Иван заметил удивление во взглядах остальных членов драмкружка, он не сомневался, что если до этого они и могли ничего не заподозрить, то сейчас точно о чем-то догадались. Но ему было уже все равно, что они подумают, важно было исполнить задуманное, поэтому Ваня направился к выходу. Альфред и Торис последовали за ним.

Втроем они отошли от спортивного зала, где проходил рождественский концерт, и поднялись на второй этаж, в кабинет третьего «Б». Все классные комнаты были открыты, чтобы ученики могли подготовиться к выступлению, а за порядком следили их классные руководители. Ваня не видел Яо в зале, поэтому и пришел к нему. Он сидел за столом и смотрел в окно, явно не ожидая гостей.

— И-иван? — в глазах учителя явственно виднелся страх, и Ваня прекрасно понимал его причину.

— Здравствуй, Яо, — буквально промурлыкал он. — Прошу, останься. Я бы хотел сказать кое-что всем вам, - все, что было до этого, казалось детским лепетом по сравнению с тем, что ему предстояло. — Мне очень жаль, что когда-то я причинил вам боль, — первые слова давались трудно, но Ваня справился с собой и продолжил. — Я мог бы оправдаться перед самим собой и, возможно, перед вами, но это не искупит моей вины. Я знаю, что никакие извинения не компенсируют те страдания, через которые вам пришлось пройти, но, тем не менее, я хотел бы извиниться, — Брагинский положил руку на плечо Вана, от чего тот ощутимо вздрогнул, и сглотнул. — Яо, прости, что напугал тебя до полусмерти и едва не задушил, — под шокированными взглядами учеников, он убрал руку и перевел взгляд на Ториса. — Извини за этот перелом. Никогда бы не подумал, что способен на такое, если бы не видел своими глазами. Мне жаль, что тебе пришлось отказаться от роли в сегодняшней пьесе из-за этого, — взгляд Вани столкнулся с взглядом Джонса и одержал победу в их коротком противостоянии. — Альфред, извини за твою губу и за то, что наговорил тебе тогда. Ты мой ученик, и мне следовало быть для тебя лучшим примером. Простите за все, — Иван низко поклонился и не разгибался, пока Яо не проговорил неловко:

— Н-ничего, ару. Я не держу на тебя зла, — это была настолько явная ложь, что Иван едва сдержался, чтобы не закричать.

Альфред с Торисом переглянулись. Ваня понимал, что не заслужил их прощения, но ему просто нужно было сказать им это. Не сбегать от правды, поджав хвост, не жить дальше безразлично, как будто ничего и не было, а принять случившееся и попытаться ответить за свои поступки. Если, конечно, ему вообще дадут шанс.

— Все в порядке, учитель, — улыбнулся Торис. — Я знаю, что вы не хотели этого делать.

Увидев растерянность на лице Джонса, Ваня едва не рассмеялся. Тот, наверное, чувствовал себя преданным и оскорбленным, но перед Торисом он извинился еще тогда, когда все случилось. Напуганный образом Наташи, поджидавшей его во тьме, Иван набросился на него, впечатал в стену и выкрутил руку до хруста, а когда понял, что ошибся, не мог выговорить ничего, кроме «прости».

— Ладно, — нехотя кивнул Альфред, и Ваня облегченно вздохнул.

— Спасибо, — он счастливо улыбнулся, чувствуя, как с его плеч в буквальном смысле спадает целая гора вины. — Вы не представляете, как много это для меня значит.

Даже если его не простили, он извинился, и этого было достаточно. Не дожидаясь ответа, Ваня вышел из кабинета, и медленно направился домой. Ему стоило поспешить, если он хотел совершить задуманное, но Ваня никак не мог заставить себя ускориться. Он проходил мимо кабинетов и вглядывался в детали интерьера, спускался по лестнице, наслаждаясь тишиной и запахом школы, он вышел за двери и бережно закрыл их за собой, напоследок задержав взгляд на раздевалках напротив.

На полпути к общежитию, Ваня обернулся. Строгое здание «Кагами» из белого камня с редкими горящими окнами отложилось в его памяти на фоне темного неба, сплошь усыпанного звездами. Снега не было, но из его рта и носа при дыхании вырывались облачка пара, и эта дымка, стоящая перед глазами, делала образ школы, в которой его так тепло приняли несколько лет назад, далеким и недосягаемым. Стояла тишина, концерт закончился, и все разошлись по домам. В здании школы остались только те, на ком в этот раз была уборка, а еще Яо, Торис и Альфред, которых он задержал.

