Тохтамыш посмотрел на Адаша и тот сказал:
-Надо проверить, повелитель.
-Клин - на месте. Чтобы его вынуть, надо разрушить стену.
"Разрушить стену, - повторил Тохтамыш про себя. - Развалить по камню до основания, чтобы никогда не поднялась снова!"
-Ты заслужил то, что просил. Теперь ты сможешь торговать повсюду и чем хочешь. Но ты ещё можешь мне потребоваться здесь. Ступай, отдохни.
В сопровождении десятника нукеров через оцепление проехали нижегородские княжичи, озираясь по сторонам. Увидев побитых монахов, сдёрнули шапки и начали креститься. Хотели стать в отдалении, но Тохтамыш дал знак приблизиться и обратил глаза на Кирдяпу:
-Кажется, это ты желал сесть московским наместником? Сегодня и завтра мои воины будут здесь хозяевами. Послезавтра же с рассветом принимай и владей.
-Великой хан, ты б оставил мне людишек-то?
-Я возьму этот небольшой полон. Остальные - твои.
Мурзы начали ухмыляться.
-Тут жа одне побитые, - растерялся Кирдяпа.
-Они - сами виноваты. Почему ты не уговорил их сдаться мне на милость? Впрочем, князь, ты можешь выкупить у меня полон. Гнать их в Крым для продажи - далеко, на дворе - осень, половина подохнет в пути. Выкупай.
-Иде ж мне казну-то взять?
-Я недорого прошу, князь. По гривне - за детей, по две - за отроков, девки от тринадцати до восемнадцати - по десяти гривен, бабы - по пяти. Мужиков только нет для расплода. Однако, вы с братом молодые, постараетесь. Что, по рукам?
Мурзы едва сдерживали хохот, Кирдяпа сказал:
-Помилуй, великой хан. Это ж какая кучища серебра! Тут жа их с тыщу будет. А у нас с Семёном и ста рублёв нет.
-Дешевле нельзя.
-Да ты б пождал, великой хан. Годок минёт, и я те привезу и выкуп, и выходы, и поминки. - Кирдяпа смотрел в лицо хана собачьими глазами.
-Мне войску платить теперь, а не через год. - Тохтамыш отвернулся. Кирдяпа отёр вспотевшее лицо, Семён смотрел на гриву коня, мурзы смеялись.
-Попроси, княжонок, взаймы у моих воинов под московские выходы. - Адаш, щерясь, пнул в бок лошадь Кирдяпы. - Видишь, какие кучи серебра и золота они натащили. Вот как надо добывать казну, княжонок!
-То-то погляжу - всё ваше войско в золоте да серебре, - сказал Семён. - И нонешняя казна надолго ль вам? А в храме сии украшения век бы людей радовали да учили благости.
-Ты што, завидуешь? - прошипел Адаш. - Не в твои грязные руки московское серебро плывёт?
-Кабы московское! Московское-т небось Митрий давно уж вывез. То церковное, Божье.
-Кого учишь, княжич? Голова тебе надоела?
Кирдяпа толкнул брата кулаком в бок, тот смолчал и уставился на гриву коня. Хан дал знак всем следовать за ним, направился к полону, поехал вдоль пешего оцепления. Одни женщины молились на коленях, другие закаменели, прижав к себе детей, третьи следили за своими насильниками. Законы в Орде - жестоки. Пока полонянки - не поделены, никто не смел прикоснуться к ним - разве только убить за неповиновение. Женщины знали это и со страхом ждали дележа добычи. Может, он наступит ещё не скоро, может, раздадут их по рукам не здесь, на родных пепелищах, а в неведомом краю, куда погонят вместе, но этот час - неизбежен. Одних степняки возьмут в жёны и наложницы, другие пойдут на невольничий рынок, а судьба - одна: рабство, чужая сторона, власть немилого человека, чужие постылые обычаи, медленное угасание в тоске и тяжёлой работе. Самое страшное - вырвут детей из рук, чтобы тоже продать в руки работорговцев.
Хан услышал позади женский крик и обернулся. Дородная молодайка в малиновом убрусе и синей облегающей телогрее, перегнувшись через скрещенные копья стражи, плевала в сторону княжат.
-Смотрите, православные! Близок конец света - два июды родилось на Земле. Эй вы, проклятые, покажите сребреники, какими одарил вас ирод ордынский!
-Штоб вам приснилась верёвка, христопродавцы!
-Штоб земля не приняла вас, змеи ползучие!
-Пусть перевернётся в гробу ваша мать, породившая клятвопреступников!
Кирдяпа рванулся к толпе, дёргая меч из ножен, но копья стражников скрестились перед мордой его коня, и плевки женщин доставались животному. Нукеры лишь усмехались: полонянки оскорбляли "своих", и стражи это не касалось. Семён хотел укрыться за свитой хана, однако бока ордынских коней смыкались перед его лошадью, а Тохтамыш, как нарочно, ехал неторопливым шагом - так и следовали за ним вдоль всей толпы оба княжича, осыпаемые проклятиями женщин. Тохтамышу, наконец, надоела потеха и он обернулся к Кирдяпе:
-Видал, князь, какой отборный полон! Может, отца разоришь? Я знаю, ему нужны люди.
Кирдяпа, наконец, понял, что над ним издеваются, и ответил: у отца нет денег для выкупа чужого полона.
-Жалко. Придётся, видно, торговаться с Дмитрием Московским.
Отправив гонцов с приказаниями темникам, Тохтамыш оставил казначея описывать добычу, которую уже считали младшие юртджи, и, не дожидаясь Шихомата, направился из детинца за ворота, в свою ставку. Полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь тучи копоти, пепел и хлопья сажи оседали на одежде и лицах свиты. Если каменные храмы и монастырские строения сами не загорятся, их можно специально выжечь, и разрушителем станет огонь. Но как ему срыть белокаменные стены крепости? Войско нельзя отвлекать - надо воспользоваться разгромом столицы, опустошить всё княжество, а удастся - и соседей Москвы. Да и по силам ли эти укрепления его степнякам? Не только строить, но и разрушать нужны мастера, на худой конец - ремесленники и мужики, а их нет: народ из окрестностей разбежался, защитники Кремля - перебиты. Пороха у него лишь два мешка, русы свой сожгли. Рассчитывать можно только на большие полоны, которые ещё надо взять.
Надо взять! Весть о разгроме Москвы теперь полетит по земле, повергая ближние народы в ужас и уничтожая их мужество. Уныло ехал за свитой хана Кирдяпа. Что, если Тохтамыш оставит его наместничать на московском пепелище и уведёт своё войско?
Семён уже ни на что не рассчитывал после издевательств хана. Ему хотелось только поскорее оказаться подальше от московского пожарища. Но станет ли бегство спасением? Княжичу начинало казаться: проклятия полонянок слышала вся Русь.
Каждый приходит к предательству своим путём, но ещё ни один предатель не добился желаемого, ибо новых хозяев мало занимают его интересы, им нужно одно: чтобы он продолжал вредить тем, кого предал.
Мрачно возвышалась над воротами полуразрушенная Фроловская башня. На стене - тишина, ни стона, ни вздоха: там дрались с врагом беспощадно. В городе разрастался, гудел пожар, раздуваемый потоками прихлынувшего ветра. Сухие постройки охватывались летучим пламенем, Кремль стал превращаться в бушующее огненное озеро, и скоро грабёжники с воплями побежали из стен вслед за нукерами хана. Многие из тех, кто дорвался до винных погребов, плутали в огне и сгорали живьём. К вечеру среди закопчённых стен лежало пепелище.
"Какими словами, - спросит летописец, - изобразить тогдашний вид Москвы? Сия столица кипела прежде богатством и славой. В один день погибла её красота: остались только дым, пепел, окровавленная земля, трупы и пустые, обгорелые церкви. Безмолвие смерти прерывалось стоном некоторых страдальцев, иссечённых саблями татар, но ещё не лишённых жизни и чувства".
После пожара грабить в Кремле стало нечего, и через день Тохтамыш назначил общий смотр. Он был до потрясения изумлён, когда обнаружил, что численность его всадников едва превышает двадцать пять тысяч. Отряды казанского эмира, посланные Батар-беком на Суздаль и Юрьев, ещё не пришли к Москве, но и без них у Тохтамыша было под сорок тысяч. Куда же они подевались? Дорого обошёлся хану погребальный костёр для сына! Поход со всем войском в глубину Руси, на Ярославль и Кострому, теперь отпадал. Оставалось одно: побыстрее опустошить Московское княжество и убираться восвояси. Тохтамыш объявил наянам: его тумен останется под Москвой, тумен Батар-бека двинется на Дмитров и Переславль, тумен Кутлабуги, усиленный остатками горского тумена и тысячами ханских родичей, пойдёт на Звенигород, Можайск и Волок-Ламский, до Ржевы. Это крыло в войске - сильнейшее, ибо доставшиеся ему земли - гуще всего населены. Хан приказал темникам не переступать пределы Твери и Нижнего Новгорода, при появлении крупных русских сил - отходить, стягиваясь к его ставке.
