Внутри стало как будто еще темнее и тише, углы терялись в полумраке, заставляя и так напуганного Вана представлять невесть что. Он старался ступать как можно тише, но шаги все равно казались ему слишком громкими. Ван Яо уже тысячу раз проклял того, кто поместил лабораторию в самом дальнем крыле второго этажа, вынудив его проходить эти кажущиеся бесконечными сумрачные коридоры, но проклятий этому человеку явно было мало: вход в кабинет Ивана был в абсолютно темном закутке, куда лишь слабо проникал свет из коридора. И из-за этого отчетливо было видно зеленоватое свечение, проникающее сквозь щелку между дверью и полом. Яо даже показалось, что он слышит чьи-то крики, но он тут же поспешил убедить себя, что это невозможно. Робко постучавшись, он, наконец, приоткрыл дверь, заглядывая внутрь.

На первый взгляд ничего необычного: шкафы с аппаратурой, склянками и какими-то химикатами, чучела животных, какие-то банки с подозрительным содержимым — видимо, образцы, сохраненные в формалине. В дальнем углу — стол с яркой лампой, свет которой и показался таинственным зеленоватым сиянием из-за абажура того же цвета, склонившийся над металлическим столом для опытов высокий мужчина в белом лабораторном халате. И кровь. Кровь, заливающая пол под этим самым столом, странного оттенка в этом освещении, чертова самая настоящая кровь!

— Ты что-то хотел? — не своим низким голосом поинтересовался Иван, оборачиваясь к незваному гостю.

— Я… — Ван замер, заметив в руках Ивана окровавленный скальпель и кусок плоти, возможно, внутренний орган, но Яо совершенно в этом не разбирался.

— Ты — что? — требовательно поторопил его Брагинский, приближаясь медленно, незаметно и как будто становясь намного больше и выше.

Яо не ответил. Страх как будто сковал все его тело: сил двинуться или хотя бы отвести глаза от жуткой картины не было, а поблескивающий в руках Ивана острый скальпель так и притягивал взгляд. Мысли судорожно роились в его голове: знал, знал, что не стоит сегодня искать Ваню, что лучше подставить детей, но остаться в живых, знал, что тот совершенно ненормальный! Все знал, но почему-то, вот дурак, сунулся…

— Хочешь присоединиться? — Иван растянул губы в безумной улыбке. — Или собираешься позвать мамочку?! — его голос, неожиданно ставший таким громким, не смог заглушить жалобного протяжного «мяу», и Ван вздрогнул, приходя в себя.

— Я лучше попозже зайду, ару, — он не мог повернуться к этому человеку спиной, поэтому просто отступил назад, пытаясь нашарить за спиной ручку двери. — Я, ару… не буду мешать, ару. До свидания, ару. Ай!

Удар пришелся вскользь, но щеку все равно обожгло болью — царапина от скальпеля тут же начала сочиться кровью. Яо запаниковал, обернулся, чтобы увидеть дверь немного левее, отступил и вновь вскрикнул от боли — в этот раз удар был кулаком в живот, слабый для русского, но не слишком приятный для Вана. Дрожащими руками открыть дверь оказалось почти невыполнимой задачей, так что когда та все же приоткрылась, выпуская в коридор немного света, историк вскрикнул уже от счастья.

Его радость не была долгой: Иван, резко перешагнув порог, за горло прижал Яо к ближайшей стене, стискивая пальцы на судорожно бьющейся артерии. Яо захрипел, царапая руки Ивана, пытаясь пнуть его и дергаясь в попытках хоть как-то вырваться, но против силищи Брагинского ничего поделать не мог.

— Ты забудешь обо всем, что видел здесь, — тихо, но отчетливо проговорил Иван на ухо Яо. — И будешь молчать. Иначе…

Ван поспешно закивал — нестерпимо хотелось наконец сделать вдох, просто убежать, скрыться, спрятаться и никогда не встречаться с этим жутким человеком. Рука разжалась, и Ван медленно осел на пол, хрипло пытаясь отдышаться. Иван же, насмешливо взглянув на историка сверху вниз, скрылся в своей лаборатории, плотно прикрыв за собой дверь. Яо осторожно прикоснулся к шее — на пальцах осталось что-то влажное, темное — Иван держал его той самой рукой, которой расчленял еще живую кошку.

