-Ой, не верю! Ну-ка, ещё перекрестись, дяденька.
-Эко неверящая, ну, смотри! - Вавила начал креститься. - Выходи да расскажи, откуль ты взялась тут?
Она, всхлипывая, начала выбираться из своего убежища. С первого взгляда трудно было определить, сколько ей лет. Лицо - худое, голодное, давно не мыто, на щеках - царапины и потёки слёз, в растрёпанных косах застряли колючки татарника и трав, на плечах - порванный синий халат, но глаз Вавилы сразу приметил, что он сшит из дорогого шёлка, а несколько сохранившихся пуговиц - чернёное серебро. Да и мягкие сапожки на ногах - из зелёного сафьяна. В нём шевельнулась догадка и он спросил:
-Ты што, заблудилась?
Она затрясла головой, тронутая ласковым обращением, залилась слезами и сквозь рыдания выдавила:
-Дяденьки, не отдавайте меня опять в Орду, я домой хочу...
Вавила посмотрел на изумлённого Романа, вздохнул:
-Домой. А где - он, твой дом-то, хоть знаешь?
-Зна-аю... С-под Курска - мы, с брянской стороны, деревня Лучки...
-Вот и пойми: то ли с-под Курска, то ли с-под Брянска, а деревни, их кто как хочет, так и зовёт. Как же тебя в этакую даль занесло? Продали? Аль полонянка?.. Сбежала, небось?
Она согласно кивала всем его словам, глотая слёзы.
-Вот ещё заботушка нам. Ну как тебя по степи ищут?
Она заревела, Вавила - уже с досадой:
-Да перестань голосить! Кабы слёзы помогали, я бы только и ревел. И куда наладилась одинёшенька через Дикое Поле да в зиму глядючи? Из какого хотя аила удрала и давно ль?
-Я - не с аила. С ханского отряда убегла, когда сеча у них была ночью... Уже с неделю блукаю по степи.
-То-то - "блукаю"! И никого не видала, никто не гнался?
-Не...
-Коли так, ещё ладно, - может, не нужна ты им. Сколько же тебе лет-то? И давно ль в полону?
-Шашнадцатый минул... А в полону уж с месяц. Татары какие-то набегли, деревню пограбили...
-У неё стрела в спине, - заметил Роман. - Ну-ка, ближе...
Стрела, отброшенная веткой, пробила лишь халат и застряла в нём.
-Не болит, случаем?
-Чуток болит. - Она вцепилась руками в халат, из которого Вавила вытащил стрелу.
-Чего в одежку впилась? Экая стыдливая! Нашла где стыдиться. Сымай халат, рану надобно посмотреть да заклеить. Не то загноится - это похуже стыда.
Платье на ней было из мягкой атласной ткани небесного цвета, только измятое, выпачканное землёй и соком ягод, с изорванным подолом. Роман отвернулся, девушка сжалась, закаменела, Вавила, смущённый, с суровым лицом поднял сзади её сарафан, стараясь не смотреть ниже спины. Ранка-полоска оказалась неглубокой, но ещё кровоточила.
-Пошли к костру, там у меня есть снадобье. Да под ноги смотрите - надобен волчий язык аль подорожник. - По пути спросил. - Што же ты от человека в кусты кинулась?
-От кого же тут прятаться, коли не от человека?
-Ишь ты какая! А вот кабы тебя застрелили заместо зверя?
-Да всё бы лучше, нежель рабыней.
И снова удивился Вавила её взрослому суждению.
-Што ж, они тя били, насильничали? - спросил Роман. - Вона в шелка одета, хотя и рваные. В бегах, небось, и порвала.
-А нашто мне ихние шелка? В неволюшке-то? Я домой хочу. Может, мамка с отцом и братовья - живы. Они тогда в поле отъезжали. Убиваются, поди, - одна я у них дочка.
-Небось, у мамки этак не наряжали.
-Да што ты, дяденька, всё про наряды! Кабы тебя так-то из дому уволокли да продали!.. Хан, правда, молоденький был и добрый... Да кто его знает - в первый день добрый, а каков будет во второй? Вот кабы он - крещёный да повенчался со мной. А невольница - што? Она - как собака. Нынче приласкал, завтра - за порог выбросил, а то - своим табунщикам на утеху. Наслушалась я от полонянок, пока по чужой земле возили.
Роман и Вавила переглядывались, слушая её. У костра девчонка уставилась на котёл с остатками осетровой ухи.
-Погодь, сейчас подогреется. Пока твоей болячкой займёмся. - Подвинув котёл в горячую золу, Вавила достал из сумы пузырёк с клейкой жидкостью. Ни подорожника, ни волчьего языка им не попалось. Он отодрал от дубка кусочек коры, сорвал несколько листиков травы-горцы, приложил к ране, подержал, пока приклеится. Чтобы подавить неловкость, заговорил:
-Поди, только ягоду одну и ела в эту неделю?
-Ага...
-Далеко ж ты ушла бы, однако, на одной-то ягоде! Ночами холода скоро начнутся, и чем ближе к нашей стороне, тем сильнее.
-А мне бы лишь до первой нашей деревни, там бы побираться стала, аль работать нанялась до весны. Я и прясть, и ткать, и вязать мастерица.
-Ведаешь ли ты, мастерица, сколь их, вёрст коломенских, до русских-то деревень!.. Ладно, ушицы попьёшь малость, и больше не проси. Мы - не жадные, но после травы как бы живот у тебя не схватило. Вечером ещё дадим с сухариком. Коли добром сойдёт, завтра досыта накормим.
-Благодарствую, дяденька.
-Ну вот, приклеилось наше снадобье, заживёт - само отстанет. - Он опустил подол сарафана, набросил ей на плечи рваный халат. Роман отвёл коней на другую поляну, вернулся и сел рядом. Вавила смотрел, как их найдёныш дрожащей рукой подносит ко рту ложку, глотает с такой поспешностью, словно вот-вот отнимут, и, спохватясь, сказал:
-Будет, потерпи до вечера.
Она смотрела в котёл, исходящий ароматами осетрины, пшена и дикого лука, и Вавила отставил его.
-Што это за хан тебя купил?
-Не ведаю, дяденька, - там два хана было. Один старый, грозный, другой молоденький, меня ему и подарили фряги.
-Фряги?
-Ага. Меня в какой-то город везли с другими полонянками, а этот фряг и перекупил дорогой, сказал - в подарок хану, вот и нарядили... Старый-то велел меня молодому отдать. А ночью бой у них был, юрты горели, ордынцы ревели и секлись мечами, я и убежала. Слуга мне кричит, а я бегу... Всю ночь бежала, моченьки уж нет, а ноги будто сами несут. Стало уж развиднеться, чудится - кони сзади топочут. Кинулась в ложок, там ручей, трава высокая, камыш болотный. Спрятаться бы, а я - к воде, пью и не могу напиться. И тут вижу - большая нора в репейнике, да так ловко скрыта - её лёжа только разглядишь. В нору и забралась. Утро пролежала, топот слышала и голоса. А как встало солнышко, зверь и явился.
-Зверь?
-Ага. Чую - ходит-бродит около норы, ворчит на гостью незваную. Я стала его уговаривать: не сердись, миленький зверюшка, ненадолго я дом твой заняла. Он и притих, ушёл. Днём вылезла, напилась и опять в нору. Как стемнело, отыскала звёздочку, да и пошла домой...
Вавила улыбнулся и спросил:
-Как звали твоего хана, не знаешь?
-Акхозя, он мне назвался.
-Да ты не от Тохтамыша ли упорхнула, голубка? - изумился Вавила, наслышанный в Тане об ордынских правителях.
-Того не ведаю, дяденька.
Роман смотрел на спутника. Вавила сказал:
-Вот што, голубка, - язык не поворачивался назвать её дочкой после того, как видел обнажённую, - ты ложись под кустом и спи - нам всю ночь ехать.
Едва она отошла, Роман спросил:
-Правда, што ль, от Тохтамыша сбёгла?
-Похоже. Акхозя - его сын, он во всех походах с отцом. Говорят, молод, но отважен.
-Не уж хан этакую страшненькую сынку свому подарил?
-Ты - недоумок, что ль? Ну-ка, тебя, здорового мужика, выгони в степь на подножный корм, - через неделю на чёрта станешь похожим. А она ещё и ничего, вот как умоется да поспит - увидишь.
Роман буркнул:
-Тебе лучше судить - ты её не токмо с лица видал.
-Чего мелешь? - Вавила почувствовал жар на щеках.
-То-то гляжу - задрал ей сарафан сзади и прилип.
-Чума тебе на язык! - вскипел Вавила. - Я же толчёную кору да травку к ране приклеивал, их ладошкой прижать надо.
-Да мне што, жалко? Она уж, поди, семь раз не девка после полону. Довезём до первого аила - воротим татарам. А то - дать сухарей да вяленины, пущай идёт.
-Шутишь, Роман?
-С ханами не шутят, а ныне вся Орда - владения Тохтамыша. Коли у ево сына девка пропала, он велит кажную проезжую-прохожую досматривать. У них приказы разносят как ветром. Влопаемся - головы долой.
