— Хенрик, закажи такси, пожалуйста, — попросил он, и Хансен поспешил выполнить поручение. — Братик, расскажи-ка, почему ты уехал, не дождавшись окончания четверти? Что-то случилось?

— Мама попросила за тобой проследить, — просто ответил тот.

— А как же экзамены? — Андресс нахмурился: он и отвык от немногословности младшего брата, пока жил с вечно беззаботно треплющимся Хенриком.

— Сдал раньше.

— Готово! Будут через пять минут, — рядом возник Хансен — невероятно довольный собой. — Халлдор, давай сумку, не напрягайся. Не обращайте на меня внимания, просто наслаждайтесь друг другом, — тот без малейших угрызений совести протянул ему свою ношу, и Хенрик отошел от братьев, давая им простор для общения.

Простором этим они не воспользовались. Халлдор молчал, разглядывая пейзаж, и только легкий румянец на щеках говорил, насколько ему неловко. Андресс молчал, украдкой рассматривая любимого брата, и слишком стеснялся — Хенрика, посторонних, самого Халлдора. Хенрик тоже молчал и из последних сил сдерживался, чтобы не нарушить тишину какой-нибудь абсурдной фразой, которая бы хоть немного оживила этих двоих. И так — на протяжении всего пути до гостиницы, где был забронирован номер. Он и забыл за всеми своими фантазиями чистой братской любви, что таких отношений между ними на самом деле нет и никогда не было. Ему почему-то казалось, что раз Андресс настолько любит брата, то и Халлдор отвечает ему тем же теплом. А они вели себя, как абсолютно чужие люди, не проявляя и толики интереса к жизни друг друга. Просто попутчики. Так вышло. И вовсе Андресс не любит Халлдора. И тот совсем не скучал.

— Спасибо, что встретили, — вежливо поблагодарил их Эрлендсон, когда такси остановилось у гостиницы.

Ребята вышли из машины, не отпуская таксиста, чтобы потом спокойно доехать до колледжа. Хенрик вернул Халлдору его багаж и тут же залез обратно в салон, лелея хрупкую надежду, что хотя бы так, без его присутствия, братья смогут нормально пообщаться.

— Я не смогу уделять тебе много времени, у меня экзамены, — сообщил Андресс, а Халлдор кивнул, показывая тем самым, что все понимает и вообще давно знал. — Если Хенрик будет приставать… — он замялся и отвел взгляд.

— Не будет, — отозвался Халлдор. — Ему нравишься ты.

— Это лишнее, — Андресс почувствовал, как к щекам приливает кровь.

— Это нормально, — пожал плечами Эрлендсон.

— Поосторожней с такими выражениями, — вздохнул Андресс. — Я буду защищать тебя, но он может оказаться сильнее.

— Благословляю.

— Не говори ерунды, — скривился он.

— Хорошо, — Халлдор кивнул. — Тогда я, пожалуй, не буду говорить, что скучал, и пойду заселяться, — он поспешно отвернулся.

— Братик? — Андресс недоуменно него, отмечая очаровательный румянец на щеках. — Я тоже скучал, — он улыбнулся уголками губ. — Увидимся?

— Конечно, — Халлдор перехватил сумку поудобнее и, развернувшись, направился к входу в гостиницу.

Андресс, проводив его взглядом, пока не закрылась дверь, вернулся в салон. Хенрик тут же осыпал его миллионом вопросов, но он проигнорировал его — слова Халлдора не шли из головы и болью отзывались в сердце. Братик не ревновал — даже самую малость не злился. Андресс безнадежно уставился в окно. Никакого просвета в пелене облаков, мешающих разглядеть звезды, не наблюдалось.

***

— Хенрик? — Альфред, кашлянув, шире распахнул дверь блока. — Поздновато ты… Что-то случилось?

— Все супер, — беспечно улыбнулся Хенрик. — Тони у себя?

— А где еще? — грустно усмехнулся Ал. — После разрыва с Ловино он, кроме гулянок с тобой, из комнаты и не выходит, — он вздохнул. — Позвать его?

— Пожалуйста, — кивнул Хансен и прислонился к стене в ожидании Антонио.

— Какие люди, — протянул Каррьедо, появившись на пороге своей комнаты с широкой наигранной улыбкой на губах. — Чем обязан?

— Собирайся, угощаю, — бросил Хенрик, отвечая такой же улыбкой.

Долго уговаривать Тони было не нужно — уже спустя полчаса они сидели в ближайшем клубе, распивая на двоих бутылку дорогого виски. Одной определенно было мало, поэтому бармен довольно щурился, бросая взгляд на частых посетителей — те нередко оставались здесь до закрытия и щедро благодарили его за гостеприимство.

