Со своего места поднялся Скотт. Хотя по лицу директора Кассия и скользнуло удивление, он ждал, что именно Скотт будет выбран ребятами обоих классов для заключительной речи. Острый на язык, популярный, дерзкий именно в той степени, в которой это остается привлекательным, а еще — принесший школе больше всего неприятностей, заключающихся в разбитых окнах, регулярных драках и появлениях в школе в не очень трезвом виде. Ни от кого другого прощальные слова не звучали бы настолько… искренне.
— Мы прошли долгий путь, — кашлянув пару раз в микрофон, важно начал Керкленд, сверившись с бумажкой, написанной, как заметил Гай, им собственноручно. — Помните, как впервые встретили друг друга здесь же, на собрании перед вступительными экзаменами? Я хорошо помню тот зимний день, ведь меня чуть не выгнали за драку с Садыком, — Скотт усмехнулся, бросив на Аднана лукавый взгляд. — С тех пор прошло больше пяти лет, очень многое успело поменяться. Мы и сами тоже изменились. Той весной, вслушиваясь в приветственную речь директора Кассия, рассматривая свой новый класс, я был наивным мальчишкой, зацикленным на деньгах и безделушках, мне непонятно было, почему все так рады видеть этого старика в помятом костюме. Все казалось таким бессмысленным и ненужным. Сейчас, стоя на пороге выпуска, я хочу извиниться за эти мысли. Также я хочу попросить прощения за каждый из своих проступков, искренне — а не как обычно. Я рад, что вы не выгнали меня отсюда, что терпели все это время. За это — большое спасибо, — прикрыв глаза, Скотт спокойно улыбнулся и низко поклонился. — Спасибо, что стали моей второй семьей, что сделали столь нелюбимое место, как школа, вторым домом. Спасибо моим одноклассникам, скрашивавшим нудные серые будни. Я надеюсь, что мы и дальше останемся друзьями. Спасибо учителям, терпеливо вбивавшим нам в головы материал, который мы в принципе были неспособны усвоить. Спасибо классным руководителям за поддержку и терпение. Спасибо остальному персоналу за заботу о нас. Спасибо администратору Нольде за искреннее беспокойство, спасибо за каждое ваше скучное нравоучение. И спасибо директору Кассию за то, что вы для нас сделали. Спасибо, — склонив голову, Скотт замолчал, наслаждаясь тишиной, что повисла в зале после его пламенной речи. — Выпускник пятого «А» класса, Керкленд Скотт! — шумно вздохнув, громко выкрикнул он, с дерзкой гордостью наблюдая, как выпускники, поднимаясь со своих мест, начинают аплодировать, как к ним присоединяются учителя и, наконец, Гай и Экхарт, реакция которого значила для Скотта чуть больше, чем остальных.
— Всем встать! — сдерживая улыбку, строго произнес директор Кассий, дождавшись, когда Керкленд вернется на свое место. — Исполняется выпускная песня!
Выпускники почти одновременно поднялись со своих мест, с робкими улыбками переглядываясь и посматривая на сцену. После недолгой паузы, наполненной рокотом тихих переговоров, заиграла музыка. Посторонние звуки тут же отошли на второй план, оставляя только последнюю песню, единственную, которую ребята могли подарить своей школе. Им, конечно, далеко было до хора, вступившего в самом начале, но всем было наплевать, потому что ребята пели от всей души. Их грубоватые голоса сливались в последнее «спасибо», некоторые особенно чувствительные мамы и сестры не смогли сдержать слез, наблюдая, как их родные мальчишки покидают последнее пристанище детства. Какими бы взрослыми они ни были, учась в колледже, они могли позволить себе оставаться детьми, веселиться и не заботиться ни о чем. Теперь, после выпуска, им предстоял кому-то университет, а кому-то — сразу работа, причем совсем не легкая, ведь большинство учащихся было из очень обеспеченных семей, давно уже нашедших приют талантам своего сына.
Затихли последние ноты, ребята шумно уселись на свои места, внимательно пронизывая взглядами сцену, где Гай, печально улыбаясь, как раз подходил обратно к своей стойке с микрофоном. Стукнув по прибору ногтем, он дождался, когда абсолютно все взгляды будут прикованы к нему и в зале станет достаточно тихо, чтобы ему не приходилось повышать голос. Исчезла куда-то вся помпезность и торжественность, осталась лишь грусть, присыпанная легкой усталостью, да счастье — отеческое счастье за ребенка, которому он больше не помощник.
