-Крепи ворота!

Носатый, придерживая сползающую шапку, вертелся под ногами.

-Пазы-то, Гриша, почистить бы? Не ровен час - сядут у нас ворота, а Гриша?

-Не мельтеши, суета, - ворчал воротник. - Вот пройдёт посольство - почистим, поправим.

-Да я сам, Гриша, уж ты дозволь, Гришенька? - Глаза-мыши преданно смотрели в лицо Бычары.

-Ну, чё ты подлиза такой, Червец, ровно сучонка? - Стражники успели дать носатому прозвище. - Подавалой, што ль, прежде служил?

-Всяко доводилось, Гришенька, служить.

Бычара плюнул. Видел бы он, с какой злобой уставились ему в спину глаза-мыши, когда он выходил из башни!

Ополченцы работали во рву, разбрасывая головёшки, укладывая брусья и плахи. Подъёмные мосты были уничтожены ещё в начале осады, но послам долго ждать не пришлось. Морозов опробовал настил, стал в проёме башни и перекрестился:

-С Богом, княже.

Московские послы покинули спасительные стены и двинулись во вражеский стан, монахи запели молитву. Оставшиеся снаружи ополченцы опускались на колени, крестились и кланялись иконам. Толпа жителей города выплеснулась из ворот вслед за посольской процессией и растеклась по краю рва. Утро занялось тихое. Солнце, притушённое разлитой в небе копотью пожаров и ордынских костров, светило тускло. Было не по-августовски прохладно. Сдержанность степняков, строгий порядок в их войске и почётный коридор из нарядных нукеров для московских послов будто сулили исполнение чаяний осаждённых, уже затосковавших по просторному миру. Человек готов дни и ночи напролёт гнуться над работой в своём доме или мастерской, не замечая стен, когда знает, что во всякую минуту может покинуть их. Но если его в эти стены загнали силой, они и за час могут стать ненавистными, и нет у него желания большего, чем вырваться из них.

Остей, первым идя по коридору ордынцев, с каждым шагом чувствовал растущую тревогу. Всё чаще он ловил ухмылки и взгляды, обращённые на золото и меха в руках дружинников. В том, что хан вывел войско из лагеря, не было ничего странного: вечный способ давления на противника, чтобы сделать его податливым. Но теперь боковым зрением Остей различал за рядами нукеров лестницы на плечах спешенных врагов. Что - это? Зачем? Замедлив шаг, сказал идущему следом Морозову:

-Иван Семёныч, однако, дали мы маху - не потребовали от хана заложников. Теперь как бы в заложниках не очутиться?

-Ему откуп нужон, а не наши головы.

-Ты, однако, пошли назад кого-нибудь из выборных. Пусть там затворят ворота и до нашего возвращения не открывают.

Боярин насупился, но всё же приотстал, передал распоряжение князя Адаму и тот повернул назад. Но не сделал суконник и трёх шагов - перед ним скрестились копья нукеров.

-Иди туда, - приказал по-русски угрюмый наян, указывая рукой в сторону белой вежи.

-Да я же ворочусь, мне бы только распорядиться о почётной встрече для вашего хана.

Наян указал на белую юрту. Копья упёрлись Адаму в грудь, пришлось повиноваться.

Навстречу посольству выехал тысячник Карача. Щеря белые зубы, заговорил с князем.

-Хвалит тебя за послушание, - перевёл понимавший по-татарски Морозов. - Говорит, будь и дальше покорным - хан не оставит тебя своей милостью.

-Што остаётся пленнику, кроме покорства? - обронил Остей. - Скажи ему: я благодарю за почётную встречу.

Карача ехал рядом с князем до ставки хана. Здесь поджидал Шихомат, окружённый мурзами и десятком нукеров личной стражи хана. Он протянул руку:

-Отдай мне твой меч.

Остей скинул наплечный ремень и протянул мурзе свой прямой меч в окованных серебром ножнах. Другого оружия у него не было.

-Входи, повелитель ждёт.

Остей обернулся к своим, Симеон, Яков и Акинф благословили его, он улыбнулся свите и вошёл под откинутый стражником полог шатра хана. В проходе было темно, отстраняя второй полог, Остей споткнулся о деревянный порожек, вступил в сумрачную юрту и услышал позади шипение. Когда обернулся, его поразила ярость на изменившемся лице ханского шурина.

-Ты вошёл сюда с недобрым умыслом! - произнёс Шихомат. - Порог выдал твои коварные мысли.

Остей, не понимая, что же произошло, осмотрелся. За остывшим кострищем никого не было, только на жёлтой атласной подушке поблёскивала серебряная шпора.

