Когда мы возвращались домой, отец успокаивающе обнял меня за ноющее плечо и прочитал апологетическую лекцию о том, что эксперимент не удался по причине не учтенного им «эффекта стадного поведения».

Потом ему захотелось проработать на мне тему «Покорность и послушность у хип-хоп поколения». Мне тогда было лет десять. Отец усадил меня на стул перед зеркалом, напялил на себя хэллоуинскую маску Рональда Рейгана, прицепил на халат капитанские нашивки «Trans World Airlines» и назвал себя «белым начальником».

– Ниггер, которого ты видишь в зеркале, тупой как пробка, – сказал он хриплым голосом цветных комиков, изображающих белых.

С этими словами он подсоединил к моим вискам электроды. Их проводочки тянулись к прибору с допотопным генератором напряжения со множеством кнопок и регуляторов.

– Ты должен задать парню в зеркале ряд исторических вопросов про ниггеров – список перед тобой на столе. Если парень ответит неверно или не уложится в десять секунд, ты нажимаешь на красную кнопку, отвечающую за удар током. По мере накопления неправильных ответов напряжение будет увеличиваться.

Просить о пощаде было бесполезно. В ответ мне припомнят чтение комикса номер 203 про Бэтмена, «Тайна пещеры с летучими мышами». Это было старое потрепанное издание, кем-то выброшенное на улицу, а я подобрал, разгладил помятые страницы, словно залечивая книжке раны. То была первая весточка, дошедшая до меня из внешнего мира. Когда во время домашних занятий я перекладывал учебники, книжка вывалилась наружу, и отец немедленно ее конфисковал. С тех пор, если я не справлялся с занятиями или не ладил с соседскими ребятами, отец вытаскивал книжку с порванной обложкой и тряс ею перед моим носом, приговаривая:

– Видишь? Если б ты не тратил время на чтение всякой хрени, ты бы давно уже понял, что никакого Бэтмена не существует и он не прилетит, чтобы спасти твою задницу и твой народ!

Читаю первый вопрос.

«Из каких двух колоний состояло западноафриканское государство Гана до обретения независимости в 1957 году?»

Ответа я не знал. Я прислушался, не летит ли ко мне Бэтмен на своем бэтмобиле с реактивной тягой, но в полной тишине было слышно только, как отсчитывает время отцовский секундомер. Сжав зубы, я поднес палец к красной кнопке, ожидая, когда закончатся десять секунд.

– Правильный ответ – Тоголенд и Золотой Берег.

Покорно, как и предполагал отец, я нажал на красную кнопку. Стрелка на приборе и мой позвоночник дернулись, а мальчик в зеркале забился в конвульсиях.

– Сколько ж там было вольт? – спросил я, не в силах унять дрожь в руках.

– Мальчик в зеркале имеет право только отвечать на вопросы, а не задавать их, – бесстрастно произнес отец и потянулся к черному круглому регулятору, повернув его вправо на несколько щелчков, к отметке XXX.

– Прочитай, пожалуйста, следующий вопрос.

Я видел все размыто. Наверное, это объяснялось психосоматикой: картинка перед глазами расплывалась, как дешевое пиратское видео на плоском телевизоре, поэтому, чтобы прочитать следующий вопрос, мне пришлось поднести трясущийся лист бумаги совсем близко к глазам.

«Сколько человек из 23 тысяч нью-йоркских восьмиклассников подало документы в Стайвесант, самую элитную в городе государственную школу? И сколько афроамериканцев туда поступило?»

Когда я дочитал вопрос, из правой ноздри пошла кровь. Красные капли с хронометрической точностью раз в секунду застучали по столу. Отложив секундомер, отец начал отсчитывать время. Я с подозрением взглянул на него. Уж больно злободневный вопрос. Наверняка за завтраком вычитал его в «Нью-Йорк Таймс». Готовился к эксперименту. Выискивал пищу для ума за тарелкой с рисовыми хлопьями, сердито и спешно перелистывая страницы, и утренний воздух наполнялся хрустом и треском.

