Было темно, почти как ночью, лишь горели тусклым светом немногочисленные уличные фонари. Над их головами и повсюду до линии горизонта был песок, спрессованный огромным количеством чакры в своеобразный купол, полностью накрывший деревню и отразивший натиск взрывной волны. Через несколько мгновений грохот стих, и повисла мучительная, гнетущая своей неизвестностью тишина.

- Гаара… – выдохнула Темари, судорожно прижав руку ко рту, потому что её голос прозвучал неожиданно громко. – Не может быть!..

Канкуро сжал кулаки и сверлил взглядом неподвижный песок над их головами. Он не мог поверить. Этого не могло случиться. Это ещё не конец! Это же Гаара. У него есть его абсолютная защита или чёрт знает какие ещё уловки Шукаку. Он не мог погибнуть. Он самый сильный шиноби в Суне, он Кадзекагэ, чёрт возьми… Кадзекагэ, который потратил последние силы на защиту деревни и её жителей. Канкуро зажмурился и умолял песок сдвинуться с места, потому что это означало бы, что его младший братишка ещё жив.

Словно в ответ на его молитвы на самой верхней точке купола что-то хрустнуло, и песок начал тонкими струйками скатываться вниз, постепенно открывая обзор на усыпанное серебристыми звёздами ночное небо.

- Живой, – облегчённо выдохнул Канкуро.

- Хвала Ками-сама, – пробормотала Темари.

Взгляд кукольника мгновенно обратился туда, где несколько секунд назад находился Сасори, и выхватил лишь подол чёрного плаща с красными облаками, скрывшийся в широком створе восточных ворот.

- Стоять! – крикнул Канкуро, кинувшись за ним, однако путь ему преградили три защитного типа марионетки, не дававшие ступить и шагу.

Через мгновение прогремело ещё несколько взрывов, и крепостная стена тяжёлыми камнями обрушилась на песок, загораживая собой выход, а марионетки, потеряв связь с кукловодом, упали к ногам Канкуро.

- Ксо! – выругался тот. – Уйдёт! За ним, Темари. Через южные ворота.

Сестра согласно кивнула и сорвалась с места в направлении узких и редко используемых южных ворот. Это был единственный шанс успеть вовремя. Гаара, вероятно, был сейчас истощён применением столь сложной защитной техники и вряд ли мог бы долго противостоять Сасори. Если вообще мог. Они обязаны были успеть помочь ему. Они обязаны были успеть его спасти.

Гаара балансировал на грани сознания. Боль во всём теле была настолько сильной, что мешала думать. Он лежал ничком на земле, выдыхал воздух в остывающий песок, наблюдая расфокусированным взглядом, как опадают вокруг него золотистые песчинки брони. Мозг шевелился вяло, однако в том, что произошло, не оставалось сомнений: он оказался слишком близко к эпицентру взрыва и, судя по всему, находился сейчас в крайне плачевном состоянии. Он попытался собрать остатки чакры – нужно было хотя бы убрать зависший над Суной купол из песка, иначе вся деревня превратится в один большой пустынный бархан, под которым будут погребены все жители. У него не было права на ошибку. Кадзекагэ нахмурился и сжал кулак.

Купол опадал медленно, нехотя поддаваясь его приказу, постепенно освобождая деревню от смертельной угрозы. Чакры было совсем немного, едва-едва хватит, чтобы убрать барьер. Гаара зажмурился и стиснул зубы, не позволяя себе терять сознание, пальцы сжимались и разжимались в размеренном темпе, сдавливая пустынный песок.

- Успеть! – стучало в голове. – Нужно успеть. Должен успеть!

- Скверный у тебя вид, мой блистательный, – посочувствовал Шукаку, – но ты целенький. Похвали нас! Мы молодцы!

- Спасибо, – отчего-то вслух выдавил Гаара. – Ты очень помог мне.

- Давай теперь обсудим, что нам за это будет, – довольно оскалился тануки. – Ты нам обещал. Дал слово Кадзекагэ, между прочим. Мы всю чакру потратили на этот барьер!

- Мы всё ещё в опасности, Шукаку, – выдохнул Джинчуурики, поморщившись от боли, собирая остатки чакры в кулаке. – Один из Акацки ещё жив.

- Эй, ты ведь не собираешься отдать нас этим живодёрам? Не отдашь ведь, мой блистательный? – необычно тихо спросил Шукаку.

- Вот уж не думал, что ты так не захочешь расставаться, – удивился Гаара, наконец отпуская тонны песка за крепостной стеной.