— А он мне даже рассказывать что-то отказался, представляешь? — пламенно закончил рассказ о своих сегодняшних приключениях Хансен. — И такой подавленный сидел — обнять и плакать.

— Так утешил бы его, — рассмеялся Тони. — Глядишь, и вышло бы чего.

— Ты что? — искренне изумился Хансен. — Он бы меня так и убил на месте. Еще и взгляд этот свой врубил, от которого у меня коленки трясутся. Жуть!

— Ты боишься ребенка! — снова залился смехом Антонио. — Ему всего шестнадцать, какое убил? Да еще и тощий, как тростинка — куда ему с тобой справиться.

— Ты не видел его в гневе. Он!.. — Хансен потряс у Тони перед носом пальцем. — Просто восхитительный, — покраснев и мечтательно улыбнувшись, выдохнул он. — Такие глазищи сразу, а голос, голос!.. Все бы отдал, чтобы он был моим.

— Понимаю, — пряча взгляд на дне бокала, кивнул Антонио.

Они помолчали, выпивая новую порцию алкоголя.

— Хансен, — Тони поднял на того обжигающий взгляд. — Мы с тобой такие придурки! Любим неблагодарных мальчишек, — он покачал головой. — Давай! — он наполнил бокалы и поднял свой. — Давай выпьем за нашу растоптанную гордость. Пусть покоится с миром и видит, как мы добиваемся своего счастья!

— Аминь!

========== Действие третье. Явление VI. Лекарство от одиночества ==========

Явление VI

Лекарство от одиночества

Приступ глухого надсадного кашля разорвал хрупкую тишину кристального утра. Раздалось слабое шебуршение, и звук сильно ослаб, как будто происходил откуда-то не отсюда, из другой вселенной. Продолжалось это достаточно долго, и с каждой секундой кашель становился все измученнее, словно бы его тисками вырывали из горла несчастного, а под конец и вовсе сошел на неуверенное покеркивание. Громкий вздох-шмыг, удар чего-то мягкого обо что-то деревянное, и звонкий звук активного сморкания в платок.

Альфред, который, раскутавшись, лежал на кровати в позе звезды, отложил мокрый платок обратно на стол и с тяжелым выдохом прислонил ладонь тыльной стороной ко лбу. Утомленно прикрыв глаза, он прислушался к странным ощущениям внутри. Голова не болела, что на фоне предыдущих трех дней было просто замечательным открытием. По крайней мере, проснулся он не оттого, что казалось, будто ему сейчас голову сжимают специальным прессом — был такой популярный в Средневековье инструмент пыток. Нос не дышал. Как бы он ни старался, вдоха через нос сделать не получалось, и все манипуляции с платком только избавили от размазывания слизи по лицу и белью. Привкус во рту тоже был странный, Альфреду казалось, что раньше он ничего подобного не испытывал — как будто язык легко покалывало. Облизнув пересохшие губы, Джонс пришел к еще одному интересному выводу: оказывается, внутри было прохладнее, чем снаружи. Во всем теле была подозрительная нега, мягкость, несмотря на то, что лег он довольно поздно, спать вовсе и не хотелось. Глаза, со скопившимся в уголках засохшим гноем, смешанным со слезами, зудели, но как-то особенно приятно, и легко оставались открытыми, ясными. Щеки горели. Впрочем, не они одни: горело все тело, как будто Альфред сейчас лежал не в прохладной комнате без одеяла, а стоял возле печки в овечьем тулупе.

Первая попытка подняться и хотя бы сесть успехом не увенчалась. Приподнявшись над подушкой не больше, чем на десять сантиметров, Альфред отчетливо ощутил щемящую и пока еще слабую боль в спине. Обратив внимание на то, что рука его тоже особо двигаться не желала, а суставы в это время как-то загадочно щекотало, Джонс, хмыкнув, резко дернулся вверх, приводя себя в вертикальное положение. Зря. Организм не стал бы просто так отказывать своему хозяину в привычной подвижности. Первой подвела спина, прошив весь позвоночник ломяще-щекочущей болью, от которой Ал был вынужден ссутулиться. С секундным опозданием очнулась голова, иголками острой боли вонзаясь в виски и тупым молотом ударяя по затылку, в связи с чем он вынужден был еще и обхватить голову руками. Перед глазами расплылись радужные круги, сменившиеся черными точками, настойчиво мешающими разглядеть окружающую действительность.