-Ты подглядывал, што ль?
-А ты подглядывал?
-Слыхал.
-То-то, слыхал. Нашёл где искать русалок - посередь Москвы!
-Посередь Москвы оне и водятся, - усмехнулся степенный усатый воин Семён Булава. - Вы вон десятского о том спросите, он знает. А в лесах да на озёрах - блажь одна.
-Вчера тоже блажь была?
-А ты думал!.. Дед вроде показывался, да мало ли их, этаких-то леших, прячется по лесам! Пчёл разводят, мёд купцам сбывают, иные семействами живут - што тебе Соловьи-разбойники. Вот окрутит он вас, дураков, со своими внучками - кончится ваша воля, да и вся блажь с ней. Подпоит медовым вином на травах - и окрутит. Такие меды есть - хлебнёшь, и не то што русалки - ангелы Небесные померещатся вместо каких-нибудь дур.
Тупик посмеивался, слушая воинов, а сам достал травку. Стебелёк лишь чуть привял, но аромат даже усилился, и явились Ваське то поляна среди сосен, вся в ромашках, то пойменный луг в цветах на берегу Москвы, где он любил в одиночестве попасти своего рыжего скакуна, то появлялась молодая синеглазая женщина с мягкими неуловимыми чертами, с певучим голосом и ласковыми руками, которые пахли мятой и ладаном. Васька знал - это мать, которой он почти не помнил. Она умерла от моровой язвы, когда ему не было и пяти лет...
На другое утро отряд вышел к Дону недалеко от его слияния с Непрядвой. Под крутогором над поймой реки среди осокорей пряталась деревушка в два-три двора, лишь девчонка-подросток неподалёку пасла на елани гусей. Заметив всадников, подхватилась бежать в деревню, но Тупик окликнул её, и девчонка остановилась, закусила палец, глядя исподлобья.
-Что - за деревня, касатка?
-Татинка.
-В деревне есть кто?
-Дедушка, только очень старый. Да ещё маленькие.
-Где же - большие?
-Да в поле на зорьке уехали. Может, пополудни будут.
-Всё у вас - ладно? О татарах не слыхать?
-Как не слыхать, боярин? Анамнясь в Ивановку наведывались, что за Доном, верстах в пяти отсель. Да Бог миловал, - вздохнула девчонка. - Никого не тронули. Говорят, расспрашивали про войско московское. Да ещё потом корова пропала на хуторе Сабурове. Может, татары угнали, может, волки... А вы - рязанские?
-Рязанские, касатка. Спасибо тебе.
Тупик тронул коня, направляясь вверх по реке. Скоро заметили перекат, послали вперёд разведчика. Конь вошёл в золотистую воду, тени рыб метнулись от берега в глубину. Воины следили за другим берегом, на котором маячили строения села впятеро крупнее Татинки. Это было Рождествено Монастырщина, стоящее над устьем Непрядвы.
-Чудно, - заметил Васька. - Татары побывали, а сёла - живы. Не передумал ли Мамай воевать? Или с рязанским князем заигрывает?
-Здесь - не рязанские сёла, вольные казаки живут, - сказал Семён. - А татарин, он и тихий - не прост. Шёлк стелет - тож оглядывайся.
Лишь под противоположным берегом конь разведчика всплыл, но тут же достал дно и скоро вышел на берег. Воин поднялся на взгорок, подал знак: всё - в порядке.
-Надо заметить этот брод, - сказал Тупик.
Рождествено Монастырщину минули стороной. Разведчикам теперь не следовало привлекать к себе внимания: земли Москвы остались далеко, и отряд вёл скрытый поиск.
Справа, по гряде холмов вдоль Непрядвы, синели перелески, слева, за возвышенностью, покрытой тёмно-зелёной дубравой, текла речка Смолка, впереди простиралось широкое, чуть всхолмлённое поле. Лишь местами над горизонтом неровными зубцами вставали леса - там, в оврагах, заросших дубняком, струились притоки Непрядвы. Местами заросли полыни, донника и татарника доставали до грив коней, но дикотравье поминутно сменяли редкие кочкарники, поляны ромашки, клевера, тимофеевки, купальницы и какой-то ярко-изумрудной травки, гладкой и упругой. Настой мёда и мяты стоял в воздухе, у всадников кружились головы, и даже вечно сердитый Копыто улыбался в рыжую бороду. Рана на его щеке затянулась, он снял повязку и подставлял солнцу и ветерку свежий сабельный рубец. В траве журчали ключи, взблёскивали оконца кристальной воды, казавшиеся осколками летнего неба, и на всём поле царили птицы. Плакали чибисы, турухтаны, пугая коней, взлетали из-под копыт, чмокая, срывались с кочек барашки-бекасы, поднимались на крыло молчаны-дупеля и тут же роняли в траву разжиревшие тела, серпоклювы бродили по полянкам, вышагивали красноножки-щёголи и улиты-веретенники, а где-то вдали пересвистывались кулички-поручейники.
