— Я… Ч-что я могу сделать для тебя? — посмотрев куда-то в сторону, взволнованно поинтересовался Людвиг, незаметно вытирая влажные ладони.
Феличиано снова улыбнулся, обнимая его, и незаметно покачал головой. И почему он чувствовал себя сейчас куда более взрослым?
***
Домой он вернулся поздно, засидевшись у Мюллера, угощавшего его своими фирменными сосисками по особому немецкому рецепту. Глядя сейчас на происходящее немного другими глазами, он только-только начал осознавать, как хорошо и весело ему было рядом с этим человеком. Он не думал ни о чем, что нагоняло бы депрессию, вел себя по-детски и впервые за долгое время наслаждался жизнью.
— Ве-е, я дома! — по-прежнему находясь в прекрасном настроении, пропел он, заглядывая в комнату.
Свет не горел, и хотя вещи были разбросаны, как случалось, только если брат был в комнате, самого Ловино в помещении не наблюдалось. Хорошее настроение как ветром сдуло от мысли, что Ловино сейчас может резвиться со своим дражайшим Тони, нисколько не беспокоясь о Феличиано. Вздохнув, он хлопнул по кнопке выключателя, освещая комнату, в которой царил еще больший хаос, чем обычно, когда неожиданно в тишине раздался судорожный всхлип.
— Ве? — Феличиано огляделся, еще раз проверяя комнату на наличие в ней посторонних, но та была пуста. — Братик? — робко предположил он, когда услышал новый всхлип.
На этот раз он смог определить источник звука однозначно. Вооружившись на всякий случай тяжелым учебником, он сделал шаг навстречу судьбе и решительно распахнул дверцу шкафа. Увиденное стерло с его лица до смешного героическое выражение, повергая в глубокий шок. В углу, сжавшись в тугой комок и робко поглядывая на брата лихорадочно блестящими глазами, сидел Ловино. Его тело била крупная дрожь, но когда глаза его, привыкшие к свету, различили Феличиано, он попытался ухмыльнуться и уверенно вылез из шкафа на трясущихся ногах. Добравшись до своей кровати, он медленно опустился на нее, не сводя глаз с младшего. Как только Ловино, вздохнув, собрался что-то сказать, Феличиано резко его перебил.
— Ложись, — он сел рядом, заботливо проводя рукой по спине брата, а затем медленно перебираясь на грудь и расстегивая его рубашку. — Тебе нужно успокоиться.
Ловино сглотнул, нервно утирая влажные дорожки на щеках, и кивнул, помогая брату себя раздеть и позволяя уложить в постель. Феличиано сел на пол рядом с кроватью, собираясь бдеть, пока Ловино не провалится в сон. Нервно стиснув теплую родную руку, тот в скором времени забылся беспокойным сном, и Феличиано, позволив себе прикоснуться к желанным губам, отошел от спящего, задаваясь одним-единственным логичным вопросом: какого дьявола тут произошло?
========== Действие четвертое. Явление II. Не от мира сего ==========
Явление II
Не от мира сего
Ночь — очень странное время суток. Казалось бы, ничего особенного в ней нет — просто солнце скрывается за горизонтом, уступая место таинственно поблескивающим на черно-синем бархате голубым огонькам. Ну что в этом такого? Но никто почему-то не называет загадочным или мистическим ясный полдень. Нет, все самые удивительные и невероятные вещи приписываются именно темному времени суток. Кстати, о «темном». Просто ли из-за отсутствия яркого света ближайшей звезды ночь часто определяют именно этим словом? Не кроется ли за этим что-то мистически-невероятное, не используется ли «темнота» в качестве показателя черной, грязной, изнаночной сути? «Темные делишки», «темный человек», «темная лошадка», «темные мысли»… и темная ночь. Не то чтобы очень неожиданная аналогия, но тут явно просматривается что-то, отражающее не просто отсутствие дневного света. Почему-то ночи приписываются магические свойства, все преступления совершаются именно ночью, все трагедии, если, конечно, они не слишком слезливы, — тогда время суток не важно, важен дождь или туман, если фантазия автора разыграется до таких аналогий, — также случаются почему-то именно в ночь. Заговоры, крупные убийства, встречи наркобаронов, ошибки и все — совершенно все, что хотелось бы скрыть, спрятать, затаить — происходит ночью. Днем это делают либо безумцы, либо гении, хотя разница между этими двумя характеристиками и размыта до крайности. Но мы-то к ним не относимся, верно? Потому-то и прячем все за таинственной темнотой ночи с ее дивными переливами и до странности сказочно-ностальгичным мерцанием с высоты.
