— Разумеется.

— Последние два дня — не пил.

Шамал устало вздохнул, словно говорил с трудным подростком, и откинулся на спинку стула, отъехав от его постели примерно на метр — к столу.

— Ты учитывай особенности своего уникального организма. Ты под действием парализующего яда размахиваешь своими палками и с переломанными костями дерешься. Естественно, что на тебя подействовало слабее и не вырубило сразу. Ты же сейчас таблетки принимаешь? Сколько и какие? Небось глотаешь горстями.

— Я ухожу.

— Папа, — умоляюще начал Катсу, но тут же поправился, наткнувшись на ледяной взгляд, — отец, побудьте немного здесь, отдохните.

— А убийцу кто искать будет? Ты?

Катсу отвел взгляд. Он, конечно, хотел отомстить за Юи и Хром, увидеть смерть ублюдка своими собственными глазами, но… Отца он не хотел терять намного больше.

— От вас все равно не скроется, сколько бы времени ни прошло.

Хибари побуравил его пристальным взглядом с минуту и медленно, все еще раздумывая, кивнул. Катсу с облегчением выдохнул, а Шамал насмешливо хмыкнул, прекрасно зная особенность Кеи в том, что ему довольно легко присесть на уши, наобещав ему с три короба или просто банально польстив. Разумеется, подобное работало только с теми, кого он считал потенциально интересными или неопасными.

— Ты не в школе?

— Хибари, если бы он пошел в школу, то ты бы так и валялся у себя дома в судорогах, так что не накидывайся на бедного ребенка.

— Не учи меня, как мне говорить с сыном.

— И это благодарность за спасение?

Хибари проигнорировал его вопрос, поднялся и, быстро переодевшись, хотел было уйти, но снаружи послышалась громкая возня, топот и взволнованные голоса.

— Где этот урод?! — бушевал в коридоре Савада, по очереди распахивая каждую дверь. Шамал, согнувшись над своим столом, посмеивался, и Кея раздраженно закатил глаза, поправляя запонки на рукавах.

Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге возник Тсунаеши — бледный, с красными от недосыпа и ярости глазами, в черном костюме он был похож на саму Смерть.

— Ты, — обвиняюще тыча пальцем в Хибари, двинулся к нему он, — коньки надумал откинуть? Сдохнуть хочешь, так мог бы обратиться ко мне, наркоман недоделанный!

Хибари дернул бровью. Пусть Саваде многое позволялось с его стороны, но подобные речи он в свой адрес терпеть не желал.

— Только не у меня в кабинете, — предупредил Шамал, подъезжая к ним на стуле и становясь между ними. Пламя, обжигающее его с двух сторон, его ни капли не пугало. — Я вас обоих сейчас отправлю в летаргический сон.

Из-за приоткрытой двери на них испуганно таращились медработники.

— Ты что, мать твою творишь? — прошипел Тсуна.

— Я не отчитываюсь перед тобой.

— А должен бы!..

Хибари собрался врезать ему по зубам за такие слова, но Савада вдруг погасил пламя и шмякнулся на койку, где совсем недавно лежал он.

Шамал недоуменно подкатил к нему и приподнял его лицо, опущенное вниз.

— Ба! Сознание потерял, — удивленно протянул он. Хибари с недовольством посмотрел на приготовленные к бою тонфа и убрал их обратно в коробочку. — Ладно, пусть поспит здесь. Я ему поставлю капельницу и выпишу успокоительных. — Шамал заботливо прикрыл Саваду одеялом и потрепал его по волосам. — Хибари, я положил тебе в карман антидепрессанты, но другие — более щадящие. Ты в них нуждаешься, я вижу, но постарайся не принимать их слишком часто и не мешай с алкоголем.

— Они мне не понадобятся, — отрезал Кея и вышел из кабинета. Шамал покачал головой.

— Спасибо вам, — поклонился Катсу, вызывав на его лице легкую улыбку, и выбежал вслед за отцом.

— Ты собираешься болтаться за мной весь день? Иди и займись делом.

— Я буду следить, чтобы вы не перетруждались.

— Ты? Следить за мной? — Хибари опасно прищурился, подходя к нему, и Катсу с волнением заметил, как подрагивают его пальцы, словно он чего-то боялся. Хотя, конечно, папа никого никогда не боялся и не побоялся бы. — Ладно, — неожиданно кивнул он.

— П-правда?! — изумлению Катсу не было предела.

Хибари легонько, одними уголками губ, улыбнулся и, стремительно развернувшись, двинулся по лестнице вниз. Катсу припустил за ним, держась за перила и перепрыгивая через ступеньки.

— Долго я лежал? — без особого интереса спросил Хибари.

— Мм… я точно не знаю. Я приехал… домой после обеда, часа в два, увидел, что дверь открыта, и понял, что вы там. Испугался, когда нашел вас…

— Ты не должен бояться. Ничего и никогда, что бы это ни было. Это самое отвратительное чувство, которое только может быть. Хуже только…

— Только?..

— Сострадание.

Катсу приостановился. Если с первым он еще мог скрепя сердце согласиться, то со вторым… Сострадание же делает мир лучше.

— А как же ненависть? — спросил он, нагоняя отца, который и не подумал его ждать.

— Она где-то в середине списка.

— А какое чувство тогда самое хорошее?

— Гордость.

Это было похоже на отца.

— Отец, а злость?

Хибари удостоил его вопросительным взглядом.

— А что? К чему эти вопросы, типичные для дошкольника?

— К тому, что я испытываю сейчас большинство из них. — Катсу скрипнул зубами, сжимая кулаки. — Хочу убить их. Разорвать в клочья, раскидать их ошметки по всей округе и… — Он рубанул кулаком воздух и бессильно выдохнул сквозь крепко стиснутые зубы.

Хибари, удивленно вскинув брови, повернулся к нему.

— Злость — неплохое чувство. Оно питает пламя, позволяет ему разгореться жарче, ярче — сильнее. Не слушай других, которые говорят, что это неправда — все именно так. — Он огляделся. — Пойдем.

Катсу с замиранием сердца двинулся за ним, словно завороженный. Отец редко вел с ним такие продолжительные беседы, не сопровождающиеся рукоприкладством и уничтожающими взглядами.

Они прошли в тренировочный зал, где отец без всякой подготовки и предупреждения зажег пламя. Красивое, яркое, пылающее и переливающееся всеми оттенками фиолетового. На него, такого высокого, стройного и хищного, можно было смотреть целую вечность.

— Ты, — потребовал Хибари, поворачиваясь к нему. Катсу поднял на него восхищенный взгляд. — Теперь ты.

— У меня так не получится.

Хибари нахмурился.

— Мне тебя… — он резко оборвал себя на полуслове и вздохнул, подходя к сыну. Катсу боязливо втянул голову в шею, ожидая удара. — Подумай о тех, кого хочешь уничтожить. Как именно хочешь убить их. Представь это как… охоту. Расслабься. Почувствуй запах добычи, как она боится тебя.

Катсу прикрыл глаза, нервно встряхнув руками. Это была его первая за очень долгое время тренировка с отцом, и нужно было постараться, чтобы его не разочаровать. Нет… чтобы не разочаровать самого себя.

Он представил себя охотником. Представил, что стоит в поле с высокой жухлой травой, режущей лицо при быстром беге, представил, что следит за своей жертвой, которая отчаянно бежит от него, пытаясь спастись. Он чувствовал ее пот, слышал бешено бьющийся пульс, ее сбивчивое дыхание.

— Каждый удар должен быть смертельным. Не нападай, если не хочешь убить — проиграешь. Злись, но не сходи с ума от ярости — будет мешать. Вот так… — голос отца стал каким-то… довольным, и Катсу, открыв глаза, потерял дар речи.

У него было пламя. У него было столько пламени!

Хибари открыл коробочку, выпуская Ролла, и тот, радостно повизгивая, принялся носиться вокруг него. Видимо, устал сидеть взаперти так долго: стоящих боев, требующих его присутствия, не было очень давно. Кее даже немного взгрустнулось, едва он вспомнил об этом.

Катсу присел на одно колено, сосредоточенный и напряженный. Он боялся, что его пламя потухнет, поэтому думал о нем постоянно, даже протягивая руку к ежику. Ролл недоуменно посмотрел в его сторону, прижавшись к ногам Хибари, и даже не подумал подходить.

Катсу помнил рассказ кого-то из организации отца, как в первую встречу Баринезуми и Хибари, зверек настолько опьянел от количества пламени, что нечаянно ранил его, а потом обезумел от осознания своей ошибки и едва не убил всех, кто находился рядом. Ему на мгновение стало страшно, но он быстро взял себя в руки. Если показать слабость, животное тебя не примет.