У середины реки стрелы перестали сечь воду, и это спасло Олексу с женой - щит со стальным клинком оказался страшно тяжёлым в воде, он мог утопить беглецов. Но, едва бросив его, Олекса кинулся на помощь кричащей женщине, за шею которой цеплялся малыш. К счастью, Анюта держалась на воде и она взяла на себя ребёнка, когда Олекса ухватил за волосы тонущую и, не давая ей вцепиться в свои руки, потащил к отмели. На берег её пришлось нести на руках, и Олекса увидел, что это девочка лет четырнадцати. Люди, едва добираясь до берега, убегали через луг в урему. Дружинники и ополченцы ждали начальника, девочку приняли из его рук, стали приводить в чувство. Анюта выжимала рубашонку мальчишки, он хныкал и тянулся к сестре. Каримка сидел на траве поодаль, тянул что-то жалостливое, качая малышку, что отнял на другом берегу у Анюты.
-Што - с ним? - спросил Олекса.
-Жена утонула с двумя.
-Он видал?
-Люди видали. Совсем малые были у нево. Она положила обоих на горбыль, ей соседка помогала. Водой отнесло их под Москворецкую башню, и оттоль - стрелами...
Олекса подошёл к татарину и тронул за плечо:
-Пора уходить, Каримка. Отдай мне девочку.
Кожевник посмотрел на него:
-Зачем отдай?
-Я понесу, ты устал, небось, с ней на реке-то.
-Каримка устал? Кто говорил? - Он вскочил на ноги, не отдавая ребёнка. - Я им дам устал! Они устанут, собаки! Все спать будут без башка! - Из его глаз лились слёзы.
Олекса взял у Анюты мальчишку и пошёл к лесу, не оглядываясь на горящий город. В воздухе висела копоть, и казалось, даже от воды, пропитавшей сорочку, пахнет гарью. В глазах одна картина приступа сменялась другой: фигуры пушкарей с камнями в руках на дымной стене под изуродованной стрельной, конники, врубающиеся в ордынские толпы, Тимофей с кровавым лицом, сидящий на каменном полу, бородатый воротник, удушающий предателя, Клещ, лицом вперёд падающий в кучу ревущих врагов, его сын, поднятый на копьях, бегущие через подол люди, а над всем - высокая белокаменная стена и падающие с неё женщины - в красном, синем, жёлтом, сиреневом... И мёртвое тельце ребёнка, скатывающееся по откосу рядом с мёртвой матерью. За начальником шли ополченцы, каждый - со своим горем, общим всех. Анюта поддерживала спасённую им девчонку. Утром она впервые чувствовала себя счастливой оттого, что родилась женщиной. Сейчас ей хотелось стать мужчиной, сильным, как её муж.
Из приречных кустов к ополченцам выходили спасшиеся, матери с детьми и потерявшие детей, девушки, мальчишки-подростки. В лесу Олекса велел вырезать ослопы - оружие сейчас было первой необходимостью. И так - четыре десятка дубин, столько же кинжалов, четырнадцать луков с сотней стрел. От женщин и детей лучше бы поскорее избавиться, но тогда многие из них сгинут. Первая ночь в лесу будет самой трудной - одежда на всех лёгкая, сырая, люди - измучены и голодны, многие - босы. На детей может напасть простудная лихорадка. Придётся разводить огонь, хотя это - опасно. Надежда - на то, что вся Орда теперь - за рекой, грабит город. Олекса проверил огниво, трут в железной коробочке, залитой смолой, сохранился сухим. Впрочем, годился бы и мох. Прежде чем двинуться в путь, он послал вперёд стрелков - разведывать дорогу и бить дичь.
До темноты не останавливались, петляя звериными тропами, сторонясь наезженных дорог и сожжённых селений. Люди доверились молодому начальнику. И воины, и женщины знали, что Олекса Дмитрич единственный из бояр не хотел идти на переговоры с ханом. Вчера его не понимали, сегодня каждый спасшийся смотрел на него как на святого. По молодости Олекса ещё не представлял силы своей власти над этими людьми, только удивлялся тому, как поспешно исполняется всякое его пожелание, как люди затихают при звуке его речи, стараясь не пропустить слова. Эта вера в прозорливость начальника становилась общим спасением: выжить в окружении врагов, в лесах и болотах мог только отряд, где царил порядок. Безоговорочная власть Олексы сразу внесла такой порядок в жизнь беглецов.
