— Тебя, алкаша, резать, — покраснев так, что это стало заметно даже в темноте, фыркнул Андресс, отвернувшись. — Я ходил к завхозу Цвингли, хотел попросить о переселении.

— Ты?.. — Хенрик недоверчиво уставился на Андресса.

— Не перебивай, — строго прервал его тот. — Его не было, и я решил… В общем, это твой последний шанс.

— Ты не переедешь? — тихо переспросил Хансен. — Ты не переедешь! — подхватив Андресса на руки, он быстро закружил его, перемещаясь по комнате, пока снова не заметил блестящий на столе нож. — И все-таки — зачем тебе это? У нас в кухне ведь другие…

— Другие, — пихнув Хенрика локтем в бок в отместку за неожиданное нападение, кивнул Йенсенн. — Потому что его я подобрал под окнами.

— Под нашими окнами? — недоверчиво прищурился Хенрик.

— Не перебивай, — раздраженно повторил Андресс. — Я хотел лечь спать, задергивал шторы плотнее — и заметил тень. Подождав немного, я выглянул наружу и посмотрел вниз. Там, за окном, была девушка, Хенрик.

— Как? На территории «Кагами»?

— Не перебивай! У нее были длинные светлые волосы и пышное голубое платье. Она была словно призрак, но я спустился по лестнице и вышел под наши окна. Следов не осталось, я почти поверил, что действительно столкнулся с чем-то потусторонним, но пара веток на соседних кустах была сломана, а на земле валялся этот нож.

__________

¹«Говорят, что даже такая мелочь, как взмах крыла бабочки, может, в конце концов, стать причиной тайфуна на другом конце света». Теория Хаоса, эффект бабочки

========== Действие четвертое. Явление VII. Маленький принц ==========

Явление VII

Маленький принц

Нарастающее волнение, бушующее в груди сомнение, непрекращающееся беспокойство. Тихое счастье, странная легкость в груди, какой-то щенячий восторг. Затаившийся где-то в глубине глаз страх, полное неведение, обездвиживающее смятение. Полностью охватившая разум благодарность, скромное признание за все, что было сделано, заставляющее улыбаться одними уголками губ умиротворение. Тонкая пленка грусти, сосущая в груди тоска, разливающееся волнами по телу кроткое смирение.

Первые слова родного гимна были почти заглушены болтовней, но уже спустя пару мгновений в зале повисла тяжелая тишина, разрубаемая ровными голосами ребят из хора, ожесточенно распевавшими немного резкий, но пробирающий до костей гимн дорогой школы. Выпускники один за другим поднялись со своих мест и с тяжелыми улыбками мечтательными глазами воззрились на сцену, где как раз взял соло один особенно одаренный ученик младших классов. Его пронзительный высокий голос, надрывая очерствелые сердца совсем уже взрослых парней, взвивался в высоту зала, рассыпаясь свысока тысячами осколков слов, ранящих сильнее, чем можно было бы себе представить. Подхваченный множеством других голосов последний выдох юноши положил начало финальному припеву, громогласному, давящему, невероятно помпезному и торжественному, завершившемуся долго протянутым слогом и гробовой тишиной, неожиданно повисшей в зале.

— Итак, этой торжественной нотой выпускная церемония объявляется открытой! — возвышенно произнес директор Кассий, возникая возле стойки с микрофоном.

Черный идеально выглаженный костюм, прилизанные волосы: ни одна прядка не выбивается, как это происходило обычно; благосклонная добродушная полуулыбка на лице, и как-то подозрительно блестящие глаза. Директор был сегодня крайне официален, пожалуй, даже больше, чем на церемонии начала учебного года. Он, небезразличный к своему делу, любящий детей и всех своих выпускников, болеющий за каждого лично, не мог не выделить такой день, как выпускной. Это было событие, важное для него ничуть не меньше, чем для ребят. Рядом с ним, точно так же одетый в идеальный костюм, с как всегда безукоризненно убранными волосами, стоял администратор Нольде. Он был как всегда строг, спокоен и, кажется, немного рад. В отличие от Гая, ему приходилось постоянно заниматься непослушными детьми: делать выговоры, ругаться, разнимать драки, проводить воспитательные беседы… А учитывая, что именно с этим выпуском уйдет основная проблема предыдущих двух лет — Скотт Керкленд, — его радость вполне можно было понять.

