Гогот прервал высказывание старшего из юнг и все начали вновь размещаться на своих местах.
Старшаки залезли в свои гамаки и иногда, шутки ради, плевали на головы тех кто располагался на крохотных дырявых циновках под ними, под всеобщее одобрение остальных своих товарищей, по более презентабельным местам.
Клопом, как и догадывался ранее Джим, оказался самый маленький из мальчишек, семилетний, невероятно серьёзный пацанёнок со спутанными светло рыжими волосёнками, отчего то уже начинающими чуть седеть и зеленоватыми, словно бы выцветшими, глазами.
Именно Клоп доверительно сообщил новичку что завтра, возможно кто из моряков вытребует себе Джима как прислугу, а на самом деле «душечку», в отстутствии женщин на судне. Ребёнок рассказывал это с такой дрожью, от охватившего его ужаса, в голосе, что Джим не выдержал и спросил его откуда у него эта информация.
— Он сам, любимец нижних палуб! — гоготнул в очередной раз висящий в гамаке старший из группы юнг и весело и ловко плюнул Клопу прямо на макушку.
Самый маленький из юнг утёрся и тут же отвернувшись лицом к переборке стал тихо плакать, постоянно нервно вздрагивая плечиками и шепча слова: «Мама… мамочка! Зачем ты меня сюда привела?! Я бы всё делал: полы мыл, стирал, готовил, побирался на улицах — но зачем ты со мной так… мамулечка!»
Когда старшаки начали, видимо это было привычным их вечерним развлечением, рассказывать кто как и когда уже «пользовал» Клопа и что ему предстоит ещё долго, несмотря на все неудачные попытки мальчика пару раз уже залезть в петлю, Джима внезапно захлестнула какая то ранее невиданная и никогда не испытываемая им злость, агрессия, злоба.
Злоба на себя и своих родителей, что его, также как униженного многими, совсем крохотного Клопа — выбросили прочь из дому, чёрти куда, в какую жизненную пропасть! Ярость на то, что он не смог ничего сделать что бы спастись, в том числе до того как попал на судно. Страх, огромный и всепоглощающий, оттого что может и сам завтра подвергнуться насилию матросни, с загадочных «нижних палуб», которые ранее уже насиловали совсем «малого» кроху Клопа, который сейчас лишь постоянно что то шептал себе под нос, словно бы весь остальной мир перестал для него существовать и не замечал плевков на свои спутавшиеся волосы.
Вскочив, словно пружина, со своего места — Джим бросился к гамаку где возлежал рассказывающий очередную любимую байку о Клопе, старший из мальчишек юнг, который ранее и объяснял новенькому его положение в группе корабельной прислуги.
Джим, ещё когда размещался на новом месте, на циновке на полу, узнал от таких же как он «младших» — что примерно треть мальчиков, среди «пороховых мартышек» — это беспризорные побродяжки или малолетние преступники, которых продают как их родители, так и судебные чиновники, что бы продолжать получать на них довольствие из казны и немного монет, от флота, за очередного малолетнего раба доставленного флоту для службы.
Все нынешние «старшаки» были из Лондона и ранее грабили пьяниц у трактиров или попрошайничали.
Они довольно быстро сдружились и по слухам, впрочем ими самими и распространяемыми, просто однажды ночью завалили всех прежних старшаков, перерезав их как свиней.
Теперь они были главными среди мальчишек и на своей территории, в кубрике юнг, отрывались по полной.
Как можно было незаметно и безнаказанно перебить хотя бы пару юнг — оставалось загадкой для новичка, но именно подобные байки ему рассказывали самые младшие из «пороховых обезьян».
Однако и у Джима, благодаря береговым пиратам из «адмиральской команды», были кое какие навыки выживания.
«Бородачи», бывшие пираты, советовали ему всегда стараться атаковать первым, особенно если врагов много или они больше его по габаритам: первый удар даёт возможность сравнять силы сторон.
Если постоянно унижают, есть шанс что так будет и далее, а то и хуже: лучше дерись, получишь возможность почётной смерти, в драке — вечному унижению и отношению к себе как к собаке.
И ещё: многие кто любят насиловать или избивать слабых — большие трусы, и их самих можно хорошим резким ударом быстро запугать. Главное это обязательно попытаться сделать!