Вана затошнило, но он сдержал позывы, с трудом проглатывая комок в горле. Нужно было скорее убираться отсюда, пока Брагинский не передумал. Поднявшись на ноги, Яо быстро пошел прочь, уже не пытаясь быть тихим, не замечая ничего вокруг. Он не слышал приближающихся шагов, не видел мелькнувший впереди темный силуэт, и потому, когда столкнулся с кем-то в слабо освещенном коридоре, едва смог сдержать крик.

— Яо? — голос был знакомый, да и серебрящуюся белесую макушку едва ли можно было спутать с чьей-то еще. — Что случилось?

========== Действие восьмое. Явление II. Красной нитью ==========

Явление II

Красной нитью

Неприятности редко бывают такими ужасными, когда их действительно ожидаешь. Все дело именно в том, что ты не ждешь от мира подлянки: все, вроде, хорошо, солнышко светит, птички поют… весна! И кажется, что это самый чудесный день в жизни, что ты все сможешь и все успеешь. Что жизнь наладится, а проблемы разрешатся. Но это ложь, иллюзия, созданная, чтобы усыпить бдительность. Потому что неожиданно, в тот самый момент, когда ты уже убежден в своей непобедимости, случается нечто такое, что просто сшибает с ног.

Гилберт заподозрил, что что-то не так, уже когда вернулся из школы в свою комнату в общежитии. Тишина, царившая внутри, была лучшим подтверждением его подозрениям, но он все равно сначала обошел весь блок, проверяя, не спрятался ли где его сосед. Сосед не спрятался. Соседа вообще не было дома с утра, судя по отсутствию каких-либо изменений: хотя бы его сумки или брошенной на стул формальной одежды.

Байльшмидт, цокнув языком, набрал его номер на мобильном, даже не ожидая, что тот будет доступен. Так и оказалось: на том конце его вежливо попросили перезвонить позднее электронным девичьим голоском. Вздохнув, Гил устало повалился на кровать, не забыв неласково бросить гаджет на стол. Ваня опять куда-то запропастился, хотя должен был вернуться намного раньше него самого — у Брагинского последнее занятие было вторым уроком, в отличие от восьмого, дополнительного, у Гилберта.

Впрочем, долго разлеживаться Байльшмидт не стал: голод не позволил. Переодевшись в домашнюю майку, которой давно пора было отправиться в стирку, и растянутые треники, он отправился на кухню, приготовить что-нибудь на ужин себе и своему блудному соседу. Зная, каким тот бывает монстром, когда голоден, Гил даже старался сделать что-то более съедобное, чем обычно. Настроение, несмотря на загруженный день и подозрительное отсутствие Брагинского на положенном месте, все равно было приподнятым, Гилберт напевал что-то из репертуара любимой группы, помешивал варево в кастрюльке, источавшее аппетитный аромат, и чуть не уронил половник, когда в дверь постучались.

Отложив прибор, Байльшмидт, в чем был, вышел к незваному гостю. Тот был мало того, что незваный, так еще и неожиданный — Гилберт, сколько себя помнил, никогда не общался с Яо больше, чем требовалось школой, да и тот, судя по его наблюдениям, старался держаться подальше от Вани и всего, что было с ним связано. Ван, видимо, заметив его удивление, поспешил разъяснить ситуацию:

— Я к Ивану, нужно обсудить кое-что по фестивалю.

Ох, фестиваль! Гил едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу — эта зараза мгновенно вылетела у него из головы, стоило его классу начать ее обсуждать. Все немного прояснилось, ну, по крайней мере, появление здесь Яо.

— Он еще не вернулся, — Гилберт невольно дернул плечами, показывая, что не обязан следить за каждым шагом русского и его это вообще не касается.

Но, взглянув на Вана, Байльшмидт смекнул, что тот бы ни за что в жизни не приблизился к их блоку ближе возможного, если бы не обыскал всю школу. Тогда оставался только один вариант, который тот мог не предусмотреть по элементарному незнанию — лаборатория.

Гил поспешил высказать свое предположение, пока Яо не успел расстроиться и навыдумывать себе новых ужасов, на что тот, как-то слишком поспешно закивал, улыбнулся и поспешил скрыться за дверью.

— Обращайся, Великий всегда поможет! — только и успел он бросить ему вслед.