Потянув за волосы вверх и тем самым поставив Байльшмидта на ноги, он подтолкнул его к кровати, не церемонясь, кинул на нее, тут же навалившись сверху, полностью подавляя, подминая под себя так, что и дышать становилось просто нечем. Он скинул с себя кардиган, майку — оба предмета одежды отправились в увлекательный полет по комнате, чтобы Гилу было поутру интереснее просыпаться. Джинсы и трусы, стянутые Гилбертом почти до колен во время предыдущего акта великой любви, остались в коридоре, так что теперь Иван в одних носках прижимался к белой коже, сквозь которую отчетливо проступали почти все венки.
Входил он всегда резко и без предупреждения — исключением не стал и этот раз. Гилберту многого стоило подавить крик, рвущийся наружу, а вот Иван не сдерживался — стонал в голос, беспардонно врываясь в тело Гила все глубже с каждым толчком. Он не заботился о его удовольствии, но Гилу и не нужна была такая забота. После нескольких минут бездумных движений, Гилберт распалялся, чувствовал, как его обжигает скользящий внутри член, как он отнимает все, что у него было светлого в жизни. Он готов был стонать, как последняя шлюха, только вот все равно закусывал кулак, чтобы не сорваться потом на истерические рыдания.
Иван был прав, когда называл его этим грубым словом — Гилберту нравилось ощущение Ваниного члена в заднице, нравилось, как тот грубо брал его, трахал, заботясь только о своем удовольствии. Обидно, стыдно, горько до слез. Никогда Гил не чувствовал себя таким ничтожеством, как в эти моменты. А воображение дорисовывало добрую улыбку и нежность в Ваниных глазах.
Бурно излившись в него, Иван немедленно направился в душ, оставив Гилберта, истекая чужой спермой на свою кровать, размышлять обо всем произошедшем. Он ждал чего-то светлого и теплого от Вани сегодня, а в результате из-за какого-то неведомого глюка снова столкнулся с Иваном, подарившим ему очередную ночь боли и унижения — ночь, которую он ему не простит и которую будет еще много раз видеть во снах.
Когда Иван вернулся из душа, одарив Байльшмидта презрительным взглядом, и присел на своей кровати, тот уже почти провалился в сон. Он старался удержаться, чтобы по возвращении Ивана привести себя в порядок, да только испытанное унижение и моральное истощение брали свое. Гилберт больше всего хотел, чтобы сейчас вместо Ивана снова появился его Ваня. Чтобы он снова сказал, как сильно Гил ему дорог, как он хочет, чтобы они всегда-всегда были вместе, чтобы не расставались и могли полностью доверять друг другу… Он хотел почувствовать себя нужным кому-то, хотел прижаться к теплому родному боку, почувствовать себя в безопасности, совершенно защищенным и успокоенным. Гилберт мечтал, чтобы Ваня сейчас оказался рядом с ним, потому что только он мог пролить свет над мрачными и суровыми буднями, только он был единственным, самым близким, хорошим, милым и родным, самым… важным, черт бы его побрал! Никто, никакая Лизхен с ее прекрасной фигуркой и мягким характером, никакой Иван с его высокомерным презрением и грубостью — никто не смог бы заменить для него Ваню. Осознавать свою привязанность к человеку лишь после того, как его вторая личность грубо отымела Гилберта, было для того самой неприятной частью процесса. Так он как будто унижал самого Ваню, словно бы это он не смог передать своей любви другим путем. И все-таки несмотря ни на какие угрызения совести, ленивые мысли и чувства собственного тела, с каждым разом он все сильнее и сильнее убеждался в своих чувствах к Ване.
Но перед ним сидел Иван.
========== Действие четвертое. Явление VI. Любопытство — не порок ==========
Явление VI
Любопытство — не порок
В этот день стало как будто немного светлее, хотя солнце и до того целыми днями сияло над забитыми учебой головами ребят. К теплому ветерку теперь примешалось дуновение чего-то особенного, нежно-пастельного, как будто прозрачного, но в то же время настолько очевидного, что не могло остаться незамеченным. Краски, все так же сконцентрированные в сером, грязно-коричневом или том непонятном небесном, которым обычно радует горожан небо зимой, стали будто бы немного ярче, насыщеннее, принимая в себя сочность, наливаясь силой для будущих сезонов, преображаясь на глазах из холодных — в по-настоящему весенние, теплые. Нет, ничего из ряда вон выходящего не случилось — просто в этот день в город пришла весна. Обычно ничем, кроме статусов в социальных сетях, она свой приход не ознаменует, да и в этот раз не ознаменовала, но в мире стало чуточку больше света и тепла.
