-Эй, страж, зайди-ко.
Сутулый дед смотрел из ворот, приглашая. Стражникам не положено отказываться, когда их зовут, однако Бастрык плюнул бы на приглашение, если бы дед не смотрел так, словно за его спиной лежала груда серебра.
-Што те? Говори.
-Да ты зайди, не для улицы разговор-то, а для тебя.
Поколебавшись, Бастрык спрыгнул с лошади, вошёл в ворота, и они затворились за ним.
-Оставь коня, подь в избу, - пригласил дед. - Тут беглый ордынский купец кой-чего оставил. Такого ты вовек не видывал.
Бастрык поднялся на крыльцо, прошёл за хозяином в сени и они затворились.
Через час от воеводы Мещерского по душу Федьки примчался посыльный. Но Бастрык пропал, и ни один из его стражников ничего не мог сказать о Федьке Бастрыке после того, как он исчез с места казни.
В Коломне звонили колокола, и от городских ворот вдоль московской дороги толпились возбуждённые люди - полк великого князя вступал в город. В начищенной меди труб городских сигнальщиков пылало полуденное солнце, белели чистые рубашки мужиков, цветами пестрели летники принаряженных женщин, блистали доспехи бояр, ухали тулумбасы, кадили и пели попы, и катились над толпами приветственные клики. Рядом с епископом Дмитрий проехал к церкви Воскресения, где состоялось торжественное богослужение. А через западные, серпуховские, ворота в город вступали полки Владимира Серпуховского и Фёдора Белозёрского. Войска проходили через город к берегу Оки, на Девичье поле, где стояли рати народного ополчения. На следующий день, с утра, Дмитрий назначил общий смотр.
До вечера ворота крепости не затворялись - через них поминутно проносились гонцы. "Главный штаб" русского войска собрался в княжеском тереме детинца, не было лишь боярина Вельяминова - он вёл большой московский пеший полк к устью Лопасни, где должен навести переправы через Оку и подождать Дмитрия. Да ещё западнее двигалось на Тарусу войско Ольгердовичей.
Когда отданы были все распоряжения о смотре войска и Дмитрий собирался отдохнуть, князь Мещерский сказал ему, что в городе находится сын темника Есутая.
-Вот это - новость! - встрепенулся Дмитрий. - Ну-ка, давайте его ко мне.
Мещерский замялся:
-При смерти он. Его Фома из петли вынул, еле отходили.
-Народ, что ль, схватил?
Мещерский рассказал о случившемся. Дмитрий выслушал, нахмурясь.
-Плохо ты свою разведку поставил, князь.
-Помилуй, государь! - обиделся воевода. - Они же открыто пришли, сами отдались в руки стражи, и воинские сторожи проверяли их ещё по дороге. Разве градоначальник не должен сообщать воеводе о таких делах?
-С Авдеем будет свой разговор. И с тебя вины не снимаю. Как же ты, воевода, услышав о схваченных лазутчиках, не потребовал их к себе?
-Государь, денно и нощно рати подходили, каждый отряд встречал, мне и спать-то некогда было.
-За то рвение хвалю, но разведка!.. Её же и на час нельзя откладывать. Ты бы Фому-то, чем в разъезды гонять, поставил на время сбора ратей начальником над разведкой - уж он ничего бы не просмотрел... В себе ли - татарин?
-В себе. Был я у него, он только и молвит: "Скажу Дмитрию".
-Пойду к нему. И пока говорю с ним, чтобы все до единой полушки, что стража у татар отняла, вернули им, и коней, и справу тоже. Авдей пусть подождёт, а Бастрыка сыщите хоть под землёй.
Иргиз умирал - Дмитрий понял это, едва глянул в его обезображенное лицо, покрытое зелёной лечебной мазью. Но не рубцы и язвы страшны были - палачи отбили ему внутренности, а петля раздавила горло, в уголках почернелых губ пузырилась розоватая пена. Он еле дышал, полуприкрытые глаза смотрели в потолок.
-Я - великий Московский князь Дмитрий, ты хотел видеть меня?
Толмач переводил, князь пытался поймать взгляд умирающего.
-Зачем отец прислал тебя?..
При последнем слове глаза Иргиза прояснились, он смотрел в лицо князя.
-Я - Дмитрий. Говори.
Губы умирающего выдавили какое-то слово вместе с розовым пузырём. Толмач наклонился, долго слушал, потом выпрямился и посмотрел на государя.
-Ничего не пойму. Слова какие-то...
-Ну-ка?