- Ну, как бы тебе сказать, мой блистательный… Мы иногда капризничаем, конечно, но нам позволительно, мы жертва домашней тирании, – расплылся в усмешке тануки. – Но… Если честно, мы к тебе даже привязались как-то. Ты маленький такой, смышлёный. И упрямый. Как мы любим.

- Это признание? – чуть улыбнулся Кадзекагэ, чувствуя, что теряет силы.

- Нет, ты не думай, что мы за тебя в прачечную будем ходить после этого или еще чего, – замялся Однохвостый. – Просто если подумать, ты к нам в целом неплохо относился, по имени называл, опять же, не каждый Биджу таким отношением может похвастаться.

Гаара молчал, блуждающим взглядом отслеживая лёгкие золотистые песчинки. Как-то удивительно правильно было ощущать себя лежащим посреди пустыни, почти полностью засыпанным тяжелым песком и говорить с Шукаку. Песок тепло обнимал его, будто бы нежно поглаживая ослабевшие руки, а лёгкий ночной ветер чуть шевелил красные пряди, мягко касаясь лица, словно кто-то ласково проводил по щеке тонкими пальчиками. Пустыня убаюкивала его тихим гулом сталкивавшихся в воздухе песчинок, будто шепча на ухо какую-то старинную, смутно знакомую песню. После всех событий последних месяцев он наконец-то чувствовал себя спокойно от осознания этой правильности происходящего. Он не мог пожелать для себя лучшей смерти.

- Прости, Шукаку, – мысленно проговорил он, делая неровный, слабый вдох. – Но, кажется, наше с тобой время подошло к концу.

- Лучше уж так, чем на живодёрне, мой блистательный, – вздохнул Шукаку. – Знаешь, а ведь она была права насчёт тебя, – вдруг задумчиво протянул он. – Та маленькая женщина, что просила тебя не мучить. Она говорила, что мне стоит в тебя верить.

- Женщина? Моя мать? Что она говорила, Шукаку? – глухо спросил Гаара, с силой открыв глаза, чтобы не потерять сознание и выслушать его до конца.

Золотистые песчинки по-прежнему танцевали в воздухе, исполняя причудливые па в лёгких потоках ветра, а сквозь эту искристую занавеску на него смотрели с какой-то безудержной нежностью кобальтово-синие глаза пустыни.

- Мы с ней заключили сделку, знаешь ли. Мы тебя защищаем от любой физической атаки в обмен на её жизнь, ну, и право дать тебе имя, в качестве маленькой премии, – начал поспешно объяснять тануки. – Это ведь мы придумали «Гаара». Звучит красиво, согласись, мой блистательный?

- Рад, что тебе нравится, – из последних сил отозвался юноша. – Я с удовольствием поговорил бы с тобой ещё, Шукаку, но сейчас мне хочется слушать пустыню.

- Как скажешь, мой блистательный, – послушно согласился тот, умиротворённо закрыв глаза и устраиваясь поудобнее в клетке.

Скорпион склонился над Гаарой, судорожно прощупывая на бледной шее слабый пульс. Тело юноши было, словно в кокон, закутано в мягкий песок, не позволявший Сасори даже сдвинуть его с места. Акацки вынул кунай, попытавшись разрезать крепко стягивавший Кадзекагэ кокон, однако песок мгновенно восстанавливал защитный покров.

Сасори огляделся: пустыня злилась, яростно хлестала его, посмевшего посягнуть на её самую большую драгоценность, волнами колючих песчинок, сурово завывала в ушах порывистым ночным ветром, едва не сбивавшим с ног. Скорпион поднялся на ноги, чуть разведя в стороны руки, словно пытаясь погладить потоки золотого песка, обернувшись к ней лицом. Глаза пустыни смотрели на него строго, с укоризной, из-под нахмуренных пшеничного цвета бровей.

- Не сердись, Карура, – проговорил он негромко. – Я знал, что ты сможешь его защитить. А я нашёл способ освободить его. Ты всегда мне верила, доверься и теперь. Слышишь, родная? Отдай мне мальчика.

Ветер понемногу стих, начавшаяся было буря улеглась, и песок послушно высвободил ослабевшее тело Кадзекагэ. Сасори присел рядом, поспешно расстегнув стягивавшие грудь Гаары ремни серого жилета, облегчая юноше вдох. Подхватив мальчика на руки, Скорпион в последний раз огляделся, жадно всматриваясь в просторы присмиревшей пустыни, и, встретив одобряющий и доверчивый кобальтово-синий взгляд, коротко кивнул и взял курс на север.