«Глубины чувств?» — Феличиано даже дыхание задержал, поймав себя на этой мысли, и совершенно не обратил внимания звонок с урока. Для красного словца он, конечно, всякое мог подумать, но с каких пор мысли о Ловино и Людвиге так тесно связаны, так похожи друг на друга? И — главное — с каких пор это перестало казаться неправильным? Это же Людвиг — чертов немец, идеальный робот, жестокий тиран, жутковатый мучитель! Он же с него семь шкур содрал, он же из него столько пота выжал, он же его душу — душу! — заточил в тесные рамки правил! Почему же мысли о нем так легко сливаются с мыслями о любимом Ловино? Откуда нежность, трепет? Как так вышло? Как человек, которого он собирался просто использовать, а потом выкинуть, как салфетку, о которую вытерли руки, стал таким близким, что одна мысль о разлуке с ним вызывает в груди такой знакомый спазм?

— Эй, просыпайся, — кто-то потрепал Варгаса по макушке, и он, подняв голову, глупо улыбнулся однокласснику. — Обед проспишь.

— Ве-е, — он потянулся, разминая затекшие конечности. — Спасибо.

— Не за что, — благодарность застала одноклассника уже на пороге, но он все равно обернулся с улыбкой.

Феличиано поспешил следом: он не хотел заставлять Мюллера ждать и немного боялся, что тот забудет про его приглашение. Деньги из сумки в карман брюк, коридор, несколько лестничных пролетов вниз — столовая. Из большого зала доносился возбужденный гул голосов, уже с порога видна была длина образовавшейся очереди — ребята из «Кагами», оголодав за те несчастные четыре урока, спешили набить животы самой вкусной едой. Некоторые счастливчики, конечно, приготовили себе сами, но большинству было элементарно лень. Феличиано подумал, что вполне мог бы приготовить себе обед сам, если бы пропустил сегодняшнюю тренировку с Людвигом, но тогда он не получил бы официальное разрешение на два куска пиццы и согласие на совместный обед. Решив, что собственная стряпня не стоит таких жертв, он оглядел толпу учеников и даже маленькую очередь в учительском окошке на предмет наличия Людвига, но того, кажется, еще не было. Это заставило Феличиано облегченно выдохнуть: успел.

— Извини, что заставил ждать, — немного неуверенный голос совсем рядом, откуда-то сверху, заставил Варгаса испуганно дернуться в сторону.

— Ты пришел! — едва сообразив, кто перед ним, он повис на шее Людвига, с удовольствием отмечая на щеках того знакомый румянец. — И правда позволишь мне есть пиццу! — Феличиано уже бодро направился в конец очереди, но обернулся, вопросительно глядя на учителя Мюллера, который не спешил следовать за ним. — Людвиг?

— Воспользуемся окошком для учителей, — указав на «свободную кассу», пояснил тот.

На лице Феличиано расплылась счастливая улыбка, и он вприпрыжку подбежал к Людвигу, напевая что-то невнятное, чтобы через него сделать свой заказ. Дабы поддержать его, Мюллер взял себе то же, что и ему: овощной суп, два куска пиццы и свежевыжатый сок. В меню, конечно, по правилам стояло пюре с отварным мясом вместо итальянской кухни, но обещание нужно было выполнять: Феличиано делал успехи в спорте, а он, Людвиг, поощрял его за это разрешением питаться пиццей и, реже, пастой, которую, к слову, готовил Варгас просто божественно. И из-за этого Людвиг все реже мог отказать ему в невинной просьбе поужинать чем-то из привычного рациона.

— Приятного аппетита, — сглотнув образовавшуюся при виде любимого блюда слюну, пробормотал Феличиано, тут же набрасываясь на лакомство.

— Приятного… — Людвиг только взял столовые приборы, готовясь к обеду, когда, взглянув на Варгаса, заметил, что с одним из кусков пиццы тот уже расправился, и скоро та же участь постигнет последний.

Благо, суп заставил Феличиано повозиться, так что закончили трапезу они почти одновременно. Феличиано немного нервничал: все-таки не каждый день говоришь учителю такие слова, да и обедаешь с ним вообще, хотя ему, человеку, принимавшему душ и ночевавшему и Людвига чаще, чем у себя, казалось бы, не было смысла волноваться о подобных мелочах. Дождавшись, пока Мюллер отопьет свой сок, он, неожиданно покраснев и растеряв красноречие, решил подать голос:

— Ве-е, Людвиг, я… — пронзительный взгляд голубых глаз, словно бы говорящий: «Я знаю, что ты натворил, и, если ты немедленно не извинишься, буду долго и мучительно пытать тебя самыми изощренными способами, которые только изобрел мой народ», заставил Феличиано осечься. — В общем… Ве-е-е-е… — последнее прозвучало так жалобно, что ему и самому стало себя жаль, так что Варгас даже носом шмыгнул.

— Что-то случилось? — Людвиг обеспокоенно посмотрел на Феличиано, растерянного и покрасневшего: тот как будто собирался признаться, что именно он в прошлом году на стене в туалете написал «Мюллер — козел!»

— Я… — Феличиано аж зажмурился и, шумно набрав в легкие побольше кислорода, поспешно выпалил: — Я-не-смогу-сегодня-прийти-на-тренировку!

Пугающая тишина несколько поразительно долгих мгновений, а затем — тихий смешок. И Феличиано, не веря своим ушам, приоткрыл один глаз, через щелку замечая сначала легкий румянец на щеках, потом — счастливую улыбку. И этот смех уже не казался чем-то диким из уст Людвига, потому что от такой картины у Варгаса чуть кровь носом не пошла.

— Извини, — вытирая из уголка глаза незаметную слезинку, Мюллер с умилением взглянул на него, — просто я ждал чего-то действительно ужасного…

— То есть мне правда можно сегодня пропустить? — недоверчиво переспросил Варгас, все еще не спеша открывать второй глаз.

— Конечно, — великодушно кивнул Людвиг. — Еще в самом начале наших занятий я сказал, что ты можешь приходить, когда пожелаешь.

— Спасибо! — счастливо взмахнув руками, так что стакан с соком чуть не отправился на свидание с полом столовой, Феличиано вскочил, перегибаясь через столик, и заключил Людвига в крепкие объятия. — Я обязательно-обязательно все отработаю и на следующей тренировке покажу самые высокие результаты!

— Будь осторожен, — неловко похлопав его по плечу, смущенно выдавил Мюллер.

— Так точно, капитан! — отсалютовав, Феличиано плюхнулся на свое место.

***

Вечер навалился неожиданно быстро. Казалось, только недавно Феличиано заглянул в свою комнату, чтобы положить сумку, застав там все так же безмятежно спящего Ловино, а теперь на небе уже вовсю перемигивались звезды, и ветер, приносящий теплый воздух с побережья, не мог спасти от пронзительного февральского холода. Феличиано не хотел ничего испортить, поэтому весь вечер околачивался возле общежития, скрываясь за деревьями парка и высматривая знакомый силуэт в окнах холла и дверном проеме. Его не должны были заметить, иначе — все пропало.

Когда ночь полноправно вошла в свои права, Феличиано пожалел, что не захватил с собой какого-нибудь хилого шарфика или лишнего свитера. Он продрог от долгого стояния на улице, у него затекла спина, хотелось есть, отдохнуть. Одно хорошо — уроки делать не нужно было, все-таки выходной день завтра, да и это счастье омрачалось тем, что он, вместо того, чтобы заниматься в мастерской или хотя бы тренироваться с Людвигом, шарился по кустам, выслеживая собственного брата. Мало ему того, что это ужасно стыдно и неудобно, словно бы он какой-то маньяк.

Спустя еще какое-то время, в воображении Феличиано равное вечности, а на деле — примерно часу, ему стало казаться, что все напрасно, что сегодня Ловино никуда не пойдет, или что он уже успел проскользнуть незамеченным. Зря потраченный день определенно наводил на грустные мысли, за которым Варгас едва не пропустил из виду Ловино, когда тот, воровато оглядываясь, вышел, ссутулившись, из светлого здания общежития. Феличиано вздрогнул, дернулся в своем укрытии, чем выдал бы себя, не будь его брат так увлечен тем, что ему, видимо, предстояло там, за воротами «Кагами», но все-таки смог бесшумно проследовать за Ловино.

Тот шел быстро, спрятав голову в плечи, будто боялся, что кто-то может его окликнуть. Иногда он вздрагивал от шума чьих-то голосов, резких вскриков или неожиданных взрывов хохота. Феличиано хорошо знал направление движения Ловино — не потому, что сам был завсегдатаем этого заведения, конечно, просто так уж получилось — он направлялся в местный молодежный клуб, где продавали все и всем. У местечка была, наверное, даже более дурная слава, чем у близлежащего бара, куда тоже частенько захаживали ученики колледжа, поговаривали даже, что там кого-то убили во время пьянки. И когда он был уже уверен, что Ловино направляется прямо в это логово разврата, тот неожиданно свернул в близлежащий темный тесный переулок. Отсутствие вообще какого-либо освещения сильно напугало Феличиано, но он решил, что раз уж взялся за это дело, должен довести его до конца. «Тем более, — решил он, — в такой мгле меня точно никто не заметит». Кстати, Ловино, кажется, прекрасно здесь ориентировался, потому что он, не запнувшись и не матюгнувшись ни разу, что уже само по себе было странно, постучал в какую-то дверь. Та приоткрылась, и свет из щелки вырвал кусок кирпичной стены напротив и бледное, как у покойника, лицо Ловино.