— Угу, а кто же тогда честнее?

— Ты.

— Блин, — тихонько пробормотал Аллен, вздыхая, — знаю я всё про Тикки. И стараюсь не грузиться.

— Ну вот и славно. Хотя, если честно, я думал, Микк по бабам только.. Хотя.. я вот тоже со стороны натурал…

— Подожди, а что нет?

— А что, я вслух это сказал, — вздрогнул Лави, выпучив на Аллена единственный глаз, — забудь про то что я сказал! У меня здесь привычка дурная появилась, мысли вслух говорить, забудь об этом! Лучше давай говори, произошло что-нибудь ещё интересное?

И Аллен задумался. В голову сразу лез этот назойливый голос. Вот только говорить о нём не хотелось.

— Нет.

— Нуу, тогда давай поговорим о чём-нибудь другом. О чём-нибудь, не связанном с нашими немалыми проблемами, — тускло улыбнулся Лави.

А Аллен только подивился его силе. Ведь наверняка пребывание в плену, это далеко не курорт, да и тот факт, что, похоже, именно сейчас где-то решается его судьба и судьба Книжника, должен его сильно тревожить. Однако Лави находит в себе силы улыбаться и быть собой, радовать даже тому, что к нему пришёл товарищ, который теперь стал его врагом. Это было ужасно. Но не обращать на все беды внимания и просто жить настоящим мгновением определённо прощё. Если у тебя хватает сил забыть о проблемах.

— Ну и о чём говорить будем?

— Дай-ка подумать.. О звёздах, к примеру. Ты какие созвездия знаешь?

— Я? Созвездия? Я не силён в этом, знаешь ли…

Так ведь гораздо проще говорить о чём-то совершенно не связанном с твоей судьбой. О чём-то, вообще не связанном с судьбами людей. Говорить и не думать о странном голосе и о его фразе «Я подарю тебе новую свободу». Потому что рассказывать кому-либо об этом голосе казалось в корне неверно. Потому что это было что-то очень личное, его персональная галлюцинация. Или просто тот человек, который произнёс эту фразу, был кому-то очень-очень дорог и слишком близок.

Говорить об этом голосе было кощунством. А потому Аллен, смеясь и улыбаясь, слушал Лави, который, как и подобает будущему книжнику, знал очень много интересного. Слушал и верил, что слушает его не в последний раз.

====== Глава 11. Затишье. ======

Бледные рассветные лучи едва проникали из-за ободранных крон деревьев, лёгкие порывы ветра покачивали нежную листву, а отражающиеся в лужах свинцовые облака казались тяжёлыми и неживыми декорациями, безжизненно застывшими на серой небесной массе. По узким тропинкам туда-сюда сновали люди в плащах и тёплых кофтах, старательно обходящие особенно глубокие лужи и грязь. Они пытались расчистить сад от многочисленных веток, оставшихся на земле после ночного урагана.

Погода не радовала уже целую неделю, принося лишь бесконечные дожди, град, да холодные ветры. Дороги давно раскисли и стали совершенно непроходимыми, что уж тут говорить об экипажах? А прошлой ночью, словно выплёскивая последнюю мощную волну раздражения, прошёлся ураган, во время которого даже вековой развесистый дуб, стоящий в дальнем конце сада подобно символу нерушимости и долголетия, был повален. Ходили слухи, что в него ударила молния и сожгла почти до основания, хотя согласно словам других очевидцев, дерево повалилось просто от ветра. Так или иначе против стихии в эту ночь оно не устояло.

Как ни странно, сам огромный дом министра почти не пострадал. Повыбивало почти все стёкла с северо-восточной стороны здания, кажется, слегка пострадала крыша мансарды, и сад стал выглядеть довольно жалко. К тому же было мокро. Однако, определённо – очень спокойно. Словно природа, наконец-то набушевавшись, снова пришла к умиротворённому состоянию, о чём и свидетельствовали первые рассветные лучи.

Казалось, ничто не могло нарушить это спокойствие, кроме предгрозового…

— Тикки, ты мудак!

Тикки Микк едва не проглотил сигарету и, тщетно пытаясь откашляться, обернулся к задней двери, из которой на него неотвратимо и почти грозно надвигалась столь же обманчиво милая, сколь на самом деле опасная маленькая девочка лет так… Честно говоря, Тикки даже в мыслях боялся подумать, что она выглядит моложе, чем этого хочет сама Роад. Девочка частенько, когда бывала в слишком игривом или сумасшедшем настроении, интересовалась у всех и каждого – на сколько лет она выглядит. И никогда нельзя было угадать, какой именно возраст она хочет услышать: свой детский, свой официальный, свой Ноевкий или вообще суммарный.

