Слушатели кивали, гордясь, что они, пешцы, - опора всей рати, главная сила в битве. А Таршила продолжал наставлять молодёжь, как беречь силы, если битва длится не час и не два, как примечать вражеские уловки и слабости.

-Ох, мудрёна - воинска работа, - вздыхали ратники.

-Известно - не пироги с грибами. Без сметки и дерева в лесу не срубишь. Да помни: сердцем вражеского копья не преломишь.

Уловив настроение мужиков, Ивашка Колесо одёрнул рубаху и завёл бывальщину:

То не молонья сверкнула красная,

То не гром взгремел из тучи чёрныя,

То не светел месяц родился на небе, -

То родился на Руси силён богатырь...

Слушали мужики, как, испросив у матушки благословения, подросший богатырь Иван Иванович отправляется в неведомые дали искать сгинувших киевских богатырей и видит повсюду горючую, потоптанную землю силой неведомой, неприбранные христианские тела да воронов, пирующих на трупах. Закручинилось богатырское сердце.

Тут берёт Иван стрелу калёную,

Ещё кладёт на тетивочку на шелковую,

Ещё хочет стрелить птицу-ворона,

Ещё хочет кровь пролить по сыру дубу.

Тут спроговорил ворон - птица вещая:

"Не стреляй ты меня, Иван Иванович,

Моё чёрное мясо ты не будешь есть,

Мою чёрную кровушку ты не станешь пить.

Я скажу тебе несгодочку не малую, не великую -

Я скажу тебе про горе-беду христианскую:

На Смородине-реке стоит Орда-царь,

Не пропускает ни конного, ни пешего,

Ни единую птицу полетучую,

Ни единого зверя порыскучева.

А идёт он, Орда-царь, христиан полонить,

Красных жён вдовить, ребят сиротить.

Рассказали ему чёрные изменщики,

Што скудна-де силой земля Русская,

Спокинули её богатыри могучие,

Ушли в страны дальние, неведомые.

Их обидели бояре крамольные,

Возвели клевету-напраслину,

Перед князем светлым опозорили,

Чтоб самим на Руси хозяйничать...

Ты скачи, Иван, дорожкой прямоезжею,

За речку скачи, за Калицу,

Садись во челны дубовые,

Плыви за море за синее.

Там под дубом сырым, кряковистым

Спят могучие русские витязи -

Вот уж двести лет, как сморил их сон,

А продлится он ровно триста лет,

Коль не будет к ним скоровестника..."

Мужики покачивали головами, оглядывались, а сказитель, поднимая голос, продолжил:

Не стрелял Иван Иванович чёрна ворона,

Не спешил он дорогой прямоезжею,

Ещё думал про себя такову думу:

"Поскачу за речку за Калицу,

Поплыву за море за синее,

Разбужу Илью со Добрынею,

Со другими богатырями славными, -

А спасать уж будет некого.

Им и спать-то осталось всего сто лет,

Может, сам я до срока выстою,

Голова слетит - постоит другой.

За сто лет Иванов не вывести

Ни Орде-царю, ни князьям его..."

Согласно кивали мужики, светлели их лица от решимости юного Ивана Ивановича. Вот оно, дождались своих богатырей, а то ведь только и жили воспоминаниями о сгинувших...

Поворачивал коня круто-накруто,

Да наехал он на силушку бессчётную,

Ещё стал он ту силушку поколачивать.

Его вострая сабля притупилася,

Его копьё мурзамецкое призагнулося,

Булава его железная надломилася...

Мужики насторожились - не так-то легко побить несметную силу вражескую.

...Он схватил татара, стал помахивать,

Стал татару приговаривать:

"Татарские жилы не оторвутся,

Татаркое тело не поторкается,

Татарские кости не сломятся".

Как вперёд махнёт - часты улицы метёт,

Как назад махнёт - переулицы метёт...

Мужики смеялись, когда сказитель вставлял в бывальщину присказки о том, какой переполох поднялся вокруг. Ай да Иван Иванович: он и врага бьёт, и шутить успевает!..

Колонна шла разреженным лесом, миновав дорогу из Москвы на Серпухов; всюду виднелись свежие следы колёс и мужицких лаптей - валит в Коломну сила народная. Заслушались бывальщиной так, что вздрогнул каждый, когда из-за деревьев донёсся женский крик:

-Татары!.. Спасите - татары!..

