Катсу прерывисто вздохнул, глядя на него болезненно и пораженно.

— Этого… этого не может быть. Мукуро… он не такой, он не стал бы…

— Ты думаешь, что я стал бы врать об этом? Приписывать себе главное унижение моей жизни, мой позор?

— Вы просто хотите, чтобы я вас слушал. Хотите, чтобы я снова стал вашим бледным подобием, чтобы был один, как вы! — Слезы нещадно жгли глаза, и Катсу почти кричал. Он не верил, не хотел верить. Кто угодно, но только не Мукуро.

— Перестань орать, прекрати истерику.

— Я вам не верю. Если бы он сделал это, то вы бы уже давно убили его! Так почему он еще жив?

Хибари молчал. Мукуро был в тюрьме очень долго, и первое время это очень досаждало. Он терпеливо ждал его освобождения, пытался достать схему Вендикаре, чтобы прийти к нему самолично, но потом… потом он понял, что слишком увлекся своей ненавистью, жаждой мести, а Мукуро того вовсе не стоил. Не тот человек, к которому стоило испытывать столь сильные эмоции, и он пересилил себя, когда его выпустили из тюрьмы после разборки с Деймоном Спейдом. Сдержался, хотя хотелось порвать в клочья. Бальзамом на душу было удивленное лицо Рокудо, когда он понял, что интереса больше не представляет. А потом… а потом случился Савада с глупой просьбой не трогать его. И как все это объяснить в двух словах и понятно, если Хибари и сам не до конца разобрался.

— Молчите… — Катсу судорожно сглотнул и вытер рукавом глаза. Отец бы не стал говорить о таких вещах зря, и он сам видел реакцию Мукуро на него, на него маленького, пришедшего из прошлого… Но… перед глазами вставало его открытое улыбающееся лицо, глаза, глядевшие с неподдельной лаской, он помнил нежные объятия и трогательные слова, которые он находил в самые нужные моменты, и не мог поверить. — Он первый человек, кроме мамы, который полюбил меня такого, каким я являюсь на самом деле. Который поддерживал меня… Он не мог…

— Ты собираешься обманывать себя? Сколько это продолжится до тех пор, пока ты не поймешь: Мукуро ты вовсе не интересен. Он обратил на тебя внимание лишь потому, что ты похож на меня внешне.

— Это неправда! Ему нравилось, что я не похож на вас!

— Очнись, болван, — презрительно фыркнул Кея, несильно ударив его ладонью по щеке. — То, что он говорит, и то, что думает, сильно разнится. Он хотя бы раз называл тебя по имени, когда… когда вы делали это?

— Ну конечно! Он всегда… — Катсу замер, ошарашено раскрыв рот.

Мукуро ни разу не звал его по имени. Только фамилия. Они даже шутили по этому поводу не раз, и…

— Я прав, так? — невесело усмехнулся Хибари, и передернул плечами. Снова. — Меня не радует, что я оказался прав.

— Это… это ничего не доказывает. Мало ли какие у него причуды? Может, у него фетиш на фамилии?

— Фетиш? — обескуражено переспросил Кея.

— Он меня любит. Он мне помогал всегда. Всегда, когда ты причинял мне боль, он был рядом, а ты только и делал, что веселился с Хром!

Хибари изменился в лице.

— Что? Веселился?

— Ты остался один и хочешь, чтобы я был таким же, хочешь, чтобы было все как прежде, чтобы я только тебе принадлежал… Это все вранье! Ты лжец! Я ненавижу тебя, — выпалил Катсу вне себя от обиды и боли и дернул за ручку дверцы.

— Катсу, — позвал Кея, но тот в слезах выбежал из машины. — Катсу!

Он бежал, не разбирая дороги, даже не видя ее сквозь пелену слез. Зазвонил телефон, и он просто вышвырнул его из кармана.

Было так больно! Он не мог разобраться в том, кому верить, чему верить. Отец говорил очень убедительно, но это просто не могло быть правдой. Мукуро не такой, совсем не такой. Он пытается помочь, он хочет исправиться, он искренен. Он не стал бы умалчивать или врать, он даже не способен на что-то подобное. На что-то настолько отвратительное.

Он поднялся на этаж, где жил Мукуро, и нажал на кнопку звонка, одновременно вытирая лицо и пытаясь успокоиться. Но когда дверь распахнулась, не удержался и снова разрыдался, бросаясь Мукуро на шею.

