Литмир - Электронная Библиотека

========== Действие двенадцатое. Явление III. А дальше? ==========

Явление III

А дальше?

У всех свои причины любить или не любить осень. Кто-то наслаждается последними теплыми деньками, пожаром на деревьях, листопадом и первыми ливнями. Кто-то, наоборот, жалуется на промозглую сырость, запах прелой листвы и однообразные серые пейзажи за окном. Некоторым нравится уютное чувство, когда, завернувшись в большой мягкий плед, как в кокон, пьешь горячий пряный чай с гвоздикой и корицей, а по стеклам барабанит дождь. Другие же терпеть не могут торчать вечерами дома из-за зарядившего вдруг так некстати ливня. В осени есть много всего — хорошего и плохого — и никого она не оставляет равнодушной.

В Японии осень — ранняя, не та, что в ноябре раскрашивает клены в красный, — значит не только по-летнему жаркие дни, свежий урожай и начало нового семестра в школах и университетах. Осень — это Ундокай. Подготовку к знаменательному дню начинают задолго до восьмого октября — за месяц, а то и два. Готовятся украшения, ставятся выступления, репетируются номера, но главное — тренируются спортсмены.

Ундокай — это праздник спорта. И избежать его у тебя не получится, даже если ты запрешься в своей мастерской до самого ноября.

В «Кагами» праздник спорта был назначен на первую субботу октября, в Центральной старшей школе, насколько было известно Феличиано, он должен был пройти в последнее воскресенье сентября. Про средние и младшие школы он не знал, ровно как и про детские сады, и про университеты, и различные крупные и не очень компании. Он знал только одно: до восьмого октября и, наверное, неделю после него невозможно будет выйти на улицу и не встретить какого-нибудь спортсмена, а то и нарваться на целое представление, посвященное спорту и культуре тела.

Праздник обсуждали даже в кружке рисования. Кто-то участвовал в забеге, другого пригласили на эстафету в школе младшей сестренки, еще один готовился на городской марафон. Даже те, кто не собирался участвовать в других местах, помимо «Кагами», болтали без остановки: какие места лучше занять, что за режимы выставить на своей навороченной камере, что приготовить на обеденный перерыв. Все вокруг как будто с ума посходили с этим Ундокаем, и Феличиано чувствовал себя пришельцем из другой Галактики, настолько все это его не касалось.

Он думал, что не касалось.

Людвиг был учителем физкультуры, в конце концов, и куратором клуба легкой атлетики. И он часто заменял куратора волейбольного клуба, когда тому требовалось уехать по делам в другой город. А еще он помогал отстающим ученикам, давал советы по поводу индивидуального графика тренировок и правильного питания, выдавал спортивный инвентарь тем, кто просто хотел поиграть в свободное время и всегда следил за ребятами, которые занимались на стадионе. Людвиг отвечал за проведение дня спорта в «Кагами», и он действительно — действительно — был воодушевлен этим.

Они с Феличиано по-прежнему занимались по утрам, но теперь вместе с ними на стадионе, как казалось Варгасу, тренировалась вся школа: разминка, бег, силовые упражнения, игры с мячом и много всего еще, что отвлекало Людвига буквально каждую секунду. Феличиано не жаловался, нет, он прекрасно понимал: подготовка ко дню спорта — это действительно важно, ведь, как и на день открытых дверей, в «Кагами» будет много гостей, и никто не хочет все испортить. Но… каждый раз, когда Людвиг поворачивался к нему спиной или оставлял заниматься самостоятельно, чтобы помочь какому-нибудь младшекласснику принять правильную позицию для прыжка, броска или низкого старта, острая иголка впивалась Феличиано куда-то в районе груди.

Он не участвовал в Ундокае — не больше, чем того требовалось в классе. На день спорта ученики участвовали в разнообразных конкурсах, зарабатывая баллы для своей команды. Некоторые испытания были индивидуальными — например, забеги на различные дистанции или конкурсы вроде «быстрее всех съесть булочку с завязанными руками», — еще часть — для групп по два-три человека, вроде бега на трех ногах или конкурса с носилками. На эстафету требовалось пять человек, но в их число, Феличиано, к счастью, не входил — в классе было достаточно и более спортивных ребят. Но остальные конкурсы предполагали участие всей команды — забросить как можно больше мячей в корзину, например, или защита флага, — и вот от участия в них Феличиано отвертеться никак не мог. Но готовиться к ним его никто не заставлял, только один раз они собрались классом обсудить стратегию, и большей подготовкой к Ундокаю для него было рисование плакатов.

Разумеется, у Людвига не было свободного времени, которое он мог бы проводить с Феличиано. Но тот все понимал: подготовка, конечно, важнее, и совсем его не заботит, как эта малышня смотрит на Людвига. И все эти прикосновения, несомненно, просто необходимость и формальность: если бы у него затекли мышцы или разболелась спина, учитель и ему тоже сделал бы массаж. И совершенно точно его это ни капельки не волновало. Он мог проводить в мастерской часы напролет, забыв о существовании мира вокруг, и Людвиг к этому миру тоже относился.

Или нет.

Феличиано не мог выбросить из головы утреннюю тренировку. Людвиг оставил его разминаться в одиночестве на влажной от росы траве, а сам отправился на помощь одному из своих подопечных — тот потянул ногу и, конечно, не мог самостоятельно добраться до медпункта. Варгас выполнял наклоны и растягивал спину, он не собирался смотреть, как какой-то мальчишка виснет на Людвиге, будто случайно трогает его за крепкую мускулистую грудь и трется, черт бы его побрал. Он терся о Людвига!

На листе расползлось пятно краски, Феличиано ойкнул и тут же принялся исправлять оплошность: натюрморт был клубным заданием, и он собирался закончить его побыстрее, чтобы выделить время для работы над портфолио. Ужасное утро не оставляло его. Сейчас Феличиано как никогда чувствовал свое родство с Ловино: тот вечно злился по поводу и без, нервничал, ревновал и огрызался. Ему тоже хотелось на кого-нибудь накричать, порвать дурацкий натюрморт в клочья и, психанув, запереться в комнате, спрятавшись под одеялом. Там он, по крайней мере, сможет пережить этот Ундокай и всю чертову осень, никого не покалечив.

Феличиано сделал глубокий вдох и попытался успокоиться. Гнев и другие сильные эмоции — худшие советчики. Людвиг, в конце концов, не был его собственностью — пусть об него трется, кто хочет, если ему так нравится.

Нет, не пусть!

Варгас закусил губу, чтобы не разреветься. Дурацкая привычка — лить слезы по любому поводу, хоть хорошему, хоть плохому. Чуть какое потрясение, а у него уже глаза на мокром месте. Он же мужчина, а не ребенок! Почему раньше это не волновало его так сильно? Ведь день спорта — это ежегодное мероприятие, и на Людвиге вот уже который год кто-то виснет, и он уже не в первый раз пренебрегает занятиями с Феличиано в пользу подготовки юных спортсменов.

Если с другими худо-бедно получалось, то себе Феличиано врать не мог. Год назад Ловино беспокоил его намного больше, чем отношения с Людвигом. Он тогда только-только начал приходить в себя, за ним нужно было постоянно присматривать и помогать. А еще он вел себя как последний ублюдок, хамил, срывался и не следил за словами. У Феличиано было слишком много забот и страданий, чтобы вообще помнить про Ундокай. А два года назад все было еще хуже: Ловино принимал свои таблетки, постоянно пропадал вечерами и ночами, а Феличиано лил слезы в подушку и терпел — как приступы нежности брата, так и его внезапную злость. А еще тогда он любил Ловино, и это, пожалуй, было хуже всего остального, вместе взятого. Ну, а три года назад — Феличиано вздохнул — он сам был младшеклассником, который вешался на Людвига. Кто бы мог подумать, что эта игра заведет его так далеко?

Он ревновал. Ревновал и боялся, что Людвиг забудет о нем, бросит его, найдет нового… друга. Феличиано и самому смешно было думать так — «друг», как же. Друзей не ревнуют вот так, со злостью и отчаянием, и страхом потерять, застилающим разум. Для Людвига он был одним из многих — теперь, перед днем спорта это становилось очевидным. Тот мог выбрать кого угодно, чтобы проводить с ним свое время. Кого-то более подходящего ему по интересам. Кого-то не настолько испорченного. Кого-то, кто не был влюблен в своего родного брата.

244
{"b":"599529","o":1}