-На колени! - рявкнул Шихомат, раздувая шею. - Кайся, собака!

С боков, из-за лёгких занавесей, выступило двое нукеров с обнажёнными мечами, но князь сказал, глядя в бешеные глаза мурзы:

-Мы становимся на колени только перед Богом, а я не вижу здесь даже человека.

-Ты видишь шпору великого хана Золотой Орды. Тебе, блудный раб, оказана великая честь - падай лицом на землю, ползи и целуй шпору повелителя, клянись в послушании его воле. Иначе твоя голова не стоит пыли на копытах коня.

Остей понял, чего хотят враги. Они знают о рыцарской гордости, они нарочно метят в эту гордость: сломать его волю, втоптать в грязь честь воина. Жить его оставят лишь червём, извивающимся под ногой хана, предателем, способным на самое чёрное дело, которого от него потребуют.

-Ты ошибся, мурза, - сказал Остей. - Перед тобой - не раб, но князь, воевода Москвы, поставленный великим князем Донским. Если ты хочешь это проверить, верни мой меч.

Шихомат взвизгнул, нукеры подскочили и вцепились в князя, пытаясь бросить его ниц, но Остей с детских лет готовил себя к боевым схваткам: его руки отбросили врагов. Не успел молодой князь ни отскочить, ни заслониться - кинжал Шихомата ударил в грудь и пронзил сердце. Остей рухнул лицом вперёд. Кровь ручьём хлынула на войлок, окрасила свернувшийся плащ князя. Шихомат, сопя, наклонился и вытер кинжал об одежду убитого. Каменными болванами стояли рядом телохранители хана. Полог у дальней стенки шевельнулся, неслышно ступая, вышел Тохтамыш. Мурза склонился, телохранители отступили за свои занавески. Хан приблизился к поверженному князю и наступил ногой на рассыпанные светлые волосы:

-Аллах карает гордецов. Не захотел целовать шпору - целуйся с могильными червями. Пора, Шихомат.

-Кирдяпа просил за боярина Морозова. Он - здесь.

Тохтамыш не ответил. Шихомат, сгибаясь в поклоне, попятился к выходу.

-В жертву тебе, Акхозя, я зарезал лучшего их быка, - сказал хан. - Подожди, я зарежу всё стадо.

Снаружи услышали визг Шихомата, и русские встревожились, ордынцы насторожились. Морозов спросил Карачу, где - нижегородские княжичи. Тот усмехнулся:

-Не знаю. Кажется, их ещё не зарезали.

Отирая испарину со лба, Морозов оглянулся на бледных бояр, на святых отцов, стоящих с сурово-отрешёнными лицами, на тесно сдвинувшихся слободских старшин. Дружинники князя взялись за рукоятки мечей. Откинулся полог юрты хана, вышел Шихомат, остановился перед боярином. Конные ряды нукеров шевельнулись.

-Ху-ур-рр!.. - взвыл ханский шурин, выдёргивая меч из ножен. Морозов поднял руку и упал с рассечённой шеей. Удары копий и сабель со всех сторон обрушились на посольство. Адам с криком перехватил руками два копья, но третье вошло ему под ложечку.

-Предатели! Душегубы! - выхрипел он с кровью и сделал несколько шагов к врагам, протаскивая копьё через своё тело. Шестеро дружинников, побросав дары, образовали кольцо, отражая удары, но десятки копий полетели в них отовсюду, и воины, лишённые щитов, падали один за другим, обливая кровью землю посада. Никто из убиваемых не расслышал рёва врагов у стены крепости.

Клич Шихомата был сигналом к штурму. Сотни нукеров "почётной стражи", поворотив коней, образовали живой броненосный таран в шесть рядов и ринулись к отворённым воротам, топча и сбрасывая в ров с помоста вышедших из крепости людей. Боярский сын Тимофей кинулся к воротникам:

-Затворяй!

Те уже вращали ворот, старший, схватив секиру, начал рубить ремни, они лопались один за другим, послышалось движение затвора и вдруг прервалось тупым стуком и писком заклиненного металла. Тимофей выскочил из башни под свод ворот, и в этот момент наверху грохнула пушка, опрокидывая железным смерчем всадников в середине головной сотни, но задние скакали через упавших, и уже в воротах захрапели лохматые кони, засверкала сталь, вой степняков заглушил крики поражаемых насмерть людей, убегавших в крепость. Мимо Тимофея с алебардой в руках пробежал Гришка Бычара, выкрикивая: