Во время поездки растекался «мыслию по древу» лишь Ливси, остальные хмуро молчали: Джим — отчаянно придумывал что сказать Трелони и как, воспользовавшись тем что его пока не везут в тюрьму, попытаться сбежать — вначале вернуться в «Адмирал Бенбоу» за картой, а потом, убежать куда прочь, с захваченными в таверне хоть какими деньгами.

Полицейские же были недовольны тем, что вместо положенной пинты пива, сейчас, в промозглую сырую ночь, везли преступника, да ещё и убийцу, настоящего душегуба — на разговоры к местному помещику, который станет кормить негодяя паштетом, а им, стражам порядка, по этой сырости и холоду, возвращаться в свою каморку для дальнейшего ночного дежурства.

Подросток пока так и не решился ни на что: драться, со связанными руками, против троих стражей и доктора Ливси — казалось ему верхом глупости, ибо результат был очевидным. Сбежать же от егерей, что охраняли дом и парк, при здании принадлежавшие сквайру Трелони и вооружённых дорогущими винтовками — виделось ещё более недостижимой целью.

Варианта подходящего пока что так и не появилось, и Джим решил канючить, уже в доме сквайра, что у него затекли руки и молить что бы его развязали, а уж тогда, возможно схватив нож и угрожая самому Трелони, постарается покинуть поместье и вернуться в «Адмирал Бенбоу», сколь бы очевидным для его преследователей это не было.

Когда повозка наконец прибыла к воротам парка, при в меру большом, в два этажа с мансардой, доме, в котором сейчас горел свечной свет лишь в одном окне на первом этаже, а также на кухне для слуг — где по ночам отогревались, после ночного ежечасного обхода парка, егеря сквайра и в большой зале на втором этаже, так называемом «салоне путешественника», где сквайр Трелони любил подолгу рассказывать всем своим гостям о тех приключениях, которые пережил самолично.

После стука доктора молотком во входную дверь — появился старый слуга и бывший некогда лучшим егерем отца Трелони, и спросив кто прибыл и зачем, впустил Ливси в дом, пока остальные оставались на улице в ожидании.

Через десять минут, с факелами в руках, появились доктор Ливси и сквайр Трелони самолично, хозяин сего поместья: в отличие от высокого и худого, всё время извивающегося при произносимых им словах, словно змея, доктора — сквайр Трелони был высок и дороден, но не с брюхом, а скорее просто крупнокостен во всём и везде: широкие плечи, хорошо развитые руки с мощной мускулатурой, огромные кисти рук, бывшие словно клешни краба.

Оба, и Ливси и Треллони — были уже без париков, видимо в виду позднего времени и одевать их не собирались.

— Этот? — обратился Трелони к доктору.

— Да. Сын четы Хокинсов, из «Адмирала Бенбоу»! Сейчас устроил поножовщину в таверне родителей и убил некоего моряка, Билли Бонса. Хотя, возможно его имя и иное…

— Невероятно! Обожаю подобные рассказы на ночь. Бодрит, в нашей провинциальной глуши! — потирая руки, с громким смехом объявил сквайр и потребовал что бы задержанного ввели к нему в дом и отконвоировали в кабинет, где они с доктором станут ужинать и за бокалами вина, послушают объяснения Джима, перед тем как того утром отвезут в ближайшую тюрьму. — Полицейским нашим славным — выдать жареной сельди и по кружке пива! Их отличному сержанту — окорок и к пиву ещё и стакан виски, наилучшего!

Смеющиеся доктор и сквайр отправились указывать путь стражам, что вели на верёвке Джима по полупустынному дому, где лишь свет от факелов впереди идущей пары давал возможность что разглядеть.

Теперь полисмены были всем довольны: их накормят и напоят, можно будет отогреться на тёплой кухне прислуги дома, а не возвращаться в свою сырую комнату, где всё уже просто осточертело им до одури.

Когда Ливси и Трелони уселись в кресла, а Джима поставили перед ними и с согласия сквайра полиция ушла на первый этаж, получать свою награду за вечернее развлечение для хозяина дома — Хокинс стал внимательно присматриваться к двум мужчинам напротив себя, которые неспеша ужинали голубиным паштетом и рагу из кролика, запивая всё это отличным красным бургундским вином и заедая зеленью и сырами, лежащими в изобилии перед ними на подносах.

Подростка они ни о чём не спрашивали и Джим мог попытаться немного собраться с мыслями и сориентироваться, как ему себя вести в новой ситуации.

Сквайр Трелони был балагуром и шутником, большим любителем всяких проказ и развлечений, и откровенно скучал в семейном поместье, где сейчас проживал: жены и детей у него не было и сам сквайр уже давно подумывал переселиться на пару лет в Лондон, что бы обзавестись там семьёй и хоть немного разогнать ту тоску, что стала его преследовать по возвращении на родину.

В молодые годы сквайр был офицером флота и по словам его знавших людей — подавал явные надежды, но… Но вскоре охладел к флотской дисциплине и выпросив у батюшки денег на снаряжение собственного торгового корабля, отправился с ним в Ист-Индию, в надежде разбогатеть.

Вернулся он оттуда через семь лет, без особых богатств, но и без потерь — примерно при тех же деньгах что были у него при отплытии. Он получил в заморских странах десяток шрамов и бронзовый загар.

Ходили слухи что люди, которых он взял в услужение после этого путешествия — бывшие пираты или контрабандисты, да и сам Трелони, в водах где не было свидетелей, не брезговал грабить всех подряд, в том числе и соотечественников.

После того как один из выживших, после встречи с ним у берегов Мадагаскара, негоциантов, прямо его обвинил в нападении и грабеже его судна и убийстве или продаже в рабство членов команды, сквайр, по настоянию отца — отправился добровольцем, на нанятом им самим судне, на Карибы, помогать Вест Индской компании бороться с местными пиратами.

Через четыре года Трелони вернулся с небольшим ларцом полным изумрудов, на которые и совершил ремонт родового поместья и помог семье выдать замуж сестру, которая только что разменяла четвёртый десяток и считалась «вечной невестой».

Трелони ещё дважды, по паре лет, отправлялся на Карибы, Патагонию или к берегам северных колоний, в надежде разбогатеть на торговле сахаром, ромом, какао, пушниной или добыть себе драгоценных камней из местных шахт, но особо так и не разбогател, скорее немного накопил сверх того с чем отправлялся ранее.

Тогда сквайр сговорился с некими директорами Компании в Кингстоне и стал им регулярно поставлять рабов, в основном мужчин, на плантации.

Этот вариант «бизнеса», сделал Трелони, всего за три года — весьма состоятельным человеком и уже к смерти своих родителей, случившихся в течении одного года несколько лет назад, Трелони мог себе позволить вести в меру роскошную жизнь, имея крупные счета в лондонских банках и покупая бумаги успешных предприятий.

Трелони был говорлив, но умел и слушать то, что считал для себя интересным. Хвастал постоянно, но без злобы — что бы чуть возвыситься, не более того. Считался крайне хитрым и «многоликим» человеком, способным на что угодно, хотя прямых доказательств этому и не было.

Поговаривали, что доктор Ливси при нём вроде осведомителя, который, проводя рейды по лечению местных жителей, обзаводится необходимой инормацией, что доводит до сведения самого сквайра, позволяя тому и самому иметь долю в прибрежных контрабандных делишках.

Отец Джима, несколько раз, будучи сильно пьяным, орал что он всё расскажет на суде о сквайре и его доле в добыче «адмиральской команды» береговых пиратов, но мать затыкала ему рот и дальнейшего Джим не слышал.

После пяти минут тихого переговаривания между собой, двух мужчин расположившихся в креслах, чавкания и нескольких бокалов вина — сквайр Трелони наконец соизволил обратить внимание на стоявшего, перед его с доктором, стола с яствами, подростка и проговорил, немного насмешливо: «И что же Ливси, натворил этот юный негодяй, а?»

— Я же вам уже сказал, Трелони! — с напускной важностью отвечал доктор и тут же, не выдержав паузы, расхохотался. — Невероятно, но со времени своего возвращения, Джим Хокинс успел наворотить такую кучу дел, сквайр, что возможно лишь петля — как очистит его совесть!