-Перед вами посол великого хана Тохтамыша - его личный тысячник Карача! - закричал бирюч. - Именем повелителя Великой Орды он требует открыть ворота города для посольства.
-Одному вашему мурзе мы уже говорили: запоры ворот заржавели и не поддаются. А теперь мы заложили их камнем - дня не хватит разобрать.
-Я - личный посол великого хана, который только что пришёл к Москве с главным войском, - повторил мурза. - Со мной - грамота повелителя к вашему князю Остею и его боярам. Ваш отказ отворить ворота послу будет принят как оскорбление.
-Я же сказал вам: ворота заложены. А грамоту можем принять: сейчас принесут верёвку.
Выражение злобы прошло по лицу мурзы, но, будто спохватясь, он принял равнодушный вид.
-Я волен передать грамоту в собственные руки князя Остея. Мой бирюч должен так же объявить слово повелителя к вашему воеводе и всем московитам. Может ли князь взойти на стену?
-Ждите! Я спрошу его.
Олекса вернулся в башню встревоженный. Что за слово к москвитянам приготовил хан Орды?
Остей уже сошёл в пушечный ярус, разговаривал с Морозовым и святыми отцами.
-Может, впустить их, государь? - спросил Симеон. - Убудет ли от нас, коли один мурза по Кремлю прогуляется?
-Чтобы наряд наш высмотрели?
-Оне ево и так знают - на своей шкуре спытали, - пробурчал Морозов. - Оскорбится ведь хан, коли не пустим.
-Какие теперь оскорбления после трёх приступов? Тысячи побитых во рву лежат.
-Што хану тысячи, государь! Ему б свою честь соблюсти.
-Ступайте все за мной: большому воеводе прилична свита.
Мурза недоверчиво, долго всматривался снизу в молодого князя, не решаясь поверить, что юноша командует осаждённой столицей великого Московского княжества.
-Если ты - князь Остей, вели отворить ворота мне, послу великого хана.
Остей, напуская на себя суровость, сказал:
-Разве тебе мой боярин не сказал? Ворота заложены камнем, нам придётся так говорить.
-Хорошо. Твои слова я передам великому хану и попробую смягчить его. Но советую вам побыстрее разобрать камень: хан Тохтамыш, наверное, захочет посмотреть Москву.
Стоя над рвом, Остей ощущал смрад гари и мертвечины, смешанный с духом болота.
-Не мы - виноваты в том, что ворота пришлось заложить.
-Да, - кивнул мурза. - Советую вам послать людей расчистить дорогу к воротам, когда вы их откроете.
-Ишь, нечестивец! - ругнулся Симеон. - Самих бы заставить убирать поганство.
-Я привёз тебе грамоту великого хана, - после недолгого молчания посол продолжил. - Но прежде ты со своими боярами послушай слово повелителя, какое объявляют теперь во всём войске.
Посол дал знак бирючу, тот выдвинулся вперёд, заревела труба, бирюч развернул пергамент с привешенной к нему красной печатью и стал читать:
-"Волею единого Всемогущего Бога мы, великий хан Золотой и Синей Орды, владыка Хорезма, Кавказа и Крыма, всех царств и народов улуса Джучи, единственный законный наследник Солнцеликого, непобедимого кагана...
Улусник мой и раб Дмитрий Московский многими неправдами навлёк гнев и кару Небесную на свою голову и свою землю и всех своих подданных. Не слушая старых бояр, кои учили его жить в правде со мной, великим ханом Тохтамышем, блюдя покорность и смирение, как подобает примерному слуге, он, улусник мой Дмитрий, слушал лишь свою гордыню и неразумных людей, самовластно овладел великим Владимирским княжением, не получив от меня, великого хана, ярлыка на то княжение, неволил великих и удельных князей, понуждал их к сговору против меня, великого хана, брал выходы для своей корысти, не посылая законных даней ни мне, великому хану, ни поминок моим ближним. Послов же моих оскорблял и гнал, даже не пустив к своему столу, ко мне же своего боярина присылал лишь единожды с увёртливыми речами..."
