Дмитрий Иванович, узнав о желаниях старого воина, велел боярину, чтобы построили Таршиле избу в Звонцах да сарай для скота, да огородили подворье тыном, да выдали ему ратайного коня, да баранов, да птицы на приплод. Боярин предложил должность волостного пристава, но Таршила отказался, ссылаясь на годы. Об одном попросил: присылать к нему сына, когда будет возможность. Дмитрий Иванович сказал: "Часто сына не жди, Таршила, начинается ратное время. О посохе не думай - кабалу с тебя всякую снимаем, но одна есть подать, неотменимая и неотложная. Ты - добрый воин, где только ни бывал, со всеми нашими врагами переведался. Рассказывай мужикам о походах, весели в них русское сердце, да при случае поучивай владеть боевым топором, сулицей и рогатиной. То, может, скоро сгодится".
Знал Дмитрий Иванович, о чём сказывал. Только разок и наведался сын в Звонцы. Началась война Москвы с тверским князем, потом - поход на Волгу, против булгар, разорявших нижегородские земли. Дмитрий Иванович делом доказал, что Москва строго спрашивает за обиды, причинённые её союзникам. Едва вернулось войско от побеждённой Казани, на нижегородские земли обрушился хан Арапша. И случилась беда на речке Пьяне... Малый отряд от московского полка оставался там среди дружин удельных князей, и стоял тот отрядик до последнего воина. Один из немногих уцелевших видел сына Таршилы после битвы, когда враги кинулись преследовать бегущих. Лежал Иван Таршилин, насквозь пробитый копьём, на груде изрубленных врагов. Тяжела была у Ивана десница...
Застыла душа Таршилы от новой боли, проклинал свою старость, даже весть о победе на Воже была ему горька. Без него побили ворога. А как хотелось воротиться в полк великого князя! Вырос московский соколёнок, дерзок стал с супротивниками. Великих князей - и Тверского, и Нижегородского, и Рязанского уже не упрашивал, но требовал от них послушания. Противились - посылал рати из-за каменных стен, зорко посматривал окрест. Счастье служить такому государю. Ордынцев колотить начал. И ведь как быстро у него дело делается! Прежде князья месяцами соглашаются, неделями договариваются. А тут о битвах узнаешь, когда Дмитрий уже поколотил неприятеля. Прежде так воевали одни татары. Против Мамая поднялся московский сокол. И его приказ требует быстрых сборов уже и от ополчения: быть в Коломне через две недели!..
Будто с сыном ждёт встречи в Коломне старый воин Таршила.
Ведь по-иному могла пойти бы его жизнь, не возьми его боярин с малых лет к себе на службу. Глядишь, в Звонцах-то детьми оброс бы, а то - голый пень. И его старое сердце одним корешком в звонцовскую землю вросло, другим - в княжеский полк. Подрезали годы второй корешок, оно же всё туда тянется, тоскует, и мнится ему ночами - будто сын всё там, в войске, уехал лишь в сторожевую службу, но вот-вот воротится. Хочется бросить всё и мчаться в Москву. Сколько раз с этой мыслью вскакивал среди ночи, коня запрягал... И теперь чудится - в Коломне найдёт сына и всех старых товарищей, не воротившихся из-под Нижнего, Любутска, Твери, с берегов разных рек, где случались сечи и со своими врагами, и с пришлыми. Почему его тянет к той земле, политой кровью, не меньше, чем к полю, вспаханному своими руками? Какие плоды зреют на тех горбатых полях?.. Что зреют они, Таршила не сомневался. Орда, перед которой трепещет полмира, в последние годы стремится уже исподтишка, по-воровки ударить в сердце Руси, но ханы не могут застать Москву врасплох, добраться до неё и сжечь, как не раз делали с Рязанью, Нижним, Тверью и другими русскими городами. Москва, бывшая ещё при отце Таршилы окраинным уделом Владимиро-Суздальской земли, поднялась среди лесных пространств Руси белокаменной крепостью, и её слава растёт год от года. Дорого обходятся русским людям княжеские усобицы, но, может, и они нужны Высшему Разуму, чтобы найти сильнейшего, кто соберёт Русь и оборонит её?