Ловино проснулся поздней ночью, плавно переходящей в раннее утро. Небо еще было затянуто тьмой с вкраплениями созвездий, какие редко можно вообще увидеть за огнями городских светил, даже тоненькой полоски солнца не мелькнуло на горизонте, но природа затихла, и город умолк в ожидании скорого чуда. Ловино не было до этого дела. Он проснулся в гордом одиночестве, бережно укрытый одеялом, и какое-то время слушал сопение брата на соседней кровати. В незанавешенное окно свободно проникали слабые лучики звезд, играючи забираясь под одеяло, вгрызались в беззащитное тело Ловино и звонко рассыпались искорками смеха. Ночь издевалась над ним своей мистической притягательностью, зыбкостью силуэтов, размытостью очертаний. Его голова все еще кружилась от количества выпитого, тело было расслаблено, а разум — поразительно чувственно восприимчив. Варгас сел на кровати, вглядываясь в полумрак комнаты. Братик спал на нерасправленной кровати, отвернувшись к стенке, в одежде. Это смутило Ловино, так что он, постоянно косясь на все еще пытающееся запугать его своим хохотом окно, приблизился к Феличиано, усаживаясь на край его кровати, и принялся аккуратно освобождать его от расстегнутого уже форменного пиджака.
— Ве-е? — Феличиано, сонно повернув голову, воззрился затуманенными глазами на Ловино. — Братик?..
— Прости, — неловко улыбнулся тот, поспешно убирая руки и почему-то краснея.
— Ты в порядке? — смахивая остатки сна, Феличиано сел, немного глупо улыбаясь брату.
— В полном, — кивнул Ловино, избегая смотреть на него.
— Ве? — младший удивленно приподнял брови. — Что тогда случилось? Ты был так напуган, что я не мог оставить тебя полночи.
— Да ничего, — оглянувшись на заливающееся звездным хохотом окно, легко солгал Ловино. — Перебрал немного…
— Вот как, — задумчиво протянул Феличиано, прикладывая палец к губам и тоже бросая взгляд на окно, что так интересовало его брата. — Ты дрожишь, — неожиданно выдал он, хмурясь.
— Тут холодно, — уже более строгим тоном пояснил Ловино, кивнув на свое полуобнаженное тело, в свете ночных огней как будто сияющее изнутри голубоватыми искрами под прозрачной белой кожей.
Феличиано чуть покраснел, отвел взгляд к стенке, а потом, приподнявшись, стащил с кровати покрывало, укутывая им любимого брата. Тот, слабо кивнув, завернулся плотнее, а Феличиано, не зная, чем себя занять, принялся медленно расстегивать пуговицы на рубашке. Когда ненужный кусок белой ткани отправился в недолгий полет до соседнего с кроватью стула, Феличиано обратил внимание на по-прежнему дрожащего Ловино. Он кутался все плотнее, но чем чаще его взгляд натыкался на окно, тем сильнее он дрожал, тем более нервно начинал оглядываться и тискать покрывало. Феличиано еще раз незаметно осмотрел окно и, не обнаружив на нем ничего, что могло бы так напугать Ловино, вновь вернулся к тому.
— Может, все-таки расскажешь? — он невозмутимо залез под покрывало к брату, прижимаясь к его горячему плечу. — Ты заболел? — заботливая рука легла на лоб старшему, другая — самому Феличиано, проверяя температуру, но большой разницы у них не обнаружилось. — Братик? — не услышав на свои слова ровно никакой реакции, он устремил взгляд на Ловино.
Тот сидел, уставившись в окно, и мелко вздрагивал от каждого шороха. За стеклом лишь мерно сияли звезды на ничем не затуманенном небе, да изредка слышно было, как ругается вставший с утра пораньше на обход территории Баш Цвингли. Робкие слова и прикосновения Феличиано, казалось, Ловино вообще не заметил, и тому пришлось хорошенько пихнуть его, чтобы он пришел в норму.
— Ты чего? — вздрогнув всем телом, резко развернулся к нему Ловино.