Уже в сумерках посреди ельника развели костры. Часть воинов Олекса отправил в караул. Женщины оживились, стали досушиваться у огней. Дети жались к теплу, поджидая, когда испекутся на угольях тетерева и рябчики. Двое дружинников крутили на деревянном вертеле косулю, другие рубили кинжалами лапник, чтобы постлать потом на горячую землю - в лёгких рубашках иначе не переночевать на земле, под открытым небом. Олекса принёс охапку к костерку, разведённому для прогрева будущего ложа, присел, поправляя огонь, и подошла Анюта. Её голова была повязана по-женски клочком синей материи. Он видел синий повойник на одной из беглянок, - значит, поделилась с Анютой. Олекса встретил взгляд присевшей рядом жены, и его обняло волной жара. Стоило жить, чтобы на тебя хоть однажды так посмотрела женщина.
-Хотела взять девочку, а он не отдаёт, говорит: его дочка.
-Кто не отдаёт?
-Да Каримка. И мальчишку того девчонка не отдаёт, говорит: брат. А он ей - не брат.
Олекса привлёк к себе жену, поцеловал в щёку:
-Сейчас мы все тут - братья и сёстры. И ты мне - только сестра. Пока не дойдём до своих.
Звёзды помигивали над бором. В коряжнике гукнул филин, волчица воем подзывала волчат, медведь рявкнул на овсяном поле, промурлыкала рысь в кроне сосны, поужинав словленным зайцем или тетеревом. В ночных лесах и полях войны хозяевали хищники, люди в них таились.
XII
Владимир Храбрый не мог назначить лучшего места для сбора ратников, чем Волок-Ламский, несмотря на его близость к осаждённой Москве. Здесь сбегались дороги из глубинной Руси к торговому пути в Новгород, а городок был хорошо укреплён. Двенадцать лет назад многотысячное войско Ольгерда накатывало на его валы, гремели тараны в железные ворота, летели в крепость камни и горшки горящей смолы, воинственные язычники и смоленские воины лезли на раскаты и дубовые стены, облитые твёрдой ламской глиной, но защитники города во главе с воеводой Василием Березуйским отбили все приступы и вылазкой пожгли осадные машины литовцев. В досаде Ольгерд ночью метнулся от Волока к Москве, надеясь застать её врасплох, но и там был отражён. Чтобы спасти свою армию, литвин запросил у Дмитрия мира, обещал отдать в жёны его брату свою дочь Елену. Владимир питал к волочанам особые чувства - они первые сватали ему жёнку.
С женой и сыном на сей раз обошлось: встретила их конная застава под Можайском и проводила в Волок. Владимир проявил твёрдость и отправил жену с семьями всех бояр в Торжок: в городе и войску тесно, а бояре должны устраивать рати.
Через девять дней после прихода в Волок его полк достиг восьми тысяч конных и пеших. Не все, разумеется, в строю - кто-то охраняет дороги, кто-то служит в товарах, но шесть тысяч - под рукой, и это - уже сила. Из Твери и Новгорода послы вернулись ни с чем, Владимир не ждал иного и покидать Волок не собирался. Если подступит враг, пешцы - в осаду, конники - в леса, чтобы в подходящий момент ударить Орду с тыла. Привезённая Тупиком весть об отходе Донского в Кострому вызвала ярость Владимира. Корил брата, северных князей обзывал трусливыми улитами - они-де нарочно медлят со сборами, надеясь, что хан, ограбив южные волости, уйдёт в степь.
Под властью Храброго оказались земли от Можайска и Ржевы до Дмитрова и Москвы, не считая уделов, захваченных Ордой, откуда к нему продолжали тянуться люди. Он повсюду установил законы военного времени, объявив сельских тиунов десятскими и сотскими начальниками со всеми правами и ответственностью перед воеводами. На дорогах действовали конные эстафеты, дозоры и лёгкие сторожи следили за врагом. Лишь строжайший порядок мог оберечь от внезапного набега Орды, поэтому Владимир был беспощаден. Неисполнительность каралась смертью. Узнав, что под городом начались разбои, что ватажники грабят и даже убивают людей, тянущихся к Волоку, Храбрый приказал конным отрядам разведчиков-сакмагонов ловить татей и вешать на месте, а схваченных главарей доставлять в крепость. Отовсюду свозились корма для многих тысяч людей и запасы фуража. Начальникам было велено смотреть поставки, не жалея казны за доброе зерно, муку, солонину и сено: надвигалась зима, голод в разорённом краю стал бы страшнее чумы.