— Ребята, — тихо и спокойно начал Гай, — как верно подметил Скотт, мы с вами прошли долгий путь. Я помню всех вас еще пятнадцатилетними сорванцами, постоянно срывавшими уроки и получавшими не самые лучшие оценки. Мне казалось: вы худшее, что могло случиться с моей школой, — в зале послышались робкие смешки, и Кассий сам слегка усмехнулся. — Но потом, когда вы все справились с первым экзаменом, когда начали показывать свои таланты и активно участвовать в школьной жизни, я пожалел, что думал о вас так. Вы стали мне надежной опорой, вы помогли «Кагами» выйти на новый жизненный виток. Сегодня, сейчас, когда вы уже получили дипломы, и ничто вас здесь больше не держит, я хотел бы сказать вам спасибо. Спасибо за все, что вы сделали для «Кагами», спасибо за все, что вы сделали лично для меня. Я благодарен родителям, воспитавшим таких замечательных ребят, я благодарен учителям, терпевшим их порой крайне безответственное поведение. Я рад, что вы мои выпускники, и теперь могу с гордостью заявить: выпускная церемония объявляется закрытой!
Секундная пауза и, наконец, шквал аплодисментов. Ребята, учителя, родители, другие ученики — все поднимались со своих мест, чтобы выразить свою благодарность, свое уважение директору, согнувшемуся сейчас в поклоне. Гай улыбался, чувствуя, как к глазам его подступают слезы. Он, взрослый мужчина, привыкший ежегодно выпускать больше полусотни детей, ставших за пять лет родными и любимыми, каждый раз едва сдерживал слезы. Они все были ему, словно родные дети, а отпускать их из гнездышка не хочется никакому настоящему родителю. Счастье и грусть, смешанные вместе, пронизывая тело Гая, вынуждали его скрывать лицо, пряча скопившиеся в уголках глаз слезинки.
— А сейчас специально для вас и ваших родителей начнется прощальный концерт, подготовленный учениками всех классов! — вновь дождавшись, пока на него обратят внимание, важно произнес Гай, делая рукой приглашающий жест.
На сцене возник хор, заиграла музыка, началась какая-то бодрая песенка, которую почти никто не слушал, получив возможность свободно болтать и обсуждать произошедшее. Теперь они больше не были учениками «Кагами», теперь они должны были вступить во взрослую жизнь, начать что-то совершенно новое. Их ждало то, к чему они готовились, нужно было скорее поделиться впечатлениями с друзьями, ведь уже сегодня вечером некоторые из них уедут домой.
***
Артур, поправив шарфик, строго оглядел свою труппу придирчивым взглядом. Не найдя изъянов в костюмах, он облегченно выдохнул и снова перевел взгляд за кулисы, в зал. Аудитория была взбудораженная, совершенно не готовая к какому-то серьезному спектаклю. Это одновременно и радовало Керкленда, ведь их постановка была довольно-таки сырая, не очень-то тщательно отрепетированная и не лишенная кучи изъянов, и огорчало, ибо он хотел, чтобы им внимали, чтобы их смотрели и не отвлекались больше ни на что, как это бывало обычно. Он нервничал. Не хотел признаваться даже самому себе, но именно здесь и сейчас, на выпускном Скотта, своей речью произведшего впечатляющий эффект, он боялся провалиться. Он должен был доказать Скотту, что тот ошибался, должен был сыграть так хорошо, как никогда раньше, ибо до того старший Керкленд ни разу не посетил ни одного представления младшего. Артур и сам не понимал, почему для него это так важно, более того, он не хотел этого понимать. Он просто хотел показать Скотту, как сильно тот ошибался.
Смолкла музыка, и пара, до того танцевавшая на сцене какой-то зажигательный танец, устало ввалилась в гримерку. Свет в зале постепенно потускнел, а разговоры слегка поутихли. В этой странноватой атмосфере и раздался привычный, но в то же время совершенно иной голос Антонио.
— Шесть лет назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре. Что-то сломалось в моторе моего самолета. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам все починить, хоть это и очень трудно. Я должен был исправить мотор или погибнуть. Воды у меня едва хватило бы на неделю. Итак, в первый вечер я уснул на песке в пустыне, где на тысячи миль вокруг не было никакого жилья. Человек, потерпевший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, и тот был бы не так одинок. Вообразите же мое удивление, когда на рассвете меня разбудил чей-то тоненький голосок.
