даже называет теперь.

Аллен снова оглянулся на закрытую дверь, пытаясь понять, отчего он так среагировал на уход Тикки за едой и мысленно попенял себе, что целыми днями почти ничем не занимается или просто мается всякой дурью с кем-нибудь из Ноев. Правда эта маета оказалось неожиданно интересной и приятной, но Аллен честно пытался себе доказать, что это неправильно.

А ещё он должен был хотя бы для самого себя решить, что произошло сегодня ночью.

Он слышал голос Маны, в этом он был уверен. И первое сделанное Тикки предположение казалось самым простым и близким к правде — это были пробуждающиеся воспоминания. Но тогда это были воспоминания Неа, а в них Мана обращался к какому-то Аллену.

Мёртвому Аллену.

Он так и сказал что-то про то, что ты, Аллен, мёртв.

Юный Ной был уверен, что не ошибается. Но эта фраза, пугающая сначала и даже вызывающая желание подтвердить, что он действительно жив, теперь не так уж и пугала. Тогда ночью Аллену очень повезло, что рядом был Тикки. Удовольствие успокоил его, высказал разумное предположение и уложил обратно спать. Когда ты спишь, прижимаясь к чужому горячему телу, трудно не поверить в то, что ты на самом деле жив.

И Аллен смог дождаться рассвета и даже немного поспать. А новый день принёс новые заботы, до него наконец-то дошло, что случилось накануне вечером, затем были разбирательство с Тикки и смущение, которые помогли ему забыть об этом голосе.

Но сейчас он понимал то, чего не понимал прежде.

Аллен. Это имя имело для Маны и, возможно, для Неа какое-то особое, сокровенное значение. Новый Четырнадцатый не знал какое, но был в этом уверен. Это было не его имя.

Это имя принадлежало псу Маны. А потом его дали ему самому. И даже Кросс уверял, что его зовут Аллен, и он имеет право носить фамилию Уолкер лишь веря, что именно в нём позже пробудится Неа Уолкер.

Это имя было особой меткой. Но ведь наверняка оно было выбрано не случайно?

Получается, оно принадлежало кому-то, кто умер? И, судя по интонациям Маны, был ему дорог. Хотя если подумать, то Аллен не знал, как опознал голос своего приёмного отца, потому что в этих воспоминаниях, если это конечно были они, Мана был очень молод. И говорил какие-то странные вещи о мёртвом Аллене.

Юношу, сейчас носящего это имя, передёрнуло. В детстве его не волновало, что данное ему имя до него принадлежало забитому псу, потому что это было хоть какое-то имя и вполне себе обычное. До этого у него были лишь обидные клички, с помощью которых окружающие люди смеялись над ним, выражали свою злость и презрение.

Ему нравилось это имя, но первое время он недоумевал, почему вдруг стал Алленом? Почему он согласился на это и принялся странствовать с Маной?

А сейчас от осознания, что это имя до собаки носил ещё и кто-то умерший, Аллену становилось не по себе. Ему начинало не нравиться собственное имя. Оно начало казаться совсем чужим. Словно Мана принимал его не только за Неа, но ещё и за кого-то покойника из прошлого.

И почему именно это имя было выбрано? Почему?

Аллену казалось, что он очень близок к разгадке этой тайны или к чему-то такому. Но додумать ему не дал Тикки, собственноручно принёсший ему долгожданную пищу. За подобный поступок Аллен даже простил тот факт, что Тикки снова курил в его комнате. А потом они разговорились на тему Апокрифа, строя самые разные предположения о нём, о его мотивах, действиях и прочем….

День прошёл почти как обычно, только у Аллена то и дело начинала кружиться или болеть голова. Поэтому он отправился спать очень рано, при этом полагаясь на хитрый подсчёт, что у Тикки ещё есть дела, и лечь спать он сможет в одиночестве. Нет, он не отрицал возможность того, что наглый Ной потом придёт и ляжет рядом… Хотя зачем это Тикки, если он сам будет спать, Аллен не понимал.

Но отчего-то надеялся, что Тикки всё-таки придёт. И при этом опять стыдился собственных, никому невысказанных надежд.

Посреди ночи Аллен, промучившийся почти всё это время то с головными болями, то с жарой, то с холодом, действительно почувствовал, как рядом лёг Тикки и стало как-то спокойно, хорошо, тепло и удобно. А потому всего через несколько минут он провалился в глубокий сон…

Тонкие аккуратные пальцы узких ладоней с силой вдавливались в тесто. Небольшой калач месили уже очень долго, постоянно переворачивали, разделяли и снова соединяли умелые руки, выглядящей молодо, несомненно, очень красивой женщины…. Рыжие волосы были небрежно собранны под косынку, а в серых глазах лучилось тепло, радость и что-то ещё, недоступное простым смертным. Тонкие губы открыто улыбались, а сама женщина покачивалась, словно в такт мелодии, которую слышит только она.

Мама раньше очень любила музыку.

Он сидел за столом почти напротив и медленно вращал чашку, думая о ней.

Материнский взгляд неожиданно наткнулся на него; женщина моргнула и, улыбнувшись ещё сильнее, словно только что заметила его, тихо произнесла: