День открытия фестиваля, как по заказу, был ясным и солнечным. Ловино с трудом открыл глаза, лениво потягиваясь на кровати, и обнаружил, что он в комнате совершенно один. Он ожидал, что, возможно, Феличиано снова ушел куда-то в одиночестве, но, спустившись вниз, обнаружил на столе записку от Гая: они ушли на площадь, смотреть «полет ангела» и дефиле масок. Ловино закусил губу с мыслью о том, что ему вся эта мишура ни к чему, и он должен заниматься учебой, а не проводить время среди тупых туристов и ряженых придурков в средневековых костюмах, но это было глупым защитным рефлексом, вызванным обидой, и даже он сам прекрасно это понимал — занятия с психологом не прошли даром, хотя она и должна была только помочь ему побороть зависимость, эта женщина сделала для него намного больше. Так что Ловино просто вернулся к своим задачам, иногда поглядывая на часы немного сердито и нетерпеливо. Гай и Феличиано пропадали на карнавале слишком долго для простого просмотра шоу. Наверняка эти двое еще и зашли в какой-нибудь семейный ресторанчик, а потом, облачившись в маски, купленные в уютном магазинчике, отправились фотографироваться с туристами.

Ловино как раз опять взглядом тщетно искал в холодильнике что-нибудь съестное, когда вернулись Феличиано и Гай. Он не подал вида, что зол на них, и молча попытался уйти с кухни, но был перехвачен дедушкиным:

— Сейчас будем обедать, Ловино, никуда не уходи.

— Если бы я мог, — пробормотал тот себе под нос, хмуро возвращаясь за стол.

Феличиано услышал его и ободряюще улыбнулся, поставив на стол коробку с пиццей и несколько контейнеров с другой едой. Гай вернулся из коридора с двумя объемными пакетами из супермаркета, и они приступили к обеду. Очередному чудесному семейному обеду, во время которого Ловино хотелось застрелиться или сделать хоть что-то еще, чтобы развеять эту неприятную тишину, так несвойственную их семье. И он был благодарен всем богам, которые приложили к этому руку, за то, что в этот раз за обедом не последовало неприятных разговоров об отношениях, которые он разрушил, и поездках в страны, где за его голову мафией обещана кругленькая сумма.

Они вернулись в комнату вместе, но в этот раз Ловино решился задать первый попавшийся вопрос, который пришел ему в голову в ужасной напряженной тишине, всегда висящей между ними.

— Как прошло открытие?

— Было красиво, — вежливо улыбнулся Феличиано.

— О, вот как, — почти зло протянул Ловино. — Надеюсь, вы с дедушкой отлично провели время.

— Ве-е, ты злишься, братик? — Феличиано оторвался от сумки, которую собирал, видимо, собираясь вновь куда-то уйти на весь вечер.

— Нет, — слишком резко выдал Ловино. — У меня есть дела поважнее, чем праздно слоняться по карнавалу и восхищаться разукрашенными придурками.

Посчитав разговор испорченным и, очевидно, законченным, он уткнулся в учебники и сделал вид, что не замечает понимающих сочувственных взглядов Феличиано, пока тот не ушел. После этого он снова просидел весь вечер за математикой, а когда брат вернулся — молча лег спать.

Просыпаться в одиночестве скоро вошло у Ловино в привычку или, скорее, не стало из нее выходить. Еще в общежитии «Кагами» Феличиано постоянно просыпался раньше него и уходил на весь день, возвращаясь только поздно вечером, так что у них не было даже элементарной возможности обо всем поговорить. Пару раз Ловино еще пытался завязать с братом разговор, но все его попытки проваливались и делали все только хуже. Взгляд Феличиано со временем перестал быть напуганным, а стал сочувственным и жалостливым, и от этого Ловино чувствовал себя еще более мерзко, чем обычно. Так что он, в какой-то степени, был рад, что они почти не проводят время вместе, и стремление Гая сблизить их, как будто ничего не произошло, выглядело нелепым и заставляло Ловино злиться на всех только сильнее.

