От Фроловской башни подошёл боярский сын Тимофей, передал повеление князя: засадить надёжных людей во все слуховые ямы. Адам и Олекса знали, что под стеной имеются потайные колодцы, из которых можно услышать подземные работы, если Орда поведёт подкопы.

-Сполним, Тимофей Данилыч, - сказал Олекса. - Сядь-ка да поснедай с нами, небось, тож набегался под стрелами.

-Квасу выпью, пожалуй.

-Што князь-то, доволен ли ратниками?

-И доволен, и печален: потери немалые. Конники твои молодцы - изрядно порубили нехристей на неглинской стороне.

-Томила-то жив ли? - спросил Адам.

-Жив, да больно плох. Наконечник от стрелы в нём остался.

-Жалко. - Олекса опустил глаза. - Даст Бог, выживет.

-Коли даст. Спасибо вам, ратники, за квас и за ваши труды. Пойду теперь к Москворецкой.

Едва удалился боярский сын, послышались шаги.

-Олекса Дмитрич! - К сотским подбегал молодой ополченец. - Гляди-ко, Олекса Дмитрич, чего я нашёл. Мы стрелы сбирали, я эту сразу приметил - толстая. Поднял, а на ней пергамент накручен. - Лицо ополченца было испуганным. Олекса взял большую стрелу и тонкий полупрозрачный листок, увидел вязь полуустава. По мере того как читал, его лицо темнело, между сдвинутых бровей выступила капелька пота.

-Ты умеешь читать? - спросил парня.

-Как же! Гончар - я. Кувшины приходится надписывать, чаши, а то и корчаги, когда просют.

-Понял, што тут?

-Чуток.

-Скажешь кому - головой ответишь. Ложь здесь написана, злая ордынская ложь!

-Да рази мы не понимаем? - Ополченец посмотрел в глаза Олексы. - Словечка не оброню.

Адам ждал с недоумением и тревогой, Олекса сунул ему в руки пергамент.

-Читай!

"Во имя Христа-Спасителя и всех святых заступников наших! Плачь, мать-страдалица, Русская земля, плачь и молись! Под Переславлем полегла рать православного воинства в битве с бесчестным царём ордынским. Сложил голову наш заступник и надёжа - великий князь Дмитрий Иванович, а с ним князь Володимер Ондреевич и много других славных князей и бояр. Православные братья! Царь ордынской спешит к Москве со всем нечестивым войском. Распалённые злобой мурзы хотят, чтобы вы своим упорством разожгли Тохтамыша против себя. Они скажут ему, будто вы отказались платить выход в Орду и первые подняли меч. Теперь хан утолил злобу кровавым делом, он согласится принять от вас выход и уйдёт в степь без большого приступа, чтобы не губить своих. Пошлите к нему послов, соглашайтесь на любой откуп, лишь бы тумены хана отошли. Примите любого государя, коего он поставит над вами. В этом лишь теперь - спасение, ибо защитник наш Дмитрий Иванович уже предстал очам Всевышнего. Ради всех святых молю вас принять совет христианина, не своей волей находящегося в стане врагов. Да будет над вами покровительство Спаса и Заступницы Русской земли!"

Адам проглотил сухой ком, свернул пергамент, не в силах сразу осмыслить прочитанное.

-А ежели правда?

-Вот! - вскричал Олекса. - Вот чего они хотят, собаки: ты бледнеешь, Адам! Не верю, ни единому слову, в сей подмётной грамотке! - Ближние ополченцы стали с тревогой оглядываться на начальников, и Олекса убавил голос. - Выбери подслухов, я пойду к Остею. Эта зараза не одна могла залететь к нам. Могут быть и похуже.

-Куда уж хуже-то, Олекса Дмитрич? - Широкие плечи Адама сутулились.

В полдень Кремль снова взбудоражило движение в стане врага. Во Фроловскую башню пришёл Остей в сопровождении бояр и святых отцов. Архимандриты Симеон и Яков благословляли ополченцев, Морозов, распушив бороду, оглядывался, выискивая непорядок. С его лица сошла одутловатость, глаза смотрели как болотца в пасмурный день. Брони он по-прежнему не носил, одет в бархатный кафтан, на голове - низкая шапка из щипаного бобра. Однако мечом опоясан и на сафьяновые сапоги надеты золочёные шпоры.

-И как вы тут дышите, сатаны? - бросил на ходу пушкарям, вслед за Остеем поднимаясь на верхний ярус.

-Эт што! - сказал Беско. - Ты заходь, Иван Семёныч, как палить станем - то-то нюхнёшь адского духу. Татарин и тот шарахается от нево.

