— Так, — Ловино невольно вздрогнул, когда его невероятно увлекательные попытки придумать предлог для побега после того, как он доест десерт, прервал Гай, хлопнув ладонями по столу. — Я увидел достаточно, и мне это не понравилось.
— Что-то не так, дедушка Гай? — Феличиано невинно улыбнулся, как будто беспечно прикрыв глаза, но от Ловино не укрылось напряжение во взгляде брата.
— Все не так, — вздохнул Гай, тоскливо осмотрев их обоих. — Сколько помню, вы всегда были такими дружными. Ты, помню, жизни своей не мыслил без него, да и он, наверное, так же про тебя думал, только я не придавал этому значения, — он обращался только к Феличиано, как будто Ловино и вовсе не сидел сейчас за одним с ними столом. — Чтобы заставить тебя не думать о нем хоть на минутку, нужно было мир перевернуть с ног на голову, — щеки Феличиано покрылись легким румянцем, и его улыбка выглядела теперь совсем уж натянутой, но он все еще молчал. — А что с вами случилось сейчас? Неужели ваша связь оказалась настолько слабой? Неужели все твои слова и чувства были ложными, Феличиано?
— Дело не в этом, дедушка Гай, — тот покачал головой и посмотрел на Гая как-то совсем по-взрослому, как будто знал намного больше, чем мог сказать — и это действительно было так, Ловино прекрасно понимал своего брата.
Снова повисло молчание, Гай ждал, решится ли Феличиано продолжить свой рассказ, тот молчал, то ли подбирая правильные слова, то ли задумавшись на какую-то отвлеченную тему, а Ловино был поглощен тем, что чувствовал себя пустым местом. Зачем было звать и его тоже? Очевидно, что Феличиано не скажет ни слова, пока он сидит напротив и слушает, даже если не хочет слышать ничего из того, что тот может сказать, и совершенно очевидно, что само его присутствие Гаю не нужно так же сильно, как и ему самому. Это было бы бессмысленной тратой времени и прекрасного обеда, если бы у Гая не было никакого плана, но Ловино слишком хорошо знал своего дедушку, чтобы полагать, что тот настолько непредусмотрителен.
— Ладно, в любом случае, это не имеет ко мне никакого отношения, — вздохнул Гай, подтверждая своими словами догадки Ловино о тайном плане, из-за которого от тоже оказался за этим столом. — Вы уже взрослые и вполне можете сами разобраться со своими отношениями. Если вас обоих все устраивает — что ж, да будет так.
— Спасибо, дедушка Гай, — Ловино видел искреннее облегчение на лице Феличиано, тот действительно доверял Гаю и даже не пытался найти в его действиях какой-то подвох — неудивительно, при их-то доверительных отношениях — вот только в этот раз прав был Ловино.
— Я позвал вас сегодня не для этого, — продолжил Гай, одарив внука ободряющей улыбкой из своего запаса улыбок доброго дедушки, собранного специально для Феличиано. — Я бы хотел, чтобы вы оба отправились со мной в Италию на следующей неделе.
Ловино показалось, будто его только что ударили чем-то тяжелым по голове. Италия? Он серьезно?
— О-о чем т-ты говоришь? — запинаясь, спросил он, не заметив, как поднялся из-за стола.
— Я как раз собирался все объяснить, — нахмурившись, ответил Гай и указал Ловино обратно на его место. — Хорошо, — дождавшись, пока тот вернется на свое место, Гай продолжил. — На следующий неделе мне нужно посетить Италию с деловым визитом. Это важная встреча с крупным спонсором, и я не могу ее пропустить. Так уж вышло, что в это время в Венеции проходит карнавал, а вы же знаете, как иностранцы любят это мероприятие — он назначил встречу именно там. Экхарт не может составить мне компанию — должен же кто-то присматривать за школой в мое отсутствие, — поэтому я решил, что вы отправитесь со мной.
Какая сладкая ловушка — и не подкопаешься. Конечно, никто лучше внуков и учеников не произведет на спонсора хорошее впечатление, и они не могут отказаться от заманчивого предложения погулять на великолепном карнавале, если бы только у Ловино не было козыря в рукаве, карты, которую он не планировал разыгрывать никогда, или, скорее, вообще не подозревал о ее существовании до сегодняшнего дня.
— Что насчет меня? — Гай посмотрел на него, сильнее сведя брови к переносице, но промолчал, ожидая, что Ловино выкинет дальше. — Мне нельзя появляться в Италии, забыл? А уж тем более на карнавале — там же собираются все, и меня могут заметить в любой момент. Ты же понимаешь, что они не отпустят меня во второй раз так просто?