— Катсу? — удивился он и беспокойно ощупал его. — Что случилось? Тебе больно? Ты ранен? Почему ты плачешь?

Катсу улыбнулся сквозь слезы. Вот же он, добрый и заботливый. Как такой человек может…

Мукуро закрыл дверь и, с трудом отцепив от себя мальчика, усадил его на диван. Катсу немного успокоился, забравшись с ногами на сиденье, и с благодарностью принял чашку горячего чая. Мукуро присел на колени перед ним и провел ладонью по его волосам.

— Что случилось? Ты сам на себя не похож.

— Я поругался с отцом.

— Снова? Даже у него должен быть предел.

— Ты меня любишь? — спросил вдруг Катсу, и в его голосе прямо сквозила надежда. Мукуро мгновение смотрел на него, а потом вздохнул и взял его ладонь в свою руку, переплетая пальцы.

— Я не знаю, что именно сказал тебе твой отец, но ты сам должен знать, что да. Эй, — он коснулся его щеки, ласково улыбаясь, — я люблю тебя. Разве что-то может тебя в этом разуверить?

— Нет… нет. Просто… — Катсу положил руки на его плечи и с грустью улыбнулся. — Отец мне столько наговорил про тебя, что я… не знаю…

— Что именно? — осторожно поинтересовался Мукуро, слегка вздрогнув.

— Ну… это гадко. Он сказал, что недолюбливает тебя не из-за проигрыша, а из-за… из-за другого.

— Из-за чего именно? — настойчиво повторил он.

— Что ты его… что вы… что ты… заставил его…

— Рассказал-таки, — выдохнул Мукуро, поднимаясь. Катсу кивнул, всхлипывая, и вскинул голову.

— Что? — переспросил он.

Мукуро улыбнулся — какой-то совсем другой, незнакомой улыбкой, и склонился к нему, опираясь рукой на спинку дивана.

— Твой отец раскрыл тебе такую важную вещь. Сказал о том, что никогда никому не говорил, и не признался бы в этом даже под страхом смерти. Это ли не показатель того, как сильно он тебя любит, раз уж поступился своей гордостью, чтобы только тебя обезопасить?

— Да?.. Подожди, что значит…

— Ты представить себе не можешь, как долго я ждал этого момента. Долгие годы.

— О чем ты говоришь?

Мукуро посмотрел на него: прохладно, с какой-то странной жалостью во взгляде, с пренебрежением. Словно это не Мукуро вовсе, а какой-то совершенно незнакомый, неприятный человек.

— Твой отец тебе не соврал. Не пытался очернить мое имя. В тот день, когда он пришел ко мне, я избил его до полусмерти: в его теле буквально почти все кости были переломаны, но ты бы видел, как он держался, как смотрел. Как будто он сейчас встанет и с легкостью повернет ситуацию в свою пользу. О, как меня это злило. Я бил его сильнее, чем всех прочих, но он все не сдавался. И я подумал: а что мне еще сделать такого, чтобы наконец увидеть его страдания, услышать его крики и мольбы о пощаде… Я никогда не испытывал сексуального влечения, и в тот раз мною руководило вовсе не оно, а желание сломить. Но все пришло в процессе, и я, как говорится, втянулся. Неделю с ним не расставался и даже подумывал оставить его рядом с собой после того, как разберусь с Савадой и его компанией, но, как ты знаешь, все пошло не по плану. Но я не забыл о тех днях, проведенных с твоим отцом и его потрясающим телом.

— Ты что несешь?! — закричал на него Катсу, с трудом придя в себя. — Господи… ты… больной урод! — Он хотел подняться, но Мукуро схватил его за руку и швырнул обратно, а потом схватил за горло, вжимая в спинку дивана.

— Как же ты меня достал со своими соплями по делу и без. Я крайне удивлен, что у такого человека как Хибари Кея мог родиться такой слизняк. Хотя это мне только на руку, нет?

Катсу вцепился в его запястье, пытаясь вырваться, но лишь усугубил свое положение. Когда он совсем начал задыхаться, Мукуро ослабил хватку и вытащил из кармана мобильный.

Катсу до сих пор не мог поверить: в происходящее, в то, что сказал отец, в то, что сказал сам Мукуро. Ему казалось, что он сошел с ума или ему снится непрекращающийся кошмарный сон.

— Привет еще раз, Кея, — произнес Мукуро в трубку, по-прежнему сжимая его шею.

— Говори по делу или разговор закончен, — отрезал Хибари. Судя по шуму, он ехал в автомобиле.