— По причинам, которые я не могу раскрыть, мой… друг перестал говорить, — выдохнул он. — Только на уроках отвечает, если учитель спросит, а вне занятий — молчит. Я не знаю, что делать с этим, как ему помочь. Я пытаюсь всегда быть рядом, но ему, кажется, становится только хуже. Он совсем перестал за собой ухаживать, забывает иногда поесть, а еще ему снятся кошмары, каждую ночь. Вы действительно считаете, что просто выслушать — достаточно в моей ситуации?

— В твоей — нет, а вот в его — возможно, — ответил Митофан Шлендау. — Вы ведь не обсуждали то, что с ним случилось, не так ли? — дождавшись, пока Халлдор кивнет, бармен продолжил. — Уверен, если мальчик откроет другу свои чувства, то сможет вывести его на откровенный разговор. А когда люди что-то говорят — они заставляют это случаться. Может, я и не король Гондураса, но ведь ты запомнишь меня именно так. Нельзя недооценивать силу слов, мальчик. Пока ты не скажешь, что ты чувствуешь, твой друг об этом не узнает.

В словах бармена, на взгляд Халлдора, не было правды, но в его голосе была уверенность. Король Гондураса верил в то, что говорил ему. Трудно было удержаться и не поверить тоже. Когда кто-то верит во что-то настолько сильно, невольно заражаешься его уверенностью. Если бы Халлдор только мог сказать что-то настолько сильное, что заставило бы Андресса, наконец, ответить ему…

— Спасибо, — помолчав, Халлдор отодвинул от себя опустевший бокал из-под фреша. — Мне тяжело даются слова, и я не могу выразить свою признательность по-другому, но спасибо вам.

Король Гондураса провожал его широкой улыбкой, пока Халлдор не заплыл за угол бара, чтобы вернуться к Андрессу. Наверное, ему просто нужен был какой-то толчок, чтобы решиться, да?

Андресс лежал, прикрыв глаза, а его книжка покоилась на груди, удерживаемая одной рукой. Халлдор был уверен, что его брат снова задремал, пока ждал его тут совершенно один.

— Андресс, — позвал он, но брат не шевелился. — Я не знаю, как тяжело тебе сейчас, но я знаю, что мне — очень тяжело. Так что прости меня за мой порыв, я думаю, мне действительно это необходимо. Потому что, знаешь, ты ведь всегда был моим старшим братом. Не родным по крови, но самым родным по всему остальному. Ты всегда защищал меня, оберегал, ты всегда был стеной, ограждавшей меня от всех ужасов этого мира. Я знал, что пока ты рядом, со мной ничего не случится. А сейчас эта стена — она рухнула. Как будто ты сломался, а я ничего не смог сделать для тебя, никак не смог поддержать и помочь, — Халлдор уже не смотрел на Андресса, просто высказывая все слова, возникавшие в голове. — А я ведь всегда хотел быть похожим на тебя. Ты был моим кумиром. Пока все мои сверстники подражали каким-то панкам, я мечтал лишь стать однажды достойным быть твоим младшим братом. И сейчас я бы очень хотел стать той стеной, которая оградила бы тебя от прошлого, как это когда-то сделал ты для меня, но это не в моих силах. Я даже не могу приготовить тебе что-то съедобное на завтрак! Из нас двоих именно ты всегда был сильным старшим братом, а теперь ты просто взял и свалил эту роль на меня. Но я не такой сильный, как ты. Мне страшно. Я так беспокоюсь за тебя, что не могу заснуть по ночам и просыпаюсь каждый раз, когда ты плачешь. Андресс… — Халлдор посмотрел на спокойное лицо спящего брата. — Ты мой любимый старший брат! Но сейчас ты сам на себя не похож, и я не знаю, как помочь тебе, потому что совершенно не представляю, что творится у тебя в голове. Помоги мне, Андресс. Побудь еще немного умным старшим братом и помоги мне спасти тебя.

Легкая улыбка на губах Андресса была последним, что Халлдор ожидал увидеть. Неужели его брат слышал весь этот постыдный монолог? Лицо Халлдора постепенно становилось пунцовым от смущения, но где-то в глубине души он был искренне рад.

========== Действие девятое. Явление I. Не хочу ==========

Действие девятое

Явление I

Не хочу

— Извини, сейчас я не могу ответить на твои чувства, но мы могли бы оставаться друзьями, как раньше.