Если бы сейчас на кухню влетел Бэтмен и увидел моего отца, подвергающего родного сына ударам электрического тока, – как бы он поступил? Он расстегнул бы свою поясную сумку и зарядил бы пистолет патронами со слезоточивым газом, и пока мой отец задыхался бы и кашлял, Бэтмен довел бы отмщение до конца: надеюсь, его бэтменская веревка окажется достаточно длинной, чтобы затянуть петлю на толстой сосисочной шее моего папочки. Он выжег бы ему глаза лазерным лучом и сделал бы пару снимков на мини-камеру, как свидетельство для бэтменских потомков. И вот уже Бэтмен завладел мастер-ключом от небесно-синего «фольксвагена карманн гиа» специально для белых кварталов, и мы вдвоем прыгаем в машину и свинчиваем отсюда. Вот как бы поступил Бэтмен. Но я не он: как был сыкуном, так им и остался. Поэтому я просто пытался обдумать вопрос. А сколько вообще могло быть чернокожих абитуриентов? И сколько учеников в среднем в каждом классе в Стайвесанте?

Не дожидаясь, когда десятая капля крови упадет на стол и мой отец выкрикнет правильный ответ (семь), я быстро нажал красную кнопку, насылая на себя всесотрясающий удар током, способный испугать самого бога Тора и произвести лоботомию целому классу. Мне уже стало интересно, хотелось почувствовать на собственной шкуре, что бывает с десятилетними чернокожими мальчиками, принесенными в жертву науке.

«Эвакуация содержимого кишечника» в моем случае была неправильным термином. Скорее верно обратное: произошла эвакуация меня через кишечник. То был грандиозный исход фекалий, сопоставимый с самыми масштабными эвакуациями в истории человечества. Дюнкерк. Сайгон. Новый Орлеан. Только в отличие от британцев, вьетнамских капиталистов и жителей района Девятая Палата в Новом Орлеане содержимому моего кишечного тракта и мочевого пузыря некуда было эвакуироваться. То, что могло литься и не осело на моих ягодицах и яйцах, накатило волной и проследовало вниз по ногам, образовав лужу вокруг моих кроссовок. Не желая прерывать чистоту эксперимента, отец заткнул нос и сделал знак, требуя прочесть третий вопрос. Слава богу, я знал ответ («Сколько комнат в Ву-Танге[24]»?) – в противном случае мой мозг превратился бы в сухой брикет для барбекю на День Независимости.

Мое экстремальное домашнее обучение закончилось через два года, когда отец вздумал повторить исследование Кеннета и Мами Кларков[25], посвященное особенностям самосознания с использованием черных и белых кукол. Версия моего отца была куда более революционной. Более современной. Если Кларки сажали перед детьми всего двух хорошеньких пупсов в натуральную величину, в двуцветных туфельках, то отец устроил целое кукольное представление.

– Сын, с каким из социально-культурных подтекстов ты себя ассоциируешь?

Сцена I: Кен и Барби «Малибу» в купальниках и в масках для плавания сидят возле бассейна во дворе своего домика. Сцена II: Мартин Лютер Кинг-младший, Малькольм Икс[26], Гарриет Табмен[27] и смуглая неваляшка убегают (спотыкаясь) через болотистый лес от своры пластмассовых немецких овчарок. Их спустили на несчастных вооруженные до зубов куклуксклановцы в белых балахонах с капюшонами, переделанные из моих солдатиков.

– А это что? – спрашиваю я, указывая на крошечное рождественское украшение: медленно крутясь над болотом, оно светит и переливается, как зеркальный шар в лучах заходящего солнца.

– Это Северная Звезда. Они бегут в сторону Северной Звезды, к свободе.

Я стал перебирать игрушки и лукаво поинтересовался:

– И что же они стоят на месте?

С Мартином Лютером Кингом-младшим все было в порядке. Черный с отливом элегантный костюм, в одной руке – приклеенная отцом автобиография Ганди, в другой – микрофон. Малькольм был в точно таком же костюме, в очках, как полагается, и с зажженным «коктейлем Молотова» в руке, которая, конечно же, плавилась, как любая пластмасса. Улыбчивая неваляшка явно была лишена какого-либо расового самосознания и здорово напоминала моего отца в детстве. Но зато она качалась и не падала, ни в моих руках, ни под напором «рыцарей», выступающих за превосходство белой расы. С мисс Табмен было что-то не так. Как и положено, на ней было обтягивающее рубище из мешковины, но я не помню, чтобы эта Моисей в юбке обладала идеальной, как песочные часы, фигурой 90-60-90, чтобы у нее были длинные шелковистые волосы, выщипанные брови, голубые глаза, пухлые губы и вздернутая пышная грудь.