Доверие.

Боясь шевельнуть головой, Франциск осторожно переводит взгляд на Артура, по-детски невинно сложившего руки в замок под щекой и сладко причмокивающего губами. Чувствуя, как по всему телу разливается тепло, пробуждающее в душе порывы стремительной нежности, ласки, умиления и совершенно несвойственной робости, он прикрывает глаза. Улыбка не желает сходить с губ, а чувства, бушующие в груди, побуждают неловко коснуться кончиками пальцев любимой щеки. Бархатистая, нежная, теплая. Продолжая невесомые прикосновения, он касается большим пальцем тонких губ, пересохших за ночь. Хочется, немного раздвинув их, прильнуть с поцелуем, но что-то удерживает, что-то такое, чего раньше никогда не было, похожее на настоящую заботу — как о себе, как о ком-то очень-очень важном. Гораздо важнее себя. Убрав руку от родного лица, обхватывает кончики пальцев губами, впитывая едва уловимый вкус желания. Ощущая, как внизу постепенно начинает нарастать напряжение, Франциск поскорее отрывается от столь увлекательного занятия, вновь устремив взгляд на окно. Солнце не спешит вставать, позволяя снова раствориться в утре, будто давая шанс вновь провалиться в сладко-тягучий сон, теперь уже полный сладострастных картин. Убедившись, что такими темпами вновь заснуть ему не удастся, он тяжело вздыхает, заставив сопящего рядышком Артура подозрительно дернуться. Ни звука, ни движения, ни вздоха. Не моргать, не дышать. Нет, кажется, не разбудил. Усмехаясь своему глупому поведению, он закатывает глаза, осторожно высвобождая плечо из-под родной блондинистой головы. Все медленно и плавно, без дыхания — лишь бы не разбудить, лишь бы не потревожить. Нельзя прерывать этот чудный сон, нельзя рушить такое прекрасное серое утро. Выскользнув из кровати, Франциск опускается на колени, заглядывая в лицо любимому. Спокойное, бледное, с легким румянцем на щеках и неровным узором красноватых пятен на шее и плечах. Будет ругаться, когда увидит. Так мило, так по-домашнему, как будто они уже сто лет вместе. Сейчас хочется верить, что так оно и будет, что и через сто лет они все еще будут чувствовать то же самое. А вот представлять почему-то совсем не хочется.

Улыбнувшись спящему, он встает с колен, ощущая приятную слабость в ногах, как будто ночью ему пришлось пробежать не один километр по стадиону. Приятную — потому что Франциск знает: слабость — вовсе не от бега. Дверь с шелестом открывается и почти сразу же закрывается, не желая выпускать утренний морок наружу. В остальном блоке все немного иначе. Там нет туманного наваждения, наоборот, весь воздух будто светится, сияет утром, приглашая влиться в сверкающий новыми горизонтами отношений день. Франциск включает чайник, чтобы разогреть воду, достает из верхнего ящичка кофе среднего помола и пока отставляет в сторону. Еще не время. Для начала нужно позаботиться о том, что будет выступать в роли завтрака в постель — о булочках, конечно. Не французских, потому что пока он их готовит, проснется не только любимый Артур, но и весь блок, а обычных, творожных. Нужные ингредиенты легко обнаруживаются в холодильнике. Творог, мука, яйцо, соль, разрыхлитель, немного сахара… Он еще не любуется счастливым лицом Артура, нарисованным собственным воображением, а тесто уже готово, духовка нагрета. Тщательно смазывая маслом противень, он быстро выкладывает на него аккуратно скатанные шарики будущего кулинарного шедевра и ставит все в духовой шкаф. Теперь — немного подождать. Можно, например, помыть уже использованную для приготовления теста посуду, чтобы кое-кто не ворчал, что опять вся уборка на нем. Времени это занимает немного, как раз есть возможность умыться, чем Франциск и пользуется. Прохладная вода быстро приводит в чувство, окончательно будит и бодрит. Так бодрит, что он едва не забывает о вкусности, томящейся в духовом шкафу. Благо, ни одна булочка не пострадала.

