-Стой, Червец! Стой, гад ползучий, всё одно раздавлю!
Железная глыба затвора, едва выйдя из ниши, заклинилась в сбитых пазах, всадники, нагибая головы, уже проскакивали под неё. Позади Тимофея лязгнула, затворившись, железная дверь башни, и он остался один перед ворвавшейся в крепость оравой конных врагов. Бежать - убьют в спину. Прянул к стене, упираясь в неё, стал рубить и колоть мечом проносящиеся мимо бока коней и халаты...
Отборные сотни хана, подпираемые тысячами, через занятые ворота всасывались в детинец. На выходе змеиная голова множилась, набрасываясь на всё живое, и люди от ворот бежали, куда глаза глядят, увлекая находившихся здесь ополченцев. Сотни врага, разделяясь, ринулись вдоль стены в обе стороны, врубились в расстроенные, не готовые к нападению с тыла отряды ополченцев резерва, уничтожая и разгоняя их, поражая стрелами тех, кто по приставным лестницам пытался уйти на стену. Стоящие наверху ничем не могли помочь избиваемым - Орда бросилась на приступ и снаружи крепости. Стрелы теперь хлестали с обеих сторон.
Когда конники Олексы на галопе миновали Соборную площадь и в конце улицы открылась Фроловская башня, уже не менее четырёх вражеских сотен прорвалось в Кремль. Вой ордынцев слился с криками убиваемых детей и женщин. Олекса видел, как падают люди со стены и лестниц, как рассеянные толпы, гонимые нукерами в празднично расцвеченных халатах, бегут в переулки, а те, у кого есть силы, карабкаются на частоколы и крыши строений. Смерть подкралась к людям в час пробудившейся надежды на скорое окончание осады, и это было страшно, это ослабило даже волю тех, кто держал оружие. Толпа, запруживая улицу, бежала навстречу, но Олекса не умерил галопа.
Эх, если бы он послушался своей тревоги и вывел конников на Соборную площадь заранее!..
Толпа кинулась к заборам, люди ныряли в подворотни и калитки, карабкались на плетни, иные оказывались под копытами. Ничего не видя, кроме отверстых ворот, из которых валили уже лёгкие всадники в серых кожаных панцирях, Олекса нацеливал отряд на них, захваченный одной мыслью: перерубить шею степной гадюке, просунувшей голову в Кремль, уничтожить щель, в которую она проникла! Он даже не заметил, как пятеро его дружинников оттёрли Анюту в середину отряда. Нукеры, растекавшиеся вдоль стен, стали поворачивать назад, навстречу русским всадникам.
-Копья! - оборачиваясь, крикнул Олекса. - Копья - встреч!
Первая сотня на скаку обратила поднятые копья вперёд, вторая по команде седобородого Клевца распласталась двумя крыльями - навстречу нукерам. Отряд врезался в скученных у подножия башни врагов. Шиты и брони не выдерживают удара тяжёлых копий с конного хода, грохот лопающихся кож, визг и ржание столкнувшихся лошадей заглушались воплями пронзённых. Степняки попятились, поворачивая, сталкивались с напирающими сзади. Русские продолжали ломить, бросая копья с насаженными врагами, и под сводами Фроловских ворот, где могли проехать лишь три всадника в ряд, началась давка. Бежать было некуда, сбитых с сёдел и опрокинутых вместе с конями настигала смерть. Русские дружинники по пятеро в ряд протискивались в жерло ворот, копьями и окованными грудями лошадей проламывали свалку, но всё же выбить пробку обратно, в ров, не смогли и упёрлись под сводом, сдерживая натиск врага. За их рядами над блеском кривых мечей и вздёрнутыми головами коней Олекса видел низ железного затвора, тронутый ржавчиной. Почему его не опустят до конца? Почему не перерубят ремни подъёмника? Как допустил такое Тимофей? Олекса протиснулся к запертой двери башни и стал колотить в неё рукоятью меча, бранясь, требуя, чтобы отворили, перерезали ремни, разрубили подвесные цепи и обрушили затвор на головы врагов. Но железная дверь оставалась глухой, он не знал, что воротники, бессильные что-либо исправить, поднялись наверх и теперь метали во врагов камни с прясла башни. Вдруг увидел: под ногами его лошади приткнулся к стене сидящий Тимофей. Широко разбросанные ноги вывернуты, голова свалилась на плечо, вместо лица - чёрно-кровавая маска. Олекса узнал его лишь по кольчуге...
Внутри детинца, перед Фроловской башней, уже завязалась конная рубка, даже сюда, под свод ворот доносились крики бойцов и звон стали. Где - Анюта?.. Мысль о жене сменилась другой: может, удастся дозваться пушкарей и заставить их опустить затвор? Пушка и тюфяк то и дело грохотали наверху, - значит, есть там живые! С трудом развернул коня, полуслепого в кольчужной броне под сумеречным сводом, крикнул копейщикам, чтобы держали врага, вырвался наружу, в середину сабельной рубки, и откуда-то рядом возникла Анюта, едва справляясь со своей саврасой, возбуждённой страшным зрелищем. Какой же глупенькой и смешной была теперь маска смерти на стальном забрале жены!
-Олексаша! Тебя кличут со стены!
Он задрал голову. Над пряслом башни торчала голова пушкаря Беско, рот открыт в крике. Рискуя получить стрелу в висок, Олекса сорвал шлем, приложил к уху ладонь.
-...я-арин! Уходи-и!..ро-ота... клинило-о!
Пушкарь продолжал кричать, повторяя, и Олексе стало страшно. Как случилось, кто просмотрел? - спрашивать поздно и не с кого. Тимофей убит, но и те, кто ещё - жив и сражается, обречены. Все. И он - тоже. И Анюта. Ордынские начальники теперь заметили, что ворота отбиты русскими, вместо лёгких всадников они двинут тараном кованую сотню нукеров хана и расчистят дорогу. Или прожгут себе путь бомбами с нефтью и греческим огнём. Он, не задумываясь, пошёл бы на то, чтобы за спиной своих копейщиков в воротах загромоздить ход брёвнами и камнями, но кто это сделает? По всей стене идёт приступ, наверху ополченцы едва сдерживают врага, а его всадники отступают к башне, теснимые нукерами, проникшими в Кремль. Беско продолжал кричать сверху, сложив руки у рта, и до Олексы дошли слова молодого пушкаря:
-Уходи-и!.. Взрываем!..
Его будто опалило: вот она, последняя их надежда - взорвать башню! Тогда, может, затвор сорвётся вниз или обрушенные камни завалят ход. Пушкари догадались. Вавила...
По крику Олексы копейщики стали покидать башенный проход, оттягиваясь внутрь крепости. Враг не спешил за ними, вероятно заподозрив ловушку. Олекса свистом подал сигнал - всем стягиваться к нему! - и с двумя десятками кинулся на помощь левому крылу второй сотни, которое нукеры пытались взять в кольцо. Теперь за своим правым плечом он чувствовал Анюту, её близость давала такую силу, что и в одиночку сразился бы со всей Ордой. Весь отряд отступал к нему, сжимался, вытягиваясь косым клином, отрывался от стены. Анюту оттеснили от него, и тогда он ринулся вперёд, завертелся среди врагов, разя молниеносными ударами, не замечая ответных. Русская броня, выверенная веками непрерывных войн, давала ему ощущение неуязвимости. Остроконечный шлем с бармицами и личиной, с которого соскальзывал самый острый булат, облегающий панцирь, в котором мельчайшие отверстия колец перекрывались вторым и третьим слоями кольчуги при любом движении тела, укреплённый гибким оплечьем и налокотниками, способными с железной рукавицей при нужде послужить и как щит, пластинчатые набедренники и поножи - эта броня делала сильного и ловкого воина недоступным обыкновенному оружию. Правда, спину она прикрывала не очень надёжно, поэтому в конных сшибках Олекса чаще держал щит на спине. На сей раз ударило в спину не копьём, не стрелой или коварным джеридом, но словно гигантской тугой подушкой. Споткнулся конь, приседая на пошатнувшейся земле, - казалось, разом грохнули десятки великих пушек. Шатёр Фроловской башни подпрыгнул, кренясь, начал оседать в струях огня и крутящихся клубах серого дыма, разваливаясь, обрушился камнями и брёвнами, давя и зашибая ордынских всадников под стеной, в воздухе родился шелест, и полосой хлестнул каменный град. Ордынские всадники прянули от ворот, настёгивая лошадей, и лишь теперь Олекса приметил, что от его двух сотен едва ли насчитаешь полторы. Облако дыма и пыли растекалось, из него выросла обезглавленная башня. Уродливой, незнакомой казалась выступающая из дыма стена. Удерживая на месте храпящих коней, воины ждали, не отрывая глаз от утонувшего в сером облаке основания башни. Олекса увидел пушкарей на стене - поднимая над головой пудовые камни, они метали их за внешнюю сторону башни. Из облака вырвалось сразу не меньше десятка воющих степняков, и следом хлынул серый поток. Ход Орде в Кремль закрыть не удалось. Между башнями на стенах звенели клинки, и лишь вблизи угловой Неглинской ещё грохотал тюфяк.
