-Гневаться надо нам - они явились под стены Москвы, а не мы под стены Сарая. Когда бы хан прислал к нам посла, тот обязан явиться как посол, а не налётчик.

Наказав впредь не допускать на стены лишних людей, ночью держать усиленную стражу, князь отпустил выборных. Расходились в сумерках. В воротах Рублёв схватил Адама за локоть:

-Послушай-ка... Гуляют, што ли?

Сквозь церковное пение, льющееся из отворённых храмов, прорезалась нетрезвая песня:

На речке на Клязьме купался бобёр,

Купался бобёр, купался чёрной,

Купался, купался, не выкупался,

На горку зашёл, отряхивался...

-На Подгорной будто? Не твои ли, Каримка?

-От собак нечистый! Калган колоть буду!

-А теперь, слышь, - за храмом, где-то у Никольских.

-Да и у Фроловских - тож.

-Ну-ка, мужики, все - по своим сотням! - распорядился Адам. - Навести тишину хоть палкой. Стыдобушка-то перед князем!

Однако навести тишину оказалось непросто.

В то время, когда большинство сидельцев молилось в храмах и монастырях, а начальники совещались, к одной из ватаг пришлых бессемейных мужиков, днём тесавших камни для машин близ Никольских ворот, а теперь коротающих время возле костра в ожидании ужина, подсел носатый человек в большой бараньей шапке, то и дело сползающей с его обритой головы. В разношёрстной ватаге принимали всякого и на гостя не обратили внимания.

-Славно шуганули Орду-то, - заговорил он первым, обращаясь к седобородому кашевару. Тот не ответил, мешая в котле деревянной поварёшкой.

-Теперь, поди-ка, и не сунутся, - не унимался гость.

-Ты б не каркал до срока, - обрезал мужик с испитым желтушным лицом. - А то завтра небо покажется в овчинку, как всей силой навалятся.

-Да всё одно не взять им детинца.

Молчали, позёвывая, ленясь вступать в разговор. Юркие глаза носатого многое читали на угрюмоватых лицах этих людей, вынужденных притихнуть после веча.

-Мурзу не худо бы помянуть, мужики.

-Не худо бы, - согласился рябой парень, - да бабка к поминальнику не спекла пирогов и про бочонок забыла - он и усох.

-Вона в брюхановских подвалах, небось, и полных бочонков - довольно.

-А печати? - спросил кашевар. - Ну-ка, сорви - Адам, небось, голову оторвёт.

-Што Адам? Не он нынче воеводствует. Бояре пируют, я счас мимо терема бежал - ихний ключник так и шастает в погреба с сулеями. Для кого беречь погреба-то? Для Орды?

-Верно. - Кашевар обернулся к рябому. - Слышь, Гуля, возьми кого-нибудь с собой - пошарьте в купецком подвале.

Заперев ворота детинца, ополченцы сняли большинство внутренних караулов. Лишь замки да печати сторожили амбары с добром и погреба. В брюхановском доме подвалы оказались пустыми, зато в погребе за сараем нашлись закупоренные бочонки с крепким, устоявшимся мёдом. Скоро у костра начался пир. Медная лохань, из которой обычно хлебали кулеш, пошла по кругу, и развязывались языки, вспыхивал смех и звучали хвастливые речи. Шли мимо сменившиеся со стражи воротники, остановились около ватаги, их стали звать к кулешу и мёду. Гришка Бычара не вытерпел и осушил ковшик. Вытирая пшеничные усы, спросил:

-С какой радости гуляете?

-Мурзу поминаем, - хохотнул корявый. - Да мы и по хану справили бы поминки.

-Не рано?

-То князь велел угостить народ для храбрости.

Бычара всполошился:

-Што ж мы тут лясы точим? У нас тамо рядом боярский подвал с винами заморскими. Бежим, мужики, не то пришлые повыжрут.

За воротниками увязался носатый.