Колонна остановилась, захрапели лошади, и в голове каждого пронеслось: пока собирались, Орда пришла и уже хозяйничает на Русской земле.

-Ой, мама! - рвалось из лесу. - Спасите-е!..

Двое парней стреканули в кусты, но Таршила уже держал в руке первую попавшую сулицу.

-Хватай топоры и копья!.. Всем - за телеги! Стоять плотно! Ивашка, Юрко, - смотреть за тылом!..

Полтораста ополченцев сомкнулись вокруг старого воина, ощетинились копья, сверкнули топоры, поднялись луки. Из лесу приближались женские крики и топот коней.

VI

Троих беглецов, уцелевших от отряда Авдула, Мамай велел доставить к нему.

-Жалкие шакалы, забывшие ордынское имя, как вы смели бежать, бросив своего начальника?

Воины клялись, что русов было не меньше сотни, что они рубились до конца, что сотник приказал им скакать к Мамаю и сообщить: он выполнил приказ, но гибнет в бою.

Мамай не верил. Это были не его нукеры, а разведчики из передового тумена.

-Убили Авдула! Весь ваш тумен не стоит его жизни. Не русы его убили, а вы - он защищал ваши спины!

Воины целовали пыль перед повелителем - они знали, как в ордынском войске наказывается трусость. Но в последние дни что-то мешало Мамаю хвататься за топор.

-Я пощажу ваши жизни, чтобы в первом бою каждый из вас убил трёх русов. Не будет этого - вас казнят позорной смертью. Идите и скажите своему начальнику: пусть он отрежет каждому из вас правое ухо. Да не думайте, что ваш повелитель забывает своё слово.

Пока беглецы, плача, отползали от шатра, один из мурз заметил:

-Наш повелитель способен даже голубя превратить в ястреба. Теперь они убьют десятки врагов, так мы без рабов останемся.

-Пусть убьют по одному, - вырвалось у Мамая.

Он стал бояться. Это бывает у полководцев даже перед небольшими сражениями - он знал. Мамай теперь боялся спать даже в своём шатре посреди личного куреня. Накануне ему явился таинственный образ. Немой, огромный, он стоял вдали, поблёскивая ледовой бронёй. Мамая обуял такой ужас, какого не вызывали все убитые ханы, посещавшие его сны. Когда показалось, что ледяной сфинкс шевельнулся, Мамай вскочил с ложа, выбежал из шатра и тогда проснулся... И вот - весть о гибели Авдула. Погиб один из преданнейших начальников, которого он уже назвал тысячником и скоро сделал бы темником, с которым собирался идти путём Батыя. Не таится ли тут предостережение Неба?.. Проклятая Вожа, она теперь всё время течёт за войском Орды! Сколько ещё рек на пути - Дон, Воронеж, Красивая Меча, Непрядва, Осётр, Ока, Москва - и каждая напомнит о Воже! Не первый день он ждёт московского посольства со словом покорности, от злобы велел разорить несколько пограничных деревень, чтобы напомнить русам, какая участь ждёт их в случае сопротивления его воле. Но вместо покорности - отпор в первых же стычках, вместо первых трофеев - семь убитых, и среди них Авдул. Так прежде не бывало...

После полудня к золочёной юрте под зелёным знаменем съезжались ханы и темники. Принятие Золотой Ордой магометанства изменило молитвы и многие обряды, но порядок жизни войска менялся медленно. Обычаи складывались издревле, а тут всего полвека прошло, к тому же Мамай, как и Тимур, усиленно поддерживал, а то и заново насаждал военные традиции времён Чингисхана. Его шатёр, поставленный на возвышенности, окружался кольцами юрт личного куреня и большого тумена, подчинённого непосредственно Мамаю. Воины сменной гвардии, составляющие его личный курень, носили особую одежду, и всякий чужак виден был далеко. Даже темники и ханы орд не смели проехать на лошади за линию ближних юрт, их стража оставалась даже за чертой куреня, и мурзы попадали под охрану "алых халатов" - сменной гвардии; для многих это были самые неприятные минуты в жизни. Спешиваясь у последнего кольца юрт, военачальники молились зелёному знамени и шли по ковру к шатру правителя. Мамай презирал ковры, но ковровые дорожки тешат самолюбие узколобых людей - пусть мурзы думают, будто Мамай оказывает им почёт.