Рука прошла сквозь шелковистое, невесомое, не причинив никакого вреда и, кажется, оставшись цела.

Чего не скажешь о психике Алвеса, кинувшегося прочь, не разбирая дороги, ни разу не свалившегося и не переломавшего себе кости лишь благодаря мистическому зрению или скрытой, не менее удивительной подсветке.

Он заставил себя остановиться, лишь упёршись в стену и со всей ответственностью понимая: придётся вернуться назад и избрать другой путь, если желает двигаться. Тупик оказался лаконичным и естественным – не обвал, каких здесь встречалось немало. Самый обычный конец коридора, пробегая по которому Алвес не открыл ни одну дверь.

Бежать по прямой всегда проще.

Никаких витающих существ или масок поблизости не наблюдалось. Но Алвес вообще не знал, где он может находиться после такой пробежки. Кажется, он бежал вперёд по большей части, что равно «по кругу», учитывая форму башни, и вниз.

В ту пору он заботился лишь о скорости передвижения, эффективности и старался избегать захламленных, подозрительно хрупких помещений.

Как такая опасная развалюха вообще может стоять посреди парка и быть едва ли не главной туристической достопримечательностью? Здесь всё…

Или оно лишь выглядит хрупким и заброшенным? Тогда работали профессионалы. А Алвес, пытающийся сдержать истерический хохот, чем-то накачан по самые уши. Или изначально больной на всю голову.

Губы дрожали, и в груди клокотало нарастающее нечто, распирающее грудную клетку, грозящее острыми краями вырваться сразу со всех сторон, разрывая тело, и картинка в воображении предстала столь яркая, ясная и подробная, что губы разжались, и хохот вырвался из-под контроля, снося остатки здравомыслия.

Он не пытался определить, куда перемещается и что будет делать, когда откроется причина происходящего. Алвес не был уверен, что доживёт до счастливого мгновения данного открытия. Он лишь хохотал и перемещался медленно, цепляясь за стены, щурясь во тьму, податливо раздвигающую перед ним края подрагивающего в слезах изображения.

Грудь болела уже от хохота, от недостатка воздуха, и все ушибы оказались незначительными, когда, из последних сил захватывая воздух, Алвес рухнул на пороге едва прикрытой комнатушки.

Со стола свешивалась бледная рука.

Может быть, это даже был не стол. Может быть, то, что лежало там, было жертвой, но очень ясно в сознании Алвеса проступило понимание, что у маски с туманным плащом не было рук, а именно её он и запомнил первой. Неестественно бледную и немного странную, будто игрушечную или одетую в перчатку.

Рука, свешивающаяся перед его лицом, выглядела настоящей. Хоть и тоже довольно бледной.

Алвес медленно приподнялся, приглядываясь к очертаниям хранящегося под простынёй тела. Его лицо было удивительно молодым, совсем ещё мальчишеским, тонкая ручка с рельефной мускулатурой безжизненно свисала из-под простыни, но ничего, кроме силуэта, рассмотреть не удавалось. Только факт отсутствия второй руки — проглядывался лишь совсем небольшой обрубок плеча и ничего кроме.

Но самое главное — это белоснежные ресницы и волосы.

Белоснежные!

Сказка приобретала всё более безумные очертания, неожиданно становясь так близка к истине, что, прокусив до крови ладонь, Алвес снова захохотал, не понимая, почему и что такого в этом юноше и ситуации, что по щекам текут слезы. Ни смеха, ни боли. Но рождённые всё от тех же чувств, взорвавшихся безумной феерией в груди и ударивших в голову до треска черепушки.

Он просто хохотал, плакал и сходил с ума, когда дверь пронзительно заскрипела, и талию вдруг обвила серебристая лента.

И Алвес совсем не удивился, когда руку перехватила чужая, белоснежная, голову накрыла тёмная пелена, и пол поплыл под ногами.

Рука, кстати, как он успел радостно заметить напоследок, оказалась левой!

Проснулся Алвес сам. Но уже от знакомого ощущения пронизывающего холода и неудобной лежанки под собой. Трава-то в парке ничуть не смягчала положения! Зато опять пропитала свежей сыростью шмотки ненавидящего этого португальца.