От улицы к улице полетела весть, будто воевода велел угостить народ. Загремели засовы подвалов и погребов, выкатились на подворья и на улицы бочки, захлопали пробки жбанов, сулеи из серебра, золота и венецианского стекла пошли по кругу. Дни неизвестности, смута, а потом работа по устройству крепости, пожар в посаде, первое чувство оторванности от мира и, наконец, первый наскок врага и первая кровь, оросившая камни Кремля, - всё это скипелось в людях и теперь выплеснулось в гульбище. Даже иные из женщин, выходя побранить гуляк - как бы не пропили детинец и свои головы! - позволяли уговорить себя и пробовали вина из сладких заморских ягод. Погреба московских бояр отличались не только обширностью, но и разнообразием содержимого, поэтому даже непьющий находил в них сулеи "церковного" вина, отведать которого не считалось грехом. Хмельное море, таившееся в подземной темноте, вырвалось наружу и забушевало в человеческих головах. Уже кое-кто опоясывался мечом, чтобы сейчас же ринуться за ворота крепости и разметать полчища хана. Но большинство пока ещё веселилось.

У большого костра близ Фроловских ворот Адам ожидал найти ватажку гуляев, а увидел знакомых ополченцев, среди которых были и суконники, и красильщики, и оружейники. Его обступили, потянули к огню, где стояла бочка с вином, уже на треть опустевшая, просили оказать честь, славили за убитого мурзу и сулили даже сделать князем. Адам понял: бранить, стыдить, увещевать бесполезно и даже опасно. Пьяное добродушие толпы обманчиво. Надо уничтожить зло. Принимая ковш из чьих-то рук, он оступился и опрокинул бочку. Зашипел, потухая, костёр, мужики ахнули, но весёлый голос успокоил:

-Не боись, православные! На Тетюшковском подворье этого добра много. Айда со мной!

В тёмных улицах загорались всё новые костры - пиршество разрасталось. А на стенах? Адам бросился к башне.

-Што там за гульба? - встретил вопросом Вавила.

-У тебя-то хоть не пьют?

-Обижаешь, воевода. Да и с чего бы?

-Передай по стене: пьяный на страже будет казнён вместе с начальником!

Адам добежал до светящейся двери ближнего собора, пробился к амвону и, не обращая внимания на недовольство дьякона, который вёл службу, крикнул в толпу:

-Православные! Скверное дело затеялось в Кремле, и страшное. На улицах - пьяная гульба, а враг может пойти на приступ этой ночью.

Тишина в храме сменилась ропотом возмущения.

-Ратники! Берите секиры, ступайте по винным погребам. Не дайте себя вовлечь в пьянство. И не верьте, будто князь велел поить народ. Разбивайте бочки и жбаны, выливайте отраву до капли. Не сделав это, мы погибнем!

Люди из храма хлынули наружу.

У князя ещё не закончилась дума. Морозов, красный и потный, что-то доказывал Томиле, который стоял перед ним, похожий на рассерженного петуха.

-Пошто врываешься без позволения, когда бояре думают! - вызверился Морозов на влетевшего в залу Адама.

-Отрыщ, боярин! - вскипел Адам. - Князь Остей, вы тут слова тратите, а кто-то твоим именем устроил в детинце гульбище.

Остей вскочил.

-Я послал выборных унять гуляк, да справятся ли?

Усмешка явилась на лице Морозова.

-Вот оно, ваше воинство! Што я говорил? Оне лишь до погребов добирались, ратнички.

-Побойся Бога, Иван Семёныч! - закричал Томила. - Ты воеводой поставлен, и обязан ты был первым делом разбить винные подвалы. Поди на мой двор - найдёшь ли там хоть каплю?

-И на стенах гуляют? - спросил Остей.

-Я был у Фроловских, там - порядок. Сотские не попустят. А учинили пьянство, я думаю, люди боярского сына Жирошки.

-Слыхали, как повернул суконник! Ево ратнички винище жрут, а отвечать боярскому сыну Жирошке?

-Довольно! - оборвал Остей. - Теперь же берите дружинников и всех, кто - под руками. Подвалы разбить, на улицах поставить караулы.

Олекса, выбегая за Адамом, крикнул:

-Пожди меня!

Гудел уже весь Подол. Где-то близ Никольских ворот шла потасовка - гомонили мужики, голосили бабы. Повсюду слышался брех собак, с Подгорной долетали разбойничьи песни, в стороне Фроловских ворот на рогах и гуслях наяривали плясовую. Неподалёку кто-то орал:

-Не трожь, пёс, князь дозволил!

Послышались удары, вскрик, звон разбитой корчаги или сулеи. Стайкой от Успенского собора пробежали девицы. Скоро появился Олекса во главе своих дружинников, вооружённых топорами.

-Айда на Подол, там - главное гульбище.

-Я лучше к Фроловским, там на дворе Тетюшкова море разливанное. Боярин чужеземных гостей привечал.