— Итак, начнем! Дипломы выпускникам вручать буду я, директор «Кагами» Гай Кассий, а помогать мне любезно согласился администратор Экхарт Нольде, — после этого объявления, произнесенного все тем же возвышенно-печальным голосом, по залу пронесся шквал аплодисментов.

То ли сыграла роль торжественность ситуации, то ли любовь учеников к своим основным руководителям действительно была сильна, но овации были долгими и бурными. Директору Кассию пришлось пару раз кашлянуть в микрофон и поднять руку, чтобы ребята, наконец, дали возможность продолжить.

— Вручаем дипломы выпускникам пятого «А» класса! — дождавшись относительной тишины, провозгласил Гай. — На сцену приглашается один из лучших учеников «Кагами», всегда успешно сдававший тесты на высокие баллы, достигший высот в кендо и при этом никогда не забывавший о деятельности внутри класса, староста Аидзава Ичиго.

— Я! — нервно подскочив со своего места, выкрикнул названный ученик.

Прикрыв глаза, Ичиго — невысокий японец со смолисто-черными волосами и добрыми глазами — неспешно поднялся на сцену и, благодарно поклонившись, принял из рук директора Кассия свой диплом. Следом за ним на сцену поднимались и другие, никого из них Гай не обделил вниманием, про каждого сказал несколько добрых слов, не читая с заранее заготовленной бумажки, — там был только алфавитный список. Он помнил и любил каждого из своих учеников, что, конечно, льстило, показывало его перед пришедшими родителями в самом выгодном свете и подпитывало любовь детей к нему.

— А теперь я приглашаю на сцену того, чья судьба здесь, да не обидит это остальных, волновала меня больше всего, — с немного грустной улыбкой объявил Гай. — Замечательный нападающий нашей футбольной команды, забивший немало победных голов, ученик, чье «удовлетворительно» за итоговый экзамен никогда не вызывало сомнений, местная знаменитость — Керкленд Скотт.

— Я! — немного развязно протянул тот, поднимаясь с места.

Скотт с самодовольной усмешкой на губах поднялся на сцену. Вежливо поклонившись директору Кассию, он забрал свой диплом из его рук, как-то странно подмигнул Экхарту, подававшему уже следующий диплом, чем вызвал на щеках Нольде возмущенный румянец, и, удовлетворенный своими действиями, сбежал со сцены, возвращаясь на место. Церемония вручения дипломов продолжилась. Учащиеся пятого «А», спустя какое-то время, подошли к концу, настал черед «Б» класса, первым из которого был сосед Скотта по блоку — Садык Аднан. Он, ничуть не менее самоуверенный, чем Керкленд, занимался баскетболом, принес команде победу в районных соревнованиях и сдал экзамены лучше него.

Наконец, все дипломы были вручены, Гай, устало притирая лоб, довольно улыбнулся Экхарту, а тот только покачал головой. Ничего еще не закончилось, им предстоял долгий, поистине долгий день, одна подготовка к которому утомила всех задолго до его начала. Теперь нужно было, дождавшись, пока все успокоятся, пригласить на сцену выпускника, который готовил прощальную речь. Они специально не проверяли ее, не слушали, отдав все во власть ребят. Пусть они прощаются так, как им самим того хочется, а не как предписывают скучные нормы.

— Обращение от выпускника! — пафосно объявил Гай Кассий, мягко касаясь взглядом каждого из шестидесяти сидящих в первых рядах ребят.

Он даже не знал, кто из них сейчас поднимется на сцену второй раз за день, чтобы сказать что-то всем ученикам из своей параллели. Дружба между классами была ничуть не слабее, чем внутри, ведь, как и в других японских школах, каждый год ребята перемешивались, оказываясь в совершенно разных комбинациях. На фестивали им приходилось готовить что-то, соревнуясь с другими параллелями, а не друг с другом. Можно было даже сказать, что это разделение на два класса было создано сугубо ради удобства их обучения.