Выудив из пышущей жаром камеры ароматные булочки, Франциск принимается за приготовление кофе. Он знает, что Керкленд не жалует этот напиток, но почему-то именно кофе, — только из кофеварки, с молоком — кажется ему единственным возможным напитком для сегодняшнего завтрака. И вот, не больше десяти минут спустя, все готово. От поднимавшихся прямо к носу ароматов во рту с невероятной скоростью образовывается слюна, так что, не желая тратить время на любование своим произведением кулинарного искусства, он спешит в уютную, полную тяжелого сонного воздуха комнату, где все еще мирно спит Артур. Кончики пальцев почему-то странно покалывает, а сердце в груди начинает биться чаще, всколыхнув удушающее волнение, от которого хочется то ли выть, то ли рыдать, забившись в дальний угол. Переступив незнакомые чувства, он опускает свою ношу на стол и садится на пол возле кровати — напротив милого лица. Будить его не хочется. Именно таким, наивным и беззащитным, Франциск не может увидеть Артура днем. Раньше, отмечает про себя Франциск, он не замечал, как может быть хрупок и невинен человек после секса. Только сейчас он с дрогнувшим сердцем осознает, какую взял на себя ответственность. И это его пугает.

Теперь понятно волнение, трепет — он просто боится. Хотя нет, вовсе и не просто. Он страшно, дико боится того, что теперь предстоит. Перед ним — не циничный уверенный в себе жестокосердный тиран, один вид которого может завести его с полоборота. Перед ним — мальчишка, ребенок, невинный, непорочный и совсем не понимающий, что к чему. Мальчишка, которого теперь нужно защищать.

Франциск поджимает губы и сдвигает брови к переносице. Ответственность.

На столе остывает кофе, и аппетитные булочки источают чудный аромат.

Что же он наделал?..

========== Действие пятое. Явление I. Правила поведения ==========

Действие пятое

Явление I

Правила поведения

Апрель — чудесная пора. Казалось бы: зима еще не отступила, тепло едва-едва настигло землю, прогреться ничего не успело, раздеваться рановато — что может быть хуже в середине-то весны, когда организм уже элементарно требует коротеньких юбочек, узких брюк, высоких каблуков и элегантных декольте? Но нет же! Все очарование апрельское в том, что несмотря на эту его симпатию ко всему зимнему, прохладному и тоскливому, он отчаянно неумолимо стремится к весне, распускаясь на глазах нежным цветом бледно-розовых сакур, еще не задумывающихся о первых зеленых листочках. Он жалостливо согревает соскучившиеся по летнему веселью тела, наполняя воздух по-настоящему весенними трелями, окутывая все слабой, едва уловимой серо-зеленой дымкой. Именно в апреле действительно ощущаются произошедшие с природой перемены, именно он, этот странный переходный месяц, знаменует начало чего-то нового. Нового учебного года, например.

Обычно все проходит довольно тихо. Новички осваиваются на новой территории, знакомятся с другими ребятами, с учителями, вливаются в учебный процесс, вступают в кружки и клубы… Старшеклассники тоже ведут себя прилично, по крайней мере, никаких экстраординарных происшествий не устраивают и персонал в краску не вгоняют. Конечно, иногда драки бывают и в первые дни, все-таки мальчишки в период пубертата — хуже котов в марте, не так уж это и страшно. В «Кагами» все-таки не просто так проводили серьезные вступительные испытания, ребята туда попадали в основном умные и ответственные. Ну, хотя бы соображающие что-то. Разве могло случиться что-то из ряда вон?

Вы правы. Оно обязано было случиться.

Экхарт Нольде, терпеливо дожидавшийся в своем кабинете очередного нарушителя правил колледжа, недовольно смерил взглядом настенные часы, будто именно они были виноваты в опоздании пока еще незнакомого ему мальчишки, которому велено было явиться на ковер сразу после занятий. Часы мужественно стерпели злостный выпад, щелкнув стрелками — дело шло к четырем, уроки закончились больше двадцати минут назад, а заявленный парень появляться не спешил. Вздохнув, Экхарт решил, что завтра отчитает его в два раза строже, но именно в тот момент, когда он оторвал филейную часть от своего дорогого и невероятно удобного стула, дверь шумно распахнулась, с треском врезавшись в стену. От открывшегося ему вида Нольде незамедлительно рухнул обратно на кресло, поспешно прикрывая глаза рукой.