Опустились тысячи копий, и полк, ощетиненный калёной сталью, двинулся на чёрные щиты врагов. Фряги тоже опустили копья, образовав колючую стену, пошли вперёд. Вой всадников пронёсся от края до края Куликова поля, и тучи алан, касогов, кипчаков, ясов и других племён устремились на русское войско.
Меньше сотни шагов оставалось пройти враждебным ратям, когда над гулом начинающегося сражения вознеслись к небу два крика:
-Отец Герасим!..
-Отец Герасим!..
И из переднего ряда генуэзской пехоты, бросая щиты и копья, вырвались двое рослых воинов в чёрных панцирях и бегом кинулись к седоватому попу, идущему впереди ратников с высоко поднятым медным распятием.
-Отец Герасим!.. - два крика слились в один, и поп покачнулся, заслонил лицо рукавом. К нему рванулись из строя ражий детина с огромной алебардой в руках и приземистый, дремучего вида бородач с секирой, но поп отстранил их и протянул руки навстречу чернопанцирным чужакам.
-Дети мои!.. Коленька, Ваня-а!..
Они упали перед ним на колени, хватали руками его одежду, повторяя:
-Отец Герасим...
Любого попа они, вероятно, признали бы за отца Герасима, но это был он, назвавший их имена.
Фряги опомнились, их нарушенный ряд сомкнулся, в сторону беглецов полетели короткие метательные копья, но уже дюжина щитов заслонила попа и его сыновей, и тысячи русских сулиц наполнили воздух шелестом, ударили в чёрные щиты генуэзцев. Иные враги падали, убитые и оглушённые, многие пытались перерубить короткими мечами древки сулиц, воткнувшихся в щиты, но дерево плохо поддавалось, а гигантский ёж русского полка наползал, и наёмники бросали щиты, чтобы крепче держать копья...
Слева, вдали, над рядами пешцев метался малиновый плащ Фёдора Белозёрского, и оттуда прикатился воинственный клич, его подхватили в центре полка и на правом крыле. Развёрнутые лавы конных сотен уже встретили вражеских всадников, стремящихся охватить полк. Началась кавалерийская рубка. И сошлись две колючих стены, сотни убитых рухнули в потоптанную траву, обливая её кровью, другие, нанизанные на копья, двигались со стеной войска, громоздящего трупы на трупы. Полегли первые две шеренги наёмников, третья качнулась назад под напором русского полка, но её подпёр новый вал фрягов и бросил вперёд. Уже не копья, а мечи, топоры, ножи и шестопёры совершали кровавое дело, уже не столько от железа, сколько от давки гибли люди. Из свалки неслись вопли раненых и придавленных, задыхающихся от нехватки воздуха, захлёбывающихся в своей и чужой крови, когда третий вал фрягов заставил податься назад тоненький длинник русского полка.
Окружённый своими дружинниками, Оболенский рубился посреди самой жестокой свалки. Копыта коней скользили по трупам, но кони, храпя, прыгали через шевелящиеся завалы, через шеренги чёрных панцирей, стремившихся окружить князя. Рядом, с перекошенным лицом, весь забрызганный красным, рубился Ослябя, прикрытый со спины сыном и двумя бородачами в схимах. Вслед за Оболенским и Ослябей отряд пешцев вклинился во вражеский строй. Туда, на выручку воеводе, рванулся Дмитрий Иванович, но окованная железом рука Тупика схватила повод коня князя.
-Как смеешь, Васька! - загремел Дмитрий и натолкнулся на ледяную синеву глаз своего стража.
-Смею, государь!.. Копыто, выручай Оболенского!
Десяток дружинников государя врезался в толпу чёрных панцирей, другой десяток своими телами и конями продолжал заслонять Дмитрия. Засвистели стрелы - из-за неровных, сбившихся рядов генуэзской пехоты, оттесняющей русские ряды, стреляли конные ордынцы. Нарастающий чужой рёв доносился от прогнувшихся крыльев, и Дмитрий, закрываясь щитом, огляделся. Слева, в кровавом мареве над взблеском мечей и секир, ещё метался малиновый плащ Фёдора Белозёрского, справа, на отогнувшемся крыле полка, посвечивал золотой шелом Ивана Тарусского. Конные сотни прикрытия смешались с ордами степняков и горцев, и только по бешеной круговерти всадников можно было понять, что сотни ещё сражаются. Жив ли - ты, славный Семён Мелик? И ты, розоволицый красавец Иван Белозёрский? Закинем ли мы с тобой ещё раз сети в Белоозеро?..