— Это не проблема, — в голосе Гая ясно слышалось, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. — Ты просто не будешь выходить из дома все это время. Я не оставлю тебя здесь без присмотра, Ловино.
После этих слов желание спорить с дедушкой куда-то пропало. Его ледяной тон, этот мрачный, полный недоверия взгляд — хотя он ведь знал, как сильно Ловино пытался измениться, как много он прикладывал усилий и через сколько проблем и трудностей ему пришлось для этого пройти, и после всего этого такой взгляд? — это было слишком жестоко. Ловино был согласен, что, возможно, он заслужил немного жестокости, может быть, дедушка имел право проявить строгость, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что тот демонстрировал. Ловино видел, что даже Феличиано задело такое отношение Гая, и только поймав его печальный и далекий взгляд, он почувствовал себя немного легче. Он не был единственным, кто считал, что Гай неправ.
Венеция встретила их серым небом и мелкой моросью. Это было нормальной февральской погодой здесь, но Ловино, с тоской глядя на проносящиеся мимо воды лагуны из окна такси, думал, что, возможно, будь погода чуть более ясной, он бы чуть меньше ненавидел эту поездку. Как оказалось, у Гая был небольшой домик в южной части города, который он сдавал в аренду до недавних пор. Он находился довольно далеко от площади Сан-Марко, и шумные толпы туристов не должны были их беспокоить, по крайней мере, Ловино мог сидеть у окна и не бояться быть замеченным каким-нибудь мафиози в маске чумного доктора.
Они прибыли за день до официального открытия карнавала, но улицы города уже были переполнены. Толпа шумела, бесновалась и орудовала фотоаппаратами и видеокамерами, как в последний раз. Многие носили маски, а те, кто не подготовился заранее, толпились возле палаток с сувенирами. Маски там, конечно, не были оригинальными, зато стоили намного дешевле. Ловино довелось увидеть это один раз — когда они проезжали мимо набережной, и после этого он оказался заперт в старом, пропахшем сыростью и старостью доме. Гай выделил им с Феличиано одну комнату на двоих, хотя в доме было достаточно места, мотивируя это тем, что недельная остановка не стоит усилий по уборке, но они все прекрасно понимали истинную причину. Поэтому Ловино не сильно удивился, когда Феличиано, едва разобрав свой чемодан, ушел из дома, только проследил из окна, как его фигурка теряется в переплетении тесных улочек. Что ж, это было прекрасное начало отличной поездки, ставшей чудесным продолжением замечательного семейного обеда, состоявшегося чуть меньше недели назад и выбившего почву у Ловино из-под ног, как раз подходящее, чтобы провести остаток внеплановых каникул за учебниками, как он и планировал. До выпускных экзаменов оставалось всего два месяца, а дела с учебой у Ловино, из-за всего случившегося в не столь далеком прошлом, были хуже некуда. Он старался наверстать упущенное, но трудно делать это, когда три дня в неделю ты ходишь на групповые тренинги, а в другие два посещаешь психолога.
Еще немного посидев у окна в надежде оттянуть неизбежное, Ловино выудил из стопки учебников справочник по математике и приступил к решению — или тщетным попыткам это решение отыскать — задач, которые были на экзаменах у выпускников прошлых лет. Феличиано вернулся, когда на улице уже стемнело, и молча сел возле окна с альбомом в руках. Ловино тогда заметил, что небо прояснилось, и звезды, с трудом прорываясь через свет городских огней, неловко подмигивали ему с черного неба, а потом снова вернулся к математике. Он хотел спросить, где Феличиано пропадал все это время, в каких местах побывал и что видел, хотел узнать, какова эта Венеция изнутри, когда бродишь по ее улочкам и переулкам, плутаешь вокруг площадей и двориков, пересекаешь бесконечные мосты и ловишь свое отражение в сияющих прилавках местных магазинчиков. Он хотел спросить — но промолчал, и, так и не обмолвившись за весь вечер ни словом, они легли спать в разное время: сначала Феличиано, закончив свой эскиз, умылся и завалился на кровать, отвернувшись к стенке, а потом, через полторы задачи, устало вздохнув за ним последовал и Ловино. Смотреть на спину брата, когда-то бывшего самым близким и родным человеком на свете, было больно, и Ловино тоже отвернулся к стенке, но перед его глазами все еще стояли острые лопатки и рыжие прядки, выбившиеся во время сна.