В боярской вотчине Таршила ведал охотой, часто видел жизнь детей природы, и запал ему в душу один случай. Три года назад, в последний месяц зимы, на его глазах стая волков напала на стадо сохатых. Лосиный вожак, громадный горбоносый бык, тёмно-серый, с белым подбрюшьем, ринулся на хищников с двумя быками помельче, но сбоку на него бросились ещё три матёрых волка, и он метнулся в лес, стадо устремилось за ним. Таршила пошёл по следам зверей, и через две версты на истоптанном окровавленном снегу нашёл останки молодого лося, ещё через версту - разорванную корову. Обожравшиеся звери лишь распотрошили её и наполовину сожрали плод. Повздыхал Таршила, пожелал волкам отравы, да и пошёл домой... В тот же год под осень вышел на рёв лося - подсчитать стадо перед боярской охотой. Его привлёк грубый, злой стон вожака, на который скоро отозвался воинственный голос молодого зверя. Таршила увидел их, когда они сходились. Тёмно-серый гигант со страшными рогами кинулся на стройного золотисто-рыжего соперника, которому было лет восемь. "Куда ты, сердешный, аль ослеп?" - Таршила пожалел молодого, не сомневаясь, что битва будет короткой. Среди кустов лещины, под навесом дуба, стукнули рога, и начался поединок. Таршила слышал тяжёлое, частое дыхание зверей, видел, как бугрились их мускулы под шерстью, наливались кровью глаза, и пена стекала с губ. Старый вожак, уверенный в себе, привыкший к победам, наступал; тесня молодого соперника, он ходил на прямых ногах, старался прижать голову врага к земле сверху, расходовал силы бесхитростно. Золотисто-рыжий приседал, стелился над землёй, чтобы усилить сопротивление врагу, он весь подобрался. Прошло четверть часа, молодому быку давно следовало бежать в лес, получив удар в зад, однако звери по-прежнему ходили заведённым кругом, и отступление молодого становилось медленным и упорным; решимость проглядывала в его напряжённой, лоснящейся туше. Старый вожак почувствовал это в своём враге, его дыхание стало хриплым, бока часто поднимались и опускались, подбрюшье темнело от пота. Он ещё наступал, но его наступление было медленным и тяжким. Ноги дрожали и расползались на земле, взрывая подстилку; ему требовалась хоть малая остановка - расслабить мускулы, чтобы прилила к ним сила, - но он понимал, что останавливаться нельзя. И старый бык шёл вперёд, уповая не столько уже на силу, сколько на тяжесть своего тела.
Захваченный борьбой, Таршила начал вздрагивать, перенося сочувствие на вожака.
И пришёл миг, когда старый боец споткнулся. Золотисто-рыжий присел, почти коленями упираясь в корневища, ринулся вперёд, и тёмно-серый великан оторвал от земли передние ноги, - казалось, он хотел встать на дыбы и перескочить через противника, но рога ещё были сцеплены с вражескими. В этом положении он и пополз назад, потом с усилием оторвался, метнулся в сторону, ударился о куст лещины, открыв бок и притенённый потом белый живот. Золотисто-рыжий зверь ринулся вперёд, и все шестнадцать костяных копий, венчавших его "лопаты", вошли в брюхо вожака; удар опрокинул старого лося в сломанный куст; Таршила видел лишь, как забились, задёргались в воздухе задние копыта, а золотисто-рыжий горбатился над кустом, давил, бил, катал, и жалкое мычание дорисовывало картину... Потом сохатый вырвался из куста, задирая окровавленные рога, обошёл поляну, послал в лес рёв, на который от ближнего болота отозвалась самка. Победитель кинулся на её зов.
"Ах ты, зверина! - шептал Таршила, дрожа от обиды за вожака. - Ах, ты, басурман бессердечный, семя злое, сатанинское! Одолел - твоё счастье, но зачем до смерти убил сородича, который тебя же сызмальства хранил от зубов волков да от когтей рысей? Погоди ужо, волчье отродье, начнётся охота - получишь ты от меня в бок стрелу ".
Не раз видел Таршила прежние схватки вожака. Одолев соперника, тот не зашибал его насмерть; стоило тому побежать, как старый бык останавливался, трубным голосом оповещал лес о новой победе. А этот золотистый вражина, гляди, всех быков в лесу перепорет. Лишь когда, забросав тушу валежником, сбегал в село и вернулся с мужиками за мясом, подумал, отходя: "А может, так надо, чтобы не мешал старый, теряющий силы зверь молодому?" Минувшей зимой ему с двумя охотниками представилась лесная драма во всей жестокости. Та же волчья стая, заметно выросшая, окружила стадо сохатых, уменьшенное большой боярской охотой. Самки и взрослые быки прижали телят к стене подлеска, бросались во все стороны, отгоняя наседающих хищников, копыта мелькали в воздухе. Сохатые не убегали, понимая: на глубоком снегу волки скоро начнут настигать и рвать их поодиночке. Но хищники всё ближе подступали к молодняку, телята метались. Охотники спешили, прячась за деревьями. Следовало подойти на выстрел из лука, не спугнув зверей, иначе волки начнут погоню, за которой людям не поспеть.