Ваня сам не заметил, как дошел до общежития, поднялся на свой этаж и зашел в их с Гилбертом блок. Теперь они жили в разных комнатах, но все равно виделись слишком часто, и Ваня до сих пор отчетливо помнил, как Гил сказал, что они расстаются. Он выглядел напуганным и растерянным, но, когда он произносил эти слова, в его голосе была уверенность, и Ваня не смог ничего возразить. Гилберт просто поставил его перед фактом. Брагинский улыбнулся своим мыслям и открыл комнату.

Его вещи, сложенные в чемодан и большую дорожную сумку, стояли возле кровати. Все остальное было прибрано и аккуратно расставлено на свои места, как в тот день, когда Ваня сюда только заселился. Скоро кому-то другому предстояло испытать те же чувства, что и ему в свой первый день: присесть на кровать, заполнить документы за столом, встретить рассвет, глядя из окна на пока еще чужую, незнакомую школу, познакомиться с Гилбертом. Взглянув на часы, Иван ухватился за ручку чемодана, повесил на плечо сумку, вздохнув, в последний раз оглядел комнату и закрыл ее на ключ.

Дверь в комнату Гила была слегка приоткрыта. Как и всегда, он не удосужился запереться, не беспокоясь о том, что может случиться, пока он беспечно спит. Ваня так и не рассказал ему о своем плане, не попрощался и не извинился за все содеянное, а ведь тем, кто натерпелся от него сильнее остальных, был именно Гилберт. Их связывало слишком многое, чтобы Ваня мог так просто уйти. Опустив вещи в коридоре, он осторожно заглянул внутрь.

Гилберт спал, по-хозяйски прижимая к себе своего мальчишку — Ваня мог бы не узнать его со своей наблюдательной позиции, если бы не был уверен на сто процентов, даже не глядя, что это Феликс. Теперь стало понятно, почему он не видел Гилберта на концерте. Если бы Ваня был чуть более внимателен, наверняка заметил бы, что среди членов драмкружка, когда он к ним подходил, не было Феликса. Он улыбнулся через силу, чувствуя, как сильно защемило в груди.

— Помирились, да? — прошептал он.

В последнее время Гилберт выглядел слишком подавленным: пытался отшучиваться, как и всегда, но скрыть свое состояние от Вани все равно не мог. Тем более, Феликс перестал приходить, когда его не было дома, и если Гил думал, что Ваня этого не заметит, то он, должно быть, держал его за идиота. А еще из комнаты Гила теперь часто доносилась тяжелая музыка, что, вместе с его общим печальным состоянием, и помогло Ване понять, что случилось.

Но сейчас, в обнимку с Феликсом, Гилберт выглядел вполне счастливым. Мальчишка прижимался к нему так, будто в любой момент мог потерять, и Ваня даже со своего места мог увидеть, что тот тоже счастлив. Он никогда бы не подумал, что эти отношения продлятся дольше месяца, и даже предположить не мог, что Гилберт когда-нибудь позволит Феликсу остаться на ночь в своей постели. Но все это происходило прямо у Вани на глазах, и от этого у него на сердце становилось немного спокойнее.

Он сомневался, что смог бы оставить Гилберта в одиночестве после всего, что сделал ему. Но теперь тот был не один, и Ваня надеялся, что с Феликсом Гил станет счастливее, чем был с ним. Прикрыв дверь в чужую комнату, он поднял свои вещи и вышел из блока, а потом занес ключи Башу и покинул общежитие.

Возле ворот его уже ждала машина, и после недолгого путешествия он оказался на вокзале. До поезда оставалось не больше пятнадцати минут, и это время Ваня провел, пытаясь взять себя в руки. Он не хотел уезжать, больше всего на свете он сейчас не хотел уезжать, но Ваня еще две недели назад решил, что так будет лучше, когда подавал заявление на стол Гаю. Тот смотрел на него таким понимающим взглядом, как будто знал что-то, но все равно не стал останавливать и подписал документ.

Подошел поезд, и Брагинский сел в полупустой вагон. А через три часа из аэропорта Осаки вылетел самолет до Москвы.