Он проводил дни, погрузившись в учебу, и через три дня уже мог сам решать некоторые задачи, не прибегая к помощи ответов в конце учебника и интернета. В дополнение к этому, он прочитал несколько произведений по литературе, вопросы по которым должны были быть в тесте, и подробно изучил темы по естествознанию, которые пропустил из-за своих прошлых проблем. Только всю радость от успехов в учебе перечеркивало солнце, лениво игравшее лучами на пыльных стеклах единственного окна и редкие возгласы туристов, забредших к ним на улицу по ошибке. И Феличиано, целыми днями пропадавший где-то в хитросплетении городских улочек со своим альбомом и красками. Ловино стыдно было признаваться даже самому себе, но он безумно хотел хоть раз тоже прогуляться по дивному городу, каким была Венеция, несмотря на все ее очевидные недостатки.

На четвертый день их пребывания на карнавале, за день до важной встречи, назначенной спонсором, Ловино дождался, пока Феличиано уйдет умываться перед сном, и заглянул в его альбом. За то время, что они пробыли здесь, он успел заполнить больше половины листов акварельными и карандашными набросками. Там были и старые дома — произведения архитектуры в прошлом, а сейчас лишь призраки прежних себя, — и тесные дворики, залитые солнцем, слепящим глаза, и тенистые мосты, и знаменитые здания с площади Сан-Марко, и сизое небо с тенью купола собора на его фоне, и лагуна, и мелкие каналы, и маски, много, много масок. Он настолько увлекся просмотром, что не заметил, как вернулся Феличиано, а тот, не сказав ничего, сел рядом, разглядывая свои рисунки.

— Это колокольня на площади, — вдруг заговорил он. — Оттуда в первый день карнавала девушка в костюме жар-птицы прыгала в «полет ангела», — он указал на набросок в углу листа. — Я пытался нарисовать и ее тоже, но стоял слишком далеко, чтобы хорошо рассмотреть, так что получилось просто рыжее пятно, — на губах Феличиано играла слабая улыбка, и Ловино, сглотнув, перелистнул страницу, боясь спугнуть момент. — А это мост Риальто, он проходит через самый большой канал Венеции. Жаль, что у меня не было тогда с собой красок, вечером вокруг загораются огни всех цветов радуги и так красиво отражаются в воде и на белых стенах…

— Даже так он выглядит здорово, — тихо пробормотал Ловино, чувствуя себя ужасно неловко. — А это?..

— Наш дом, — улыбнулся Феличиано. — Видишь, там в окне ты сидишь с книгой.

— Когда ты успел?

— У меня было много времени, а ты не замечаешь, как оно проходит, когда читаешь что-то интересное, — рассмеялся он, и Ловино поспешил скорее стереть удивление со своего лица. — Я много рисовал это место, но с другой стороны дома: дедушка Гай не любит, когда я ухожу один далеко, потому что пару раз я заблудился и не смог вернуться без его помощи. Ве-е, — заметив ухмылку Ловино, Феличиано пихнул его в плечо, — ты бы тоже заблудился в этих бесконечных маленьких улочках!

— Тебе и правда тут нравится, — эта мысль так и крутилась на языке, и Ловино не побоялся ее озвучить.

— Ага, — мечтательно откинувшись на кровать, кивнул Феличиано. — Я чувствую себя здесь на своем месте. Правильно.

— Тут довольно сыро, и все разваливается, а наводнения приносят больше убытков, чем карнавал — прибыли, — Ловино лег рядом с ним, но пока не решался смотреть брату в глаза. — Жить здесь — себе дороже, и…

— Я думаю, после окончания «Кагами» я бы хотел переехать сюда, — перебил его Феличиано. — Это место… Венеция кажется мне самым подходящим местом для такого, как я.

— Да уж, только такие наивные дурачки тут и остаются, — рассмеялся Ловино.

— Ве-е, ты должен хоть раз прогуляться здесь со мной, чтобы я мог показать тебе, как сильно ты не прав!

— Я не могу, ты же знаешь, Гай запретил мне даже возле окон крутиться, когда узнал, что я тут читаю, — Ловино почувствовал, как Феличиано сменил позицию, чтобы смотреть прямо на него, и ответил на его взгляд.

— Я что-нибудь придумаю, братик, — на губах Феличиано сияла необъяснимая ясная улыбка, какими он давно уже не одаривал Ловино, так что тот сглотнул и невольно покраснел. — Раз ты хочешь провести это время со мной, он обязательно согласится!