В этом вопросе Роад была переменчивей ветра: минуту она хочет, чтобы её принимали за взрослую, а потом ещё пару минут чтобы относились как к несмышленому дитя. Или вообще одновременно требовала от разных людей разного отношения.

В общем Роад была довольно странной личностью, со своими демонами в голове, по сравнению с которыми чужие тараканы были просто дохлыми букашками.

— И что это за выражение из уст столь милой юной леди, я только что слышал? — задумчиво протянул Тикки. Судя по тому, как Мечта запнулась и внимательно осмотрела своё детское небесно-голубое платьице с рюшечками и бантиками, ещё сегодня утром она хотела, чтобы к ней относились как к обычному ребёнку, но уже успела передумать. — А если бы это услышал Шерил? Ты хочешь, чтобы твоего папочку удар хватил?

— У папочки не настолько слабое сердце, — слащаво протянула Роад, пытаясь передразнить собеседника, — и вообще, его здесь нет, он отбыл зачем-то к Графу.

— Не зачем-то, а за этим малолетним книжником, — вздохнул Тикки, поворачиваясь к дверям с намерением вернуться в дом, — ты что-то хотела мне сказать?

— Кроме того, что уже сказала? — улыбнулась Роад.

Если Тикки что-то и не любил, так это улыбки Мечты, потому что почти все они только непросвещённым казались добрыми и весёлыми. Роад умела улыбаться так, что только самые искушенные читали сокрытый в её миллионе улыбок подтекст. И ни один из этих подтекстов не был добрым или хорошим. Когда Роад была действительно добра или обеспокоена за чью-то судьбу, она не улыбалась.

Но Тикки уже совсем не помнил, когда в последний раз видел её совсем без улыбки, потому что даже когда Мечта грустила из-за болезни Графа, она улыбалась, слегка приподнимая уголок рта или открыто, так сказать во все зубы. Но ни одна из тех улыбок не являлась улыбкой веселья.

Роад была в высшей степени странным ребёнком.

— Ты хоть понимаешь, что ты творишь, Тикки?

И снова этот игривый голос, так кошка играет с мышкой, помрыкивая от удовольствия. Кажется Роад сейчас была серьёзна, раздражена и даже капельку зла. Чем он успел так перед ней согрешить-то? Ему что, своих проблем мало?

— Нет, милейшая Мечта, я, видишь ли, не отвечаю за свои действия, или у меня потеря памяти, или я вообще сумасшедший, но я, разумеется, не знаю, что именно творю.

Тикки отвернулся от Мечты и вошёл в дом. Поспешно пройдя кухонные помещения и направившись к кабинету Шерила, дабы лично убедиться, что его нет на месте, Тикки подумал о том, что лично прибил бы тех идиотов, что проектировали этот дом. Зачем было делать такой удобный выход в сад именно из кухни? Тикки любил открывающийся из него вид гораздо больше тех, что открывались из всех этих парадных и не очень выходов. Но каждый раз шляться через наполненные жарой и иногда до боли раздражающими запахами помещения Микк просто ненавидел.

Удостоверившись, что Шерила на самом деле нет, и выспросив у Трисии о том, что её супруг не появится до вечера, Тикки только мысленно покачал головой над идиотизмом брата. Неужели удочерение Роад стоило этой женитьбы? Нет, Тикки был согласен что тихая, незаметная и удивительно умная Трисия была не такой уж плохой хозяйкой. Её дни были сочтены, но благодаря состоянию Шерила и его связям, женщина могла без лишней боли прожить на пару лет дольше, а потому предпочитала никому не мешать, а если это было в её силах, то и способствовать в различных делах. Тот самый обманчивый и безобидный вид Трисии был лишь её внешностью, на самом деле жена Шерила уже давно знала, что с её мужем что-то не так, не раз общалась с Тысячелетним Графом, и, хоть и не знала всего о них, о многом догадывалась. Собственно, именно поэтому она до сих пор была жива, и дни её жизни даже были продлены. Правда, Трисия и не предполагала, что благодаря её мужу и Графу весь этот мир не продержится ещё двух обещанных ей лет, но это были уже никому не нужные детали.