По крайней мере, сегодня его никто в таком состоянии не узрел.

Вокруг, расплываясь, пылали фонари, в отдалении слышался смех и пахло сладким, вызывая невольное слюнотечение и ворчание желудка.

Алвес осторожно поднялся, отмечая, как побито его тело после взрыва стены, с удивлением отмечая сидящего рядом Вайзли.

— Какого?

— Ты вышел не через главные ворота, но я отслеживал тебя, — тихо отозвался Вайзли, почему-то улыбаясь. — Разбудить не смог.

— А?..

— Что случилось в башне?

Алвес нервно оглянулся к темнеющей башне, что казалась так близка и далека одновременно, и выдохнул, не скрывая лихорадочного блеска пожелтевших глаз:

— Без понятия, но я должен туда вернуться!

========== Часть 4 ==========

Больше всего остаток следующего дня Алвеса раздражал тот факт, что Вайзли постоянно задавал глупые вопросы. О том, что случилось в башне. Помнит ли он что-то. Нормально ли себя чувствует. Не станет ли задавать вопросы о произошедшем, ведь давно следовало начать!

Алвес в который уже раз убедился в том, что правило, которым он жил раньше, было верно на сто процентов: нельзя пускать домой человека, которого знаешь меньше месяца. Вообще. За порог пускать нельзя. И плевать на вежливость и нормы приличия! Вайзли, сразу начавший вести себя как дома, а может, и хуже, полностью подтверждал целесообразность этих мер.

Алвес, на первых порах застрявший в горячей ванне, а затем рассматривавший в зеркале собственные глаза, слышал из-за двери и ругань, и ворчания, и причитания, и самые разные комментарии о том, как он живёт и как не надо бы жить. И что изменить. И куда, и как…

Профессиональная привычка, быть может?

— Банально, но во многом верно: мусор нужно убирать из головы и квартиры.

— В моей квартире нет мусора!

— Значит, отсюда он уже начал перебираться в голову, — Вайзли оставался непреклонен.

И Алвес ненавидел его всё больше и больше, притом чувствуя слабое, но очевидное сходство, родство духа.

— А ты, случаем, не псих тоже? — всё же сорвалось с языка Алвеса.

— Такое не бывает случайностью, — туманно отозвался седовласый парень, релаксируя на любимом диване хозяина. По его собственным словам, он набирался сил перед ответственным заданием, вторым походом в башню, потому как отвлекать внимание людей не так-то просто.

— Не в моём состоянии.

— А что с тобой не так?

— Давно уже всё так. Но чувство утраты осталось.

— Чего?

Вайзли горестно вздохнул.

— Брат говорит, ты ещё тогда был не в себе, Тики, и подставился. А после никогда не желал принимать правду. Брат говорил жуткие вещи об этом. Очень жуткие.

— У вас секта? — меланхолично поинтересовался Алвес, открывая холодильник и убеждаясь, что чудес не бывает. Почему он всегда забывает купить еду? Придётся тащиться куда-нибудь. А потом…. Он опять забудет купить пищу домой!

С досадой захлопнув дверь пустого холодильника, Алвес захватил лишь кубики льда из морозилки, желая пить что угодно, но очень холодное. Даже припомнил, как одна из его «попыток» пыталась научить искусству распития ледяного чая и постичь дзен, наверное.

Алвес всё ещё не понимал прикола, но сегодня оказался готов к обучению.

— У нас семья, и я уже говорил.

— И со мной случилась беда. А причём здесь твоя слабость?

— Со всеми нами случилась беда. Наш старший, первый брат проиграл.

С каждым новым объяснением Вайзли Алвес понимал всё меньше, меньше и меньше. А потому бросил пару кубиков в высокий стакан с обыкновенной водой, подумав, добавил сахара и отправился постигать искусство жизни без алкоголя.

Горькой жизни.

И он так и не купил сигарет!

К счастью, хоть о чём-то Вайзли вопросов не задавал, отчего складывалось страшное впечатление, будто хитрец, с которого всё и началось, точно знает ответ. Но, тем не менее, вслух он не спрашивал, зачем именно Алвес так стремился вернуться в башню. Но настоял на вечернем отправлении, справедливо замечая, что днём справиться с людьми ему сложнее, их больше.