Долго читал глашатай с ханского пергамента провинности московского князя перед владыкой Орды, помянул двойную неявку Дмитрия к ярлыку при бывших ханах, насилие над Михаилом Тверским, Олегом Рязанским и Дмитрием Суздальским в междоусобицах, разорение Свиблом буртасской земли в отместку за набег Арапши, насильственное выдворение законного митрополита Киприана из Любутска, военный поход на Казань Владимира Серпуховского и Боброка-Волынского. Всяким московским делам вели счёт в Орде.
-"...Ныне же, когда справедливый Бог моей рукой покарал ослушников за их неправды... - у Олексы сжалось сердце, но глашатай не заикнулся о разгроме княжеского войска, -...мы смиряем наш гнев, скорбим о запустении земель, подвластных нам, под грозой возмездия и объявляем всем нашим подданным: пусть селяне возвращаются к своим пашням, горожане - к своим трудам, их покорство и преданность мне, великому хану, послужат щитом всякому. Мы готовы жаловать московских людей наравне с другими подданными, оставляя их жить в своей вере и обычаях. Непокорных же наш гнев настигнет повсюду, не спасут их ни хитрые злокозни, ни родовитость, ни серебро. С гневом узнали мы, что иные наши мурзы и наяны самовольно приступали к Москве и многие сотни людей побиты в напрасном побоище, а посады города сожжены и жители потерпели многие убытки. Мы повелеваем: начальников, виновных в бессмысленном пролитии крови, казнить позорной смертью, повесив их на собственных арканах перед детинцем Москвы. Мы желаем расследовать, не подал ли кто из московских бояр со своей стороны повода к бою по злобе, недомыслию, от трусости или по другой причине. За пролитую кровь мы наложим на московских людей особую дань, величину которой назовём завтра. Со своей стороны, московские бояре могут потребовать возмещения причинённых убытков от виновных мурз, а мы своей властью будем содействовать справедливости.
Завтра, в час полудня, мы, великий хан Тохтамыш, соизволим осмотреть Кремль, дома и храмы, а также монастыри, коим пожалуем тарханы на владения землёй и всяким имуществом. Для нашей безопасности мы возьмём ближних людей и стражу числом до пятидесяти. Князю Остею повелеваем с боярами и духовенством прибыть к нам в ставку до полудня, чтобы сопровождать наше величество при осмотре Кремля. Для чести князя и его бояр нами будет выслана почётная стража к воротам города. Волей единого справедливого Бога великий хан Тохтамыш".
Глашатай умолк, мурза поднял голову и заговорил:
-Я тебя встречу, князь, и ты увидишь - я сделаю это лучше твоего. - Мурза усмехнулся. - А теперь спускайте вашу верёвку, я должен передать тебе обе грамоты.
По останкам сгоревшего тарана и ограждений Карача добрался до ворот, постучал пальцем в железо. Потом привязал пергаменты к спущенному шнуру. Отъезжая, крикнул:
-Великий хан приглашает вас посмотреть на казнь его ослушников и ваших обидчиков. Советую тебе, князь, поступить со своими ослушниками так же!
Ордынцы поскакали к своему войску. Остей сломал красную печать, прочёл и отдал грамоту Морозову.
-Пусть все прочтут. Через два часа у меня - дума. Я на казни смотреть не охотник, вы же - как хотите.
Олекса прочёл грамоту последним. На клочке пергамента с золотой печатью в виде оскаленного тигра всего две строчки: "Приди ко мне завтра со всеми боярами - будешь жив и славен. Великий хан Тохтамыш".
Архимандриты вскрикнули разом: от недвижных линий войска Орды отделилось шесть длинных телег, запряжённых верблюдами. На всех арбах среди вооружённых стражников стояли люди в длинных белых саванах. Телеги разделились, каждая направилась к одной из метательных машин. Рычаги катапульт с овальными ложками были спущены и упирались в ограничительные балки, наклонно уходя вверх. Ополченцы поснимали заборола и следили, как арбы останавливались под этими "змеиными головами". Стало видно: люди в саванах обвиты бечёвкой.
-Строгонек хан-то со своими мурзами, - заметил Морозов. - Похоже, их и вправду повесят.
-Мурзы ли то, Иван Семёныч? - отозвался Олекса.
-Прими, Господи, их грешные души. - Яков перекрестился.
-Не услышит, отче, Господь твоей молитвы - нехристи оне.