-Сто и пятьдесят тысяч... Поздно осенью... когда замёрзнут реки... Держи войско, не распускай...
Дмитрий переглянулся с Боброком.
-Спроси: правда ли Есутай хочет прийти к нам?
Толмач несколько раз повторил вопрос, опять долго слушал, отёр мокрый лоб и развёл руками:
-Держи войско до весны... Ясак не поможет... Девочку звали Тамар...
Иргиз сомкнул веки. Он выполнил волю отца и умер. Без стона, без вздоха. Только розоватая пена перестала пузыриться в уголках губ да веки перестали вздрагивать.
-Что могут натворить два дурака! - воскликнул Дмитрий.
-Только ли дурость тут? - спросил князь Владимир.
-Я подумал о том же, - кивнул Боброк. - Почему его не хотели к тебе доставить? И парня-толмача случайно ли убили?
-Не верится, чтобы Бастрык предал, - покачал головой Дмитрий. - Хотя ведь трём господам служил, поди, узнай, кому больше врал? Что-то тут есть. Всех, кто в деле сём замешан, - и Фому, и девку, и стражников - доставьте ко мне.
-Может, нам через татар оставшихся с Есутаем связаться? - предложил Боброк.
-Ах, Дмитрий Михалыч! Кабы Есутай к нам собирался, сын о том первее всего сказал бы. Теперь темника ждать не приходится - как оправдаемся?
-Да, - вздохнул Бренок, - сия тайна, видно, умерла с этим десятником. А ведь каково на Орду подействовало бы, стань Есутай под наши знамёна даже с малым отрядом!
-Кто - эта "девочка Тамар"?
-Одну Тамар знаю, - сказал Бренок. - Дочь Кастрюка, полонянка, с матерью живёт у меня в вотчине. Не его ли - невеста? У них рано сговаривают.
-Проверь. Коли подтвердится, отпусти с матерью на волю. Жених выкупил её своей смертью.
Сначала Дмитрий вызвал к себе оставшихся ордынцев. Они выслушали о смерти начальника и о том, что князь отпускает их, возвращает имущество и даёт от себя награды, а также пропускную грамоту. Спросил, куда намерены пойти. Молодой воин, заменивший десятника, сказал:
-Назад нам дороги нет. Где теперь - Есутай, мы не ведаем. Всё знал десятник Иргиз, но ему велено было говорить лишь тебе. Есть ли наши соплеменники в твоём войске?
-Есть, при лошадях, - подсказал Боброк. - Однако я слышал, что собирается воинский отряд из охотников-татар.
-Приставь и нас пока к лошадям. Надо нам осмотреться. Может, потом попросимся воинами. Мы теперь - вольные люди.
Дмитрий отпустил ордынцев, одного за другими допросил стражников, и в их ответах появилась икона, упомянутая вскользь. Бренок, однако, сразу насторожился, велел описать образ и оклад. Когда стражников отпустили, заметил:
-Пропали Бастрык да икона, даже золото и серебро эти разбойники вернули, кроме двух рублей пропитых.
-Можно только гадать, что за "стекляшки" в окладе пропавшей иконы, - добавил Владимир. - Не думаю, штоб Есутай послал нам в дар простой образ.
-Кто сочтёт редкости и святыни, кои утащили татары с нашей земли да размытарили по белу свету? Та икона, может, боярской вотчины стоит.
-Вернее всего, - заметил Дмитрий, - ей цены нет. Ты, Бренок, скажи епископу, чтобы он передал всем отцам церкви: где бы ни вынырнул Федька Бастрык, за ним, возможно, тянется редкая икона. И где бы ни объявилась редкая икона, за ней может скрываться сей Бастрык.
-Ныне же передам, государь.
Дарья не могла прибавить ничего нового к истории появления ордынцев, кроме своего спасения да встречи с отрядом Тупика. Её рассказ тронул князей, они выспросили многие подробности. Насмелясь, Дарья спросила, не слышно ли чего о боярине Василии Тупике? Дмитрий глянул пристально, ничем не выдал себя, и ответил:
-Ждём.
Дарья вздохнула и поднялась. Князья проводили её взглядами. Когда затворилась дверь, Мещерский сказал:
-Позавчера мне из воинской сторожи докладывали: молодую бабу задержали - в Орду шла. Зачем, мол, идёшь? Говорит, мужа татары утащили, воином он был, из местных. Так она выкупить его собралась. А на какие шиши? Слыхала, говорит, - бабы в Орде дороже мужиков, так себя продам, а его выкуплю.