Крови, после виденных им боен на берегу, когда «бородачи» добивали моряков спасшихся от бури из затонувших кораблей — Джим совершенно не боялся, а всякие странные культы, с отрезанием голов и их последующей варкой в котлах, что он успел понаблюдать в исполнении тройки сбежавших негров рабов из шайки своего отца — сделали Джима гораздо более крепким духом, чем он даже сам ранее думал, и нечувствительным к рискованным поступкам.
Если полчаса назад, когда его лишь привели на корабль и кинули в грязный вонючий кубрик юнг, он готов был расплакаться и отдать всё, лишь бы его не били, то сейчас, буквально немного обвыкнув в новой обстановке и приглядевшись к людям вокруг, новичёк понял что единственный шанс для него спастись, особенно среди ровесников, это завоевание авторитета дракой и случай с оскорблением крохи Клопа, как нельзя хорошо этому способствовал.
— Ты чего, тварь?! — заорали на новичка все старшаки в гамаках. — Лежать вонючка! Место! Знай своё…
Джим схватил уже не горевший переносной фонарь и держа его в руке, подскочил к еле выпрыгнувшему со своего гамака, самому разговорчивому из старшаков и с размаху ударил того по голове фонарём, так что стекло лопнуло в лампе и добавило к огромной шишке и синяку, ещё и порез, на голове жертвы внезапной атаки Джима.
— Что?! Почему?! Да какого… — орали в панике старшаки, в полутьме спрыгивая в истерической спешке со своих гамаков. Далее началась драка.
Проблема «местных» оказалась в том, что Джим не был тихоней с берега, которого «лихие юнги» могли запросто запугать своими рассказами.
Он видел резню, в исполнении бывших пиратов «бордачей», получал ежедневные тумаки от отца, таскал тяжеленные лари и ящики с потерпевших крушение судов до таверны «адмирал Бенбоу». Может мальчик и не был очень атлетичным, но и слабаком он совершенно точно не считался.
Спрыгнувшие на пол старшаки получали немедленно удары потухнувшей лампой по голове и плечам, и с воплями, в основном от ран от порезов лопнувшим толстым стеклом, падали на пол.
Вначале их никто не трогал, но потом Клоп, а вслед ему и остальные там ранее располагавшиеся «нижние юнги», с воем начали сами щипать и кусать своих прежних мучителей, бить их и всячески руками и ногами, мешали встать им на ноги — пока Джим продолжал избиение старшаков почти что в полной темноте, полагаясь скорее на память, где кого он ранее видел прежде чем началась катавасия, чем на остроту зрения.
— Суки, твари — сокрушу! На части резать буду! Сожгу живьём! Кишки через горло… — орал подросток как невменяемый услышанные им от взрослых ругательства и угрозы.
Джим впал в некое бешенство, и готов был бить и убивать, от страха впрочем, что если он сейчас остановится, всё это будут проделывать уже с ним самим.
— Всё, всё! — раздалось откуда то снизу. — Они готовы! Всё!
Это самый маленький из юнг, Клоп, сейчас вскочил на ноги и отбежав подальше в угол, что бы не попасть под раздачу лампой, предлагал Джиму прекратить избиение.
Оказалось что старшаки сильно избиты и их сдерживают внизу на полу прочие, к их группировке не относящиеся, мальчишки бывшие в кубрике.
— Запомните! — громким шёпотом проговорил Джим, когда с помощью Клопа ему удалось всё же зажечь лампу, предварительно вновь налив в неё остатки масла бывшие в крохотном глиняном кувшинчике. — Запомните скоты — никто больше не тронет малого! Ни вы, ни кто из матросов — кишки выпущу! Гальюны сами начнёте чистить и как все, по очерёдности! Я, на берегу, людей резал десятками, с меня станется! Рыпнетесь, я вас, как прошлых старшаков вы сами — на части разделаю, а потом в котёл к кашеварам на камбузе кину. Ам!!! И никто вас и не найдёт! Пропали куда то — сбежали!
— Да не трогали мы их! — сорвался на визг один из старших юнг, сейчас лежащий между троих мальчишек младше себя, что его держали за руки и за ноги и не давали встать. — Там, возле Ла-Коруньи, просто нам настоящую бойню рейдеры берберийцы устроили и все прежние старшие были ими перебиты, кого на нижних палубах ядром, кого потом, при попытках абордажа… Это мы так говорили, что бы нас уважали и боялись!