Если бы Торис не знал Феликса лучше, чем самого себя, он бы подумал, что тот издевается. Мстит за то, как обошелся с ним сам Торис, повторяя его речь слово в слово, хотя в душе, возможно, совсем не хочет этого говорить. Но Торис слишком хорошо знал Феликса. Тот бы никогда не поступил с ним так, да и слова, если хорошенько вспомнить, все-таки отличались. Просто мысль та же: «Давай останемся друзьями».

— Хорошо, — через силу выдавив улыбку, кивнул Торис. — Глупо с моей стороны было лезть к тебе со своими чувствами в такой момент.

Феликс знал, что улыбка Ториса ненастоящая, и все его слова лишь подтверждали это. Хотя в одном он был согласен с другом: тот вывалил на него свое признание в самый неподходящий момент. Если бы не случай с Гилбертом, возможно, он мог бы даже ответить Торису, ведь как бы обидно не было раньше, его чувства еще не угасли. Но Феликс умудрился вывести Гилберта из себя, и ему казалось неправильным расстаться с ним вот так.

На каникулы он, не сказав никому ни слова, уехал домой, в Польшу, чтобы обдумать все случившееся и немного остыть. Вечерние прогулки по любимой Варшаве сделали свое дело, Феликс немного разобрался в себе и, по приезду, сообщил Торису свое решение. Оно было продиктовано не обидой или жаждой мести, а лишь странной и противоречивой привязанностью Феликса к Гилберту, избавиться от которой ему мог помочь лишь сам Байльшмидт.

— Тогда, может, типа, прогуляемся? — неуверенно опустив взгляд в землю, предложил Феликс.

— Извини, мне нужно закончить проект для учителя Брагинского, — все еще улыбаясь ненастоящей улыбкой, покачал головой Торис.

— Тогда… типа, обед в парке? — Феликс не хотел говорить этого, чтобы не показаться навязчивым, но слова сорвались с губ прежде, чем он успел подумать, что не стоило бы этого делать. — Если у тебя есть, типа, время на старого друга, с которым ты давно не виделся.

— Мне действительно нужно сдать его сегодня, Феликс, — осторожно качнул головой Торис. — Я очень надеюсь, что учитель опять пробудет в лаборатории до вечера, иначе мне не успеть. Пообедаем в другой раз.

— Окей, нет проблем, — теперь уже пришла очередь Феликса натягивать искусственную улыбку. — Пока-пока!

Он поспешил оставить Ториса, чтобы не сболтнуть ничего лишнего, и не услышал ответного прощания друга. Несмотря на долгие тренировки и занятия в драмкружке, говорить те слова было невыносимо тяжело. Они столкнулись на выходе из общежития: Торис шел в библиотеку, чтобы позаниматься в тишине, а Феликс возвращался с курсов по выбору, и это была их первая встреча с самого его возвращения в «Кагами».

Феликс прошел к себе в комнату и, бросив сумку на стул, лег на кровать, не раздеваясь. Пришлось закрыть глаза, чтобы собраться с мыслями, но это так же хорошо помогло от непрошеных слез. Раз уж он сказал все Торису, не пришла ли пора поговорить с Гилбертом?

Байльшмидт вел английский у другой параллели, так что его Феликс тоже еще не видел, не считая, конечно, встреч на расстоянии более трех метров, во время которых Гил старался не смотреть на него и скорее уходил. Говорить с ним Феликс боялся даже сильнее, чем с Торисом, но, как и в случае с Лоринаитисом, им необходимо было поговорить. Феликс верил, что это поможет ему разобраться в себе, но пока ему было неплохо и запутанным.

Резко, пока уверенность не прошла, он вскочил с кровати и выбежал из комнаты, надеясь только, что Гилберт сейчас у себя один. Но стоило только ему постучаться, как вся уверенность немедленно покинула Феликса, оставляя его наедине со своим смущением и страхом. Ну что он мог сказать Гилберту, после того как так по-свински с ним обошелся?

Дверь приоткрылась, и Феликс впервые за долгое время увидел Байльшмидта вблизи: растрепанного, в домашней растянутой майке и штанах. По лицу Гилберта можно было даже восстановить цепочку мыслей, возникавших у него в голове, настолько он красноречиво выпучил глаза, а потом, пытаясь спрятать улыбку и покраснев, широким жестом «его величества» пригласил Феликса войти.