-Гляди ты, - удивился Шурка. - Поле-то куличиное, весь их народец тут собрался.
-Ты што, бабка-отгадка, - усмехнулся Копыто. - Оно и зовётся Куликовым полем.
-Чудное место, - вздохнул молодой сакмагон. - Тут бы травушку косить, хороводы водить да за девками по лугам бегать.
-Всё бы вам с Шуркой девки да русалки, - фыркнул Семён. - На этом поле ульев бы понаставить в колодах. То-то сбор был бы!
-Не, дядя Семён, девки - слаще мёда, - ухмыльнулся Шурка. - Ты попробуй когда-нибудь, а? Поди, забыл со своей Евдохой...
-Тьфу, бес! Василь Андреич, ты меня впредь с ним в один отряд не ставь - вот как отколочу охальника.
Но Тупик не слышал перебранки товарищей, думая о своём. Объехав гряду Зелёной Дубравы и овражек, из которого выбегала Смолка, всадники повернули на полдень. Ещё шире открылось им Куликово поле, белея вдали ковылями, лишь посреди его, верстах в двух, сутулился голый холм.
-Горбатое поле-то, - заметил Шурка.
-Она вся, земля-матушка, горбатая тут, - сказал Тупик. - Отсель до моря - степи, а по ним холмы да курганы, и, почитай, в каждом человеческие кости тлеют. Уж сколь тыщ лет, поди, тут разные народы проходят, и все друг на друга - с мечом. Вот и огорбатела земля. Будет ли конец?..
Воины молчали, вслушиваясь в голоса птиц и шелест травы под ногами коней. Ястреб-перепелятник, вырвавшись из купы вербника, набросился на веретенника, кулик закричал, взвился пух, и пока хищник добивал жертву, его атаковали чибисы. В воздухе поднялся гвалт и шум крыльев. Чибисы налетали на серого врага, и перепелятник, оставив добычу, бросился к вербнику, увёртываясь от ударов крыльев и клювов, нырнул в гущу листвы, затаился. Чибисы, чуя врага, вились над кустами, а тем временем коршун накрыл своими чёрными крыльями кочку, где лежал убитый кулик, и принялся терзать добычу. Когда всадники отъехали и голоса птиц притихли, Копыто сказал:
-Придёт тому конец, Василей Ондреич. Русь-то наша - костью в горле всем проходящим воителям. Прежде печенеги да половцы обожглись, а ныне Орда обжигается. Мамай вон уж сколь лет зубы точит, да всё не выкусит. Всю степь ныне поднял.
-То-то и беда. Орде, почитай, конца не видать, а что там за ней?.. И с заката тоже вон ползёт разное зверьё.
-Ничё, Василей Ондреич! Побьём и тех, как с этими сладим.
-С тобой, Копыто, ей-Бо, не страшно и на пятьсот лет вперёд смотреть, - засмеялся Тупик. - Ну-ка, подумай, чем тогда биться будут! Пушки в Кремле видал? Так это, Ваня, лишь начало.
-Ништо, Василей! Главное - мы б хорошо начали, а наши сыны не хуже продолжат.
-Сыны... - Васькино сердце дрогнуло. - Счастлив - ты, Ваня, у тебя их - трое. А у меня будут ли?..
Беда случилась на другой день вечером. Отряд приближался к условленному месту на берегу Сосны, где его поджидали воины из крепкой сторожи Климента Полянина, когда в холмистой лесостепи дозорный столкнулся с тремя ордынцами. Те бросились догонять его, размахивая арканами, Тупик устремился со всеми сакмагонами навстречу. Новый "язык" был бы теперь кстати. Увидев русских, враги поворотили коней, началось преследование в быстро наступающих сумерках. За конскими хвостами стлались прибитые травы, тёмными облаками мелькали древесные кущи, ветер гремел в ушах, вскрикивая, из-под копыт уносились птицы, иные падали в траву, сбитые грудями лошадей. Добры - степные кони, но таких, какие носили сакмагонов, и в Орде нет. Тренированные для многочасовых гонок, эти рыжие звери в пылу преследования входили в такой азарт, что ими не надо было управлять; они видели только цель, устремляясь к ней самым выгодным путём, перелетая овраги и ямы, кусты и ручьи, бросаясь с обрывов в реки и своим звериным чутьём угадывая место, куда надо прыгнуть.