-Не дерзи, смерд. - Боярин остановился на лестнице, обернулся, глядя на Беско, состроившего дураковатую рожу. - Придёт час, и бояре за меч возьмутся.

-Дан вон жа боярин-то. - Беско глянул на Олексу, тот показал ему свой кулачище и парень осёкся.

-Вавила - где? - спросил сверху Остей. Ему объяснили.

-Сколько тюфяков - порвано?

-Семь тюфяков и одна великая пушка, государь.

-Слышь-ка, Иван Семёныч, ты пошли свово сотского с людьми - пусть снимут тюфяки с москворецкой стороны и перевезут на место порченых. Там оставить два, где Устин-гончар укажет, чтобы сигнал подать. Не мешкай, Иван Семёныч.

Морозов, ворча, стал спускаться. С площадки пушкарей через внутреннюю бойницу отдал распоряжения оставленному внизу сотскому своей дружины.

-Слава Богу, однако, - сказал Адам, - што самолично сложил с себя воеводство Иван Семёныч.

-Не греши, сыне, - сказал архимандрит Яков. - Отец Симеон тоже вон корил Морозова, а не по его вине: вправду он был болен, а можно ли в таком виде воеводствовать? Строг Иван Семёныч, да у строгого пастыря и телушки бычков приносят.

Адам промолчал. Он тоже понимал, что великий князь доверил Морозову воеводство не случайно. Если боярин брался за дело ретиво, оно горело в его руках. Только Морозов ретив бывал лишь в тех делах, которые сулили ему выгоду.

Серое небо над Кремлём будто посветлело. Ночью шёл мелкий водяной бус, он прибил пепел на сгоревшем посаде, и с верхней площадки башни виделось далеко. Кольца юрт Орды сливались в громадный полумесяц, охватывающий Кремль. За Неглинкой теснились телеги, шатры и табуны. От площади, прилегающей к сгоревшей Фроловской церкви, в обе стороны строились тысячные конные отряды. Жёлто-кровавое знамя исчезло, теперь над большой белой вежей - китайковое, в зелёных разводах полотнище с большим золотым полумесяцем на пике древка и золотыми кистями. Рядом со знаменем развевался громадный рыжий бунчук на золотом древке. Разведчику Олексе было понятно значение перемены знамён. В ней угадывалась связь с тем, что он прочёл в подмётном письме. Тревога Олексы росла. Жёлто-кровавое знамя означало войну без милости и пощады, такая война уже шла, и тут всё ясно: врага надо бить. Но если сменилось знамя, значит, хана под стеной могло не быть, выходит, что осаду Кремля вели его мурзы? Громадный рыжий бунчук - личный знак хана, значит, он только что появился? Страшно не увеличение степного войска под стенами крепости, страшно то, что как бы подтверждалась весть о разгроме княжеского войска. Для Остея и Морозова ордынские стяги - это письмена для неграмотного, и Олекса решил молчать, потому что не верил в гибель Донского и Храброго. Там, где Васька Тупик, Иван Уда, Андрей Семёнов, Тимофей и Василий Вельяминовы, Михаил Морозов, Захар Тетюшков, Фёдор Кошка, где Василий Ярославский и Фёдор Моложский, чудом уцелевшие в Куликовской сече, где Дмитрий Ольгердович и многие другие, не менее славные, где, наконец, брат Пересвета Ослябя, там не мог погибнуть князь Донской.

Остей и вернувшийся Морозов о чём-то разговаривали, не отрывая глаз от вражеских сонмов. Войско Орды сомкнулось в сплошную стену, от большой кучки мурз в нарядных одеждах и блистающих бронях отделились трое и направились к воротам крепости. Скоро стала различаться длинная посольская мантия на переднем всаднике. Олекса ожидал снова увидеть ханского шурина Шихомата, но ко рву приблизился незнакомый мурза с угрюмым лицом. Один из сопровождающих бирючей поднял широкогорлую серебряную трубу и трижды протрубил.

-Дозволь, княже, поговорить с послом? - попросил Морозов.

-Стой тут, Иван Семёныч! Олекса! Тебе не впервой, поди, спроси: чего он хочет?

Олекса сбежал по лестнице с верхнего яруса, вышел на прясло башни, приказал стрелкам убрать забороло и встал между зубцами.

-Кто - вы и чего вам надо? - крикнул вниз.

Толмач наклонился к мурзе и заговорил. Тяжелолицый поднял глаза и произнёс несколько слов.