Весной не хочется думать о чем-то столь серьезном и мрачном, как учеба или какие-то несчастья. Весной хочется больше смеяться, улыбаться, дарить радость себе и людям. Может, кто-то этого и не замечает, но с приходом первой оттепели весь мир становится малость добрее. Совсем немного, так, что с первого взгляда и не скажешь, но стоит только приглядеться, как обнаружишь: улыбок стало на парочку больше. Весна — пора любви: играют гормоны, бурлит кровь! О какой серьезности вообще может идти речь? Вокруг праздник, все оживает, кругом столько возможностей для новых начинаний! Ну разве может кто-то заставить подростков в эту пору думать только об учебе и о том, что через каких-то две недели им предстоят экзамены, от результатов которых зависит их дальнейшая судьба?
Оказывается, может. Директор Гай Кассий всегда умел убеждать, говоря при этом ряд прописных истин и просто сопоставляя причины и следствия. Поэтому его студенты начали зубрить материал задолго до того, как учителя дружно принялись призрачно намекать на скорое начало усиленной подготовки. И если весь остальной мир пел славу растопившей людские сердца весне, маленький мирок «Кагами» усиленно от этой весны открещивался, занавешивая окна в комнатах и полностью погружаясь в книжки.
Но случаются ведь и исключения из правил. В будние дни действительно логично посвящать себя учебе, выкладываться по полной и стараться не допускать ошибок, но ведь существует еще такое чудо природы, как выходные. И в эти-то дни учиться или работать — просто невыносимо! Ведь вокруг столько всего интересного, важного, теплого и светлого, так хочется гулять с кем-то за руку, смотреть в бездонные глаза и не думать ни о чем — совершенно ни о чем — серьезном. Организм требует отдыха, и голова уже отказывается переваривать новый материал, так стоит ли делать хуже самому себе сидением над учебниками? Конечно, нет. Но что делать, если тот, с кем ты хочешь провести это счастливое время безделья, только и делает, что учится, ворчит, да изредка печатает что-то в смартфоне?
Это немного грустно, разве нет? Смотреть на любимого человека, иногда прикасаться к нему, видеть каждый день, как он просыпается, завтракает, принимает душ, выбирает одежду, учится, играет, участвует в обсуждении, засыпает над уроками, печатает сообщения тому, кого любит, читает, глядит в окно, задумавшись о чем-то своем, изредка улыбается, спит, едва укрывшись одеялом, слышать его голос, ловить его взгляды, чувствовать его внимание, ограничивающееся претензиями и короткими диалогами в пустоту. Друзья, говорите? Да, наверное. Но если любишь кого-то всем сердцем, одной дружбы мало. Хочется целовать его поутру, держать за руку не только когда он не замечает — а при малейшей возможности, проводить вместе бурные ночи, смеяться над глупыми шутками, смотреть ужастики, прижавшись друг к другу под одеялом, подолгу разговаривать обо всем на свете, иногда ссориться, но обязательно мириться в тот же день. Глупая сопливая романтика тринадцатилетних школьниц? Возможно. Но разве вы никогда не мечтали об этом? Зная, что на свете есть кто-то, кто ему намного дороже тебя, невольно опускаешь руки. Но, как ни стараешься сдаться, упрямое сердце все равно бьется, и ты вынужден вновь и вновь унижаться, танцевать чечетку на могиле гордости и добиваться, бесконечно добиваться того, чего, как тебе кажется, ты не добьешься никогда. Никогда ли?
Но что делать, если все попытки что-то изменить тонут в любви к другому человеку? Что делать, если делать что-либо бесполезно, а не делать вообще ничего — невыносимо? Куда деваться? Как пытаться что-то изменить? Чем бороться за свое право на счастье? У кого просить помощи или совета? Разве кто-то вообще может помочь? Это ведь безнадежно, безнадежно, безнадежно и глупо! Так тоскливо, так беспросветно-серо, так пусто… Снедаемые тоской одиночества, болью неразделенных чувств и невыносимой скукой бытия люди больше подвержены порочным влияниям. Алкоголь, наркотики, доступные девушки — бесконечный поток удовольствий, заставляющих просто на какой-то срок перестать чувствовать, но лишь для того, чтобы потом испытать боль в несколько раз более сильную, чтобы сломать, уничтожить, раздавить, стереть, надругавшись над трупом. И лишь знание, что он после подобного начнет презирать тебя, заставляет балансировать над пропастью, не делая последнего шага.