Дмитрий видел: ордынцы и фряги отсекают левое крыло полка, пытаясь окружить. Увлеклись воеводы сечей, не замечают беды. Боброк не зря остерегал: если полк окружат, стиснут кольцом, многие воины погибнут напрасно. Дмитрий рванулся к полковому стягу, его дружинники расчищали путь мечами и грудями коней, срезая тупой клин чёрных панцирей, вдавленный в центр полка.
-С нами государь!
-Слава Дмитрию! - загремели клики. Русские ряды усилили сопротивление, оттесняя врагов. Дмитрий вырвал древко из рук растерявшегося сигнальщика, стал раскачивать стяг. Стрела ударила в золочёный шлем князя, Тупик вскинул щит, потом принял древко из рук государя, сунул сигнальщику.
-Работай, твоё дело!..
Полк, отражая удары, начал пятиться, выравнивая уцелевшие ряды, стягиваясь к середине. Но левое крыло его уже было отрезано. Примчался Оболенский с убавленной наполовину дружиной, меч в крови, броня в крови, даже на бороде красные капли.
-Командуй, княже, сам-то не шибко лезь на мечи!.. По шагу отводи полк. Мне пора в большой, сейчас главное начнётся.
С седла Дмитрий притянул к себе Оболенского, поцеловал в губы. Прежде чем повернуть коня, увидел: среди копий, мечей и секир с высоко поднятым распятием идёт русский поп, рот открыт в пении, а справа и слева двое рослых воинов отражают и наносят удары короткими прямыми мечами. И навстречу этой троице прорубается ватага во главе с ражим детиной, вооружённым длинной алебардой. Так и остался Герасим в памяти государя осиянный блеском боевой стали посреди мятущихся врагов. Пробьётся ли к своим с сынами и братьями поп-атаман, сподобленный Небом звать людей к мечу и бунту?..
Как не спешил государь, а всё же на полпути осадил коня на взгорке, обернулся назад. Вдвое уменьшенный передовой полк отходил, устилая поле своими и вражескими телами. Его левое крыло билось на том же месте, окружённое пехотой и конницей Орды. "Простите государя, русские ратники, и вы, князья Белозёрские, и ты, воевода Серкиз. Нечем государю помочь вам в эту минуту. Вечная слава вам и вечная память за то, что стоите в кольце врага, не выпуская мечей, и каждый ваш удар падает на чашу весов нашей победы".
-Жив - Мелик-то! - сказал Тупик. - Вон он, вертит Орду.
Несколько поределых сотен на правом крыле слились в один отряд, отбивая конницу вассалов Орды, которая сейчас засыпала русских стрелами, но в атаку не шла. Фряги потеряли порядок, растянутой толпой следовали они за отходящим полком, нападая уже без той наглости, с какой начинали битву. Казалось, и наступают они лишь потому, что на них напирают конные сотни Орды. Земля за их спинами была покрыта чёрными щитами и панцирями, среди которых белели рубашки и кольчуги русских ратников. Туда, к этому полю стонов, смертной тоски и боли, устремились разношёрстные всадники вассальных орд, но от огромного тумена, стоящего под Красным Холмом, отделилось несколько сотен. С обнажёнными мечами татары устремились на мародёров, и те бросились к своим отрядам.
Вой взмыл над полем, закачалась степь от топота коней - вся масса союзников Мамая, обтекая смятые крылья передового полка, устремилась тучами на большую рать. Синие, зелёные, красные, жёлтые и полосатые халаты, епанчи, камзолы, чекмени, пёстрые тюрбаны, лохматые шапки, железные шлемы, белые и зелёные чалмы, заросшие и безбородые лица, кони разных мастей и пород - всё слилось в потоке наступления. Более двадцати тысяч всадников неслось на полк правой руки и примыкающее к нему крыло большого. Но ещё большая опасность грозила другому крылу русской рати. Там, вдали, густые ряды ногайской, буртасской и ордынской пехоты подпирались конными тысячами Бейбулата, хлынувшими через